Образ жизни

Зинуля почуяла, что напала на след, настроение её переменилось, и мне, как спутнику удачи, достались лучшие в нашей жизни две недели. Вечером я шёл к проходной встречать Зинулю. Мы возвращались в натопленную избу, Зинуля наскоро готовила ужин, я откупоривал бутылочку, мы сидели, слушали, как стреляют поленья, и погружались в праздник души и тела. На третьей неделе лафа закончилась — Зинуля стала готовиться к выступлению и волновалась, как перед экзаменом. Она маялась со своими листками, пока Пётр не сказал ей строго:

— Надо просто повторить то, о чём мы не раз говорили. Учти, заика вызывает сочувствие, его слушают, хотя бы для того, чтобы понять, а попугай — насмешку, так что выбрось свои записки и ничего не заучивай.

С этим убийственным доводом Зинуля не могла не согласиться: она частенько принимала шутку за насмешку и обижалась не по делу.

На совещании Пётр сделал короткое вступление — объяснил суть метода. Развесили плакаты с эталонами и вещественными доказательствами, Зинуля успокоилась, толково прошлась по снимкам и уверенно ответила на вопросы. В заключение Пётр положил на стол главного инженера листок с изменёнными режимами нагрева и пообещал, что они продолжат контролировать нагрев «изнутри», пока в этом не отпадёт необходимость.

— Следующий наш шаг — маршруты прокатки. Если повезёт, уложимся в три месяца. Пожалуйста, не давите, быстрее всё равно не получится.

— Давно бы так, — сказал Смолин, — а то всё слиток, слиток.

— Дойдёт очередь и до слитка, — повернулся к нему Пётр, — разве это нормально — такой перепад структур по сечению.

Вместе с темой Петру достался договор с Институтом стали, заключённый в начале работы. Из календарного плана не следовало, что должен быть получен конкретный результат. Исследования общего характера могли закончиться солидным отчётом с материалом на пару диссертаций и сакраментальной фразой: отрицательный результат — тоже результат. Пётр уже потёрся среди аспирантов и знал, что в числе прочих требований, предъявляемых к диссертациям по «техническим наукам», актуальность и практическое приложение — самые неприятные. Актуальность как-то удавалось пристроить, привязав работу к решениям последнего съезда партии. С приложением было сложней, ибо оно измерялось в условных единицах, по старинке именуемых деньгами. Эти «деньги» надо было найти, ибо других рычагов у Петра не было. Перед сном, в темноте, он искал подходы и засыпал с надеждой на утро и свежие мысли. «Дефекты, вызванные нагревом, мы устранили. Если избавиться от дефектов, возникающих при прокатке, можно будет сыграть на разнице стоимости вольфрама и заменивших его элементов. Эффект не заводской, подпишут не глядя. Интересно, во что это может вылиться.» Через несколько дней он был готов к встрече, позвонил руководителю работ и попросил его приехать.

Приехал доцент средних лет и прочитал Петру лекцию о возможностях своего метода моделирования процесса прокатки. Пётр внимательно слушал его, просил уточнить детали, терпеливо ждал, когда доцент выговорится, чтобы перейти к делу.

— Если я вас правильно понял, — начал Пётр, — вы идёте от общего к частному, и когда это общее будет готово, наш частный случай разрешится, как следствие. — Доцент удовлетворённо закивал головой. — Обоснованный научный подход, но есть два неизвестных вам обстоятельства. Наш частный случай весит четыре миллиона годового эффекта. Неплохой довесок к вашей докторской! — Он дал время освоиться с новостью и продолжил: — Однако, если за три, максимум за четыре, месяца мы не устраним дефекты, не будет ни договора, ни довеска. Это не шантаж. Госплан передаст заказы на другие заводы, а там этой проблемы не существует.

Доцент задумался. — Странно, когда мы заключали договор, я просил сосчитать ожидаемый эффект, и меня уверили, что об этом и речи быть не может.

— Давайте не будем вникать в подробности. У вас своё ноу-хау, у меня — своё. Эффект я вам гарантирую. Рискните. Посадите всю вашу группу на решение одной задачи. Пришлите их сюда, пусть увидят, пощупают, подумают…

— Я, пожалуй, их вызову. Вы сможете забронировать гостиницу?

— Сейчас и займёмся, — ответил Пётр.

Москвичи моделировали, сотрудники Петра «набирали статистику», а Зинуля пошла в разнос. Зинаиду Николаевну приглашали на совещания, она выступала арбитром при классификации брака, ей постоянно звонили, и она написала заявление в партию. Не знаю, есть ли связь между этими событиями, но квартиру нам выделили. Обжитую! В том же доме, где жил Пётр, двумя этажами ниже. Пётр устроил Зинуле командировку в Москву, откуда она вернулась нагруженная светильниками, всякой дребеденью, призванной «радовать глаз», и списком вещей, которые она видела, но «уже рук не хватило», и я понял, что по крайней мере часть следующего отпуска мне предстоит провести в столичных магазинах.

Глава 15

В ясный, солнечный весенний день Пётр повёз шефу выправленную и ещё раз перепечатанную диссертацию. Рейсы благополучно отправлялись, один за другим, и только челябинские пассажиры томились в аэропорту, прислушиваясь к объявлениям. Рейс откладывали с самого утра и ничего не объясняли. Пётр подошёл к кассе и тихо спросил, тоном заговорщика:

— Слушай, в чём дело?

Девушка ответила ему также тихо: — Челябинск закрыт. Ждут спецрейс с членом чего-то там.

— А когда откроют?

— Никто не знает. Летите в Свердловск. Давайте билет, переоформлю.

В Кольцово Пётр с трудом втиснулся в переполненный автобус и больше часа трясся до вокзала, стоя на задней площадке. Потолкался в очереди и взял билет на ночной поезд. Повезло — достался купейный вагон и, что совсем уж ни к чему, нижнее место. Перекусил в забегаловке на привокзальной площади, постоял на перроне и одним из первых вошёл в вагон, когда объявили посадку. Сел у окна, положил на столик книгу, опёрся о перегородку и закрыл глаза. Полуторачасовой полёт растянулся на сутки. Когда ещё всё утрясётся и можно будет уснуть. С ним поздоровались. В купе вошла женщина, положила сумку на верхнюю полку и села напротив. Достала толстый журнал, раскрыла, посмотрела на тусклый светильник и положила журнал на столик.

— Два совпадения — почти система, — сказал Пётр. Женщина посмотрела на него. — А, «Лучшие годы». Опять в командировку?

— Да. Не улетел. Челябинск закрыт, ждут члена чего-то из Москвы.

— Так вот почему я не улетела. Хотела утром быть дома, всего полчаса лёта.

— Выходит не два совпадения, а три. Это уже точно система. Давайте знакомиться, меня зовут Пётр, Пётр Иванович.

— Ирина, Ирина Владимировна, — в тон ему ответила женщина.

Купе заполнилось. Вошла пожилая пара — дородный старик благообразного вида и сухонькая старушка. Старушка сразу сообщила, что брала билеты за две недели, и ей дали только одно нижнее место.

— Располагайтесь, — успокоил её Пётр, — мне наверху удобней.

Поезд тронулся, дали полный свет. Старик потянулся за книгой.

— Разрешите взглянуть. — «Постаревший отец Фёдор», — подумал Пётр. Старик прочёл вслух: — Леон Фейхтвангер «Иудейская война». Интересуетесь? Сами не из евреев будете? — Старушка потянула его за локоть. — Володя! — «Значит не Фёдор», — усмехнулся Пётр, заметил, что соседка напротив перестала читать, и ответил: — Нет, к сожалению.

— О чём же сожалеть?

— Христос был евреем и апостолы. Хорошая компания.

— Ну да, ну да…, - старушка настойчиво тянула за локоть, и старик замолчал.

Пока собирали билеты и разносили бельё, все молчали. Старики начали устраиваться на ночь. Пётр вышел в проход. Ирина вышла следом.

— Вы это серьёзно? Насчёт Христа и апостолов.

— Вполне. Так гласит Благая Весть, — и, видя, что она не понимает, добавил, — Новый завет. Евангелие.

— Я полный профан в вопросах религии. Ноль знаний. То, что вы сказали, многое меняет.

Пётр покачал головой. — Ничего не меняется. В древнем Риме говорили: «Если давно не было дождя, виноваты христиане» Узнаёте? «Если в кране нет воды…». А вот и чай.

Вагон угомонился, проход опустел. Пётр потянулся, зевнул и вошёл в купе. Женщины спали, старик сидел у столика и смотрел в ночь. Пётр разложил чуть влажные простыни и собрался уже забраться на полку, когда старик заговорил: — Я тут листал вашу книгу. Признаться не читал. У меня давняя неприязнь к её автору — с тех пор как он пропел аллилуйю «отцу народов».