Образ жизни
Шрифт:
Она не могла ждать до завтра. Завтра я мог совершить безрассудный поступок, и она считала своим долгом сказать то, что должна сказать. Я не возражал. Пусть говорит, я уже принял решение и не собирался менять его. Я даже придвинулся к ней поближе, обнял и закрыл глаза.
— Я с первого дня хочу иметь свой дом. Нас шестеро на сорока четырёх квадратных метрах, по семь с небольшим на человека, а норма для постановки на очередь шесть метров. Нас не поставят. Мы должны жить в мире и не осложнять жизнь ни себе, ни родителям.
— Или родить ещё хотя бы одного, — сказал я, придвигаясь ещё ближе.
— Вчетвером в одной комнате? Совсем уже сесть на голову родителям…
— Ладно. Успокойся. Поставят.
— Как?
— Увидишь.
Вечером,
— Можешь подвинуться. Я не сплю, — сказала Зинуля. Я удобно устроился и задремал, как вдруг Зинуля заговорила:
— Я знаю, ты недоволен. Когда мы вместе, я боюсь шелохнуться… Ты думаешь, я отворачиваюсь? Я смотрю на катину кроватку… Вдруг она услышит, вдруг подымет головку… — Зинуля заплакала, я обнял её и почувствовал себя идиотом.
Всё решилось в течение одного дня. Я, как с цепи сорвался, сказала бы мама: утром дал согласие перейти к Петру, после работы мы отправились к старушкам, у которых он раньше жил и которым продолжал помогать, пока они не подыщут нового жильца. Пётр представил меня, как своего друга, поручился за меня, обещал помогать мне во всём, и они согласились. Всё это я выложил Зинуле, на что она смиренно ответила:
— Хорошо, раз ты так решил.
Я вдруг почувствовал себя главой семьи, даже страшно стало.
За ужином я рассказал, что перехожу на другую работу, изложил Зинулины расчёты квадратных метров на нос, сообщил, что мы сняли комнату в частном секторе, и добавил кое-какие подробности. Как всегда первой отреагировала мама: — Мы будем жить в тёплой сухой квартире, а ребёнок будет гнить в подземелье?! Вы можете поступать, как вам заблагорассудится, но ребёнок останется здесь. — Она уже готова была прослезиться, когда папа положил вилку и сказал, обращаясь к маме:
— Сегодня Виктор и Николай чуть было не сцепились из-за него, а у тебя он всё ещё в коротких штанишках. Придётся согласиться безо всяких «но» и предварительных условий. Не расстраивайся — это всего второй раз с тех пор как я тебя знаю.
Мама осторожно спросила: — А первый?
— Неужели забыла? Когда я предложил тебе выйти за меня замуж.
Все смотрели на маму, а она смотрела на отца и улыбалась.
Мы стали жить на два дома и жили так почти три года.
Глава 11
Следуя духу времени, в кампанию по пропаганде фасонных профилей включились технические журналы. Пётр обобщил опыт изготовления шлицевых валов в некое подобие методики, отправил статью в престижный журнал «Сталь» и её сразу же опубликовали. Он сформулировал для себя несколько принципов построения переходных сечений, проверял эти принципы на каждом новом профиле и утвердился во мнении, что, руководствуясь ими, можно изготовить практически любой профиль. И всё же умение это оставалось искусством, основанном на личном опыте и интуиции. Он полагал, что способ построения переходных сечений давным-давно отработан, опубликован и скрыт за «железным занавесом». По дороге домой Пётр заходил к Серафиме Ильинишне, просматривал подобранные ею материалы, после чего спускался в хранилище и разбирал американские журналы, аккуратно сложенные стопками по годам, начиная с первых послевоенных лет. Он отобрал десяток книжек с упоминаниями о профилях высокой точности, перенёс их в комнатку Серафимы Ильинишны и получил разрешение взять журналы домой.
— Берите, берите, — сказала она, — их отродясь никто не спрашивал.
Статьи носили рекламный характер, в чём-то могли
пригодиться, но не сейчас. Находка превращает бесплодный поиск в увлекательное приключение. Среди эффектных снимков и рисунков открылась таблица сравнительных характеристик профилей, изготовленных различными способами, и внушительный список из двух десятков источников, откуда эти сведения были получены. Отыскать удалось только три. Серафима Ильинишна съездила в Москву и привезла фотоплёнки — в одной из них, в немецкой статье 1929 года, переведенной на английский язык, Пётр нашёл то, что искал. Далёкий автор излагал приёмы деления профиля на зоны течения и приводил примеры успешного использования своих идей. Приёмы деления профиля на зоны течения давали ключ к методике. Совпадение мнений приятно щекотало самолюбие и ничего не доказывало — ошибаться могли оба. Недоставало хотя бы одного прямого подтверждения.Пётр сидел за столом Серафимы Ильинишны, крутил ручку простенького прибора с серьёзным названием «микрофот», вчитывался в текст и всматривался в схемы своего германского коллеги, решавшего ту же задачу сорок лет тому назад. Нина неслышно подошла сзади, посмотрела на светящийся экран.
— Свободно читаете, совсем без словаря?
— Читаю, — Пётр обернулся на голос и улыбнулся.
— И говорите?
— Нет. Никогда не пробовал. Да и зачем? Едва ли пригодится. Между прочим, долг платежом красен. Вы меня на зимнюю прогулку пригласили, а я приглашаю вас на летнюю. Водяные лилии зацвели. Самое время навестить их.
— Заманчиво. И детей можно взять?
— Конечно. Возьмите. Веселее будет.
— Хорошо. Что приготовить?
— Ничего. Я же приглашаю.
Труды мои на ниве фасонных профилей начались с обзорной лекции и постановки задачи. Пётр доходчиво объяснил, что с точки зрения исчерпания способности металла к формообразованию волочение самый неподходящий и дорогой процесс.
— Каждый технологический процесс имеет ограниченную область применения, где он вне конкуренции. При массовом производстве ниша процесса волочения — один-два прохода для получения необходимой точности и чистоты поверхности. Вылепить профиль дешевле всего горячей прокаткой. В отдельных случаях незаменима экструзия. — Здесь он выдержал паузу и произнёс своё «но». — Но из общения с потенциальными потребителями профилей складывается впечатление, что в основном будут мелкие, по металлургическим меркам, заказы. При таком раскладе особое место займёт холодная прокатка. Ею мы с тобой и займёмся — компактными, легко переналаживаемыми прокатными клетями и роликовыми волоками.
— Цели определены, за работу, товарищи, — сказал я и пошёл устраиваться на новом месте.
На катере дети жались к матери. Пётр не заигрывал с ними, если обращался, то на равных, как ко взрослым. Сошли на Юровском мысу, взяли лодку и, не спеша, пересекли пруд. В заводи, сплошь устланной листьями кувшинок, Пётр опустил вёсла. Лилии — белые, розовые, жёлтые — целый сад на воде.
— На обратном пути захватим несколько. Я срезаю их почти под самый цветок, и они плавают в тарелке с водой. Вечером цветки закрываются и ложатся спать на бочок, а утром раскрываются и встают. Как и ты, — обратился он к Танечке.
Пётр вывел лодку на чистую воду и повернул к Ижу. В зелёном лабиринте плавучих островков казалось, что лодка скользит по траве, но вот течение причесало водоросли, показались просветы и, нырнув под мостки, вошли в Иж. Слева ещё тянулись дачные домики, справа лес вплотную подступил к воде.
— Скоро увидим сухой мысок. Можно будет причалить, — сказал Пётр и кивнул на рюкзак, — я тут припас кое-что.
Мысок оказался светлым с единственным деревом у воды и кострищем, обложенным камнями. Пётр привязал лодку, разложил подстилку и позвал детей в лес за сушняком. Нина осталась на берегу, глядела на бегущую воду, слушала детские голоса.