Обречен тобой

Мне хочется заорать, срывая горло: «Что на самом деле несправедливо, то как раз это, Лен!», но вместо этого я довольно миролюбиво замечаю:

– Ну, все не так безнадежно.

– Да, я понимаю. Но и ты пойми, Вик. Мир-то тут при чем? Ты же была с ним. Знаешь, какой он. Тебе не кажется неправильным взваливать на его плечи такой неподъемный груз?

– Я не заставляла его кончать в баночку, Лена. Он сделал это добровольно, вполне осознавая последствия. Скажу больше – он сам это предложил.

– Десять лет назад!

– Ну, как видишь, за десять лет ничего не поменялось.

– Это не так. По меньшей мере, поменялись его чувства. И мотивы поступков. Сейчас в них нет ничего кроме жалости.

– Если так – тебе нечего бояться, правда?

Укол достигает цели. Лена хмурится. Пробегается красивыми тонкими пальцами по пышным волосам, лежащим на ее хрупких плечах волнами.

– Неужели ты правда думаешь, что меня привел к тебе страх? Я, может, тебя разочарую, Вика… Но нет. Я уверена и в Мире, и в наших отношениях.

Надеюсь, мне удается держать лицо. Надеюсь, моя маска вежливой заинтересованности не лопается, как лопается что-то внутри, раня острыми и тонкими, словно стекла битой елочной игрушки, краями.

– Я пришла к тебе, потому что очень его люблю. Мне больно смотреть, как он мечется, загнанный тобой в угол. Мир никогда тебе не покажет слабости, но поверь, решение согласиться далось ему нелегко. Ему пришлось через себя переступить. Не знаю, в курсе ли ты, но по определенным причинам семья для него – не пустой звук. Мир очень ответственно подходит к идее ее создания. А тут приходишь ты и подчистую рушишь все его планы.

Я в курсе, да.

Как же больно от того, что и она, видимо, тоже.

Неужели он и ей рассказал о своем несчастливом детстве?

А ты, Вик, что думала, он только тебе открылся? Думала, ты особенная для него, да, Вика-а-а?

– Папа Мира рано умер. Он очень боится, что будет плохим отцом, потому что не имел достойного примера, – поясняет Лена, неправильно интерпретировав проступившие на моем лице эмоции.

Я прикрываю глаза, испытывая какое-то совершенно ненормальное облегчение. Ничего… Ничего она про него не знает. Да, отец Мира действительно рано умер. Но вовсе не поэтому Мир опасается того, каким отцом будет он сам. Всему виной его отчим. Который бил смертным боем и самого Мира, и его бесхребетную мать, унижал их, запойно пил и в принципе не давал жизни. Ну, и ПТСР, конечно. Куда без него?

– Я не прошу его становиться отцом моему ребенку. Или как-то участвовать в его жизни.

– Ну, кому ты врешь, Вик? Если ты хоть немного знаешь Мира, то не можешь не понимать – он ни за что не сможет остаться в стороне.

– Я ничего не знаю! Десять лет прошло… Сама же говоришь.

– Есть вещи, которые не меняются с течением времени.

– Какой-то бессмысленный разговор, Лен. Были бы у меня варианты, а так… – развожу руками. К счастью, хоть тут мне не приходится изворачиваться – вариантов у меня и впрямь нет. – Взывать к моей совести, боюсь, совершенно бессмысленно. Мир дал согласие, и что бы им ни двигало в этот момент, я просто не в том положении, чтобы отказаться.

– Что ж. Ну, по крайней мере, у меня остается надежда, что из этой затеи ничего не выйдет, – задумчиво протягивает Лена.

– А еще ты можешь забеременеть первой.

– Нет. Зачем? Мне не нужно беременеть, чтобы удержать мужчину. Всему свое время.

Ах ты ж… Су-у-ука. Думаешь, мне ребенок только для этого нужен? Что ты вообще знаешь? Об этом… И обо мне?! Понимаешь ли, сколько боли связано с моим диагнозом, сколько слез пролито? Океаны, Лен… Тебе и не снилось.

Но она, конечно, молодец. Далеко пойдет девочка. Я даже восхищаюсь ее целостностью. Может, такая и нужна Миру, да. Но это не означает, что я откажусь от своих планов его вернуть.

Скомканно прощаемся. Лене удалось меня выбить из равновесия, но, к счастью, у меня столько работы, что обсасывать ее визит совершенно некогда. Сосредотачиваюсь на делах. Засиживаюсь допоздна в офисе, а приезжаю самая первая. На выходных вместе с рабочими катаюсь по объектам, которые потихоньку начали готовить к зиме. Физический труд – отличное лекарство от хандры, а возня в земле для меня – самая лучшая медитация.

Постепенно дает о себе знать прием гормонов. Мое настроение неуловимо меняется. Я уже и не помню, когда плакала, а тут чуть что – глаза на мокром месте. Могу разреветься просто от окружающей меня красоты. Могу – от жалости к себе. Могу – от тоски… Почему-то все чаще вспоминаю папу. Как он там? Мы не общались лет пять, и до недавнего момента меня это исключительно радовало, а теперь как будто возникла потребность увидеться. И может, даже извиниться. Да, он сильно меня поломал, да, порой его давление было невыносимым. Но он все равно мой отец. Почему я так и не нашла в себе сил простить? А мама? Где она вообще? Как сложилась ее жизнь? Принесло ли ей счастье нелегкое решение нас оставить?

Я часто об этом думаю, да… Порой выпадаю просто посреди реальности. Вот и сейчас. С трудом успеваю затормозить и не влететь в зад подрезавшей на светофоре Тойоты. Телом прокатывается волна облегчения, а следом за этим я чувствую удар! По инерции откидывает вперед. Никаких подушек в моем древнем пикапе, конечно же, нет. И хорошо, что я каким-то чудом умудряюсь подставить руку, смягчив удар лица о руль. Но все равно оглушает. Откидываюсь в кресле, моргаю в полном шоке, не понимая сразу, что это за горячая влага у меня на лице – слезы или кровь.

– Кто ж так тормозит, овца тупая?! – орет тщедушный плешивый мужик, дергая дверь пикапа.

– Меня подрезали! – пищу в ответ. – Вон та десятка.

Но кто меня слушает? Мужик продолжает верещать что-то про дистанцию и тупых баб, которые насосать на тачку насосали, а ПДД выучить не удосужились.

Серьёзно? Кто бы стал «насасывать» на пикап?!

Меня охватывает ненормальное, совершенно дикое веселье. Согнувшись пополам, закатываюсь смехом и не могу остановиться. Стоит взглянуть на этого идиота – как меня опять начинает сотрясать новой порцией хохота.

– Знак поставь, дура! Даже аварийку не включила. На прошлой неделе ровно на этом месте была авария, мужики вышли разбираться, а их раскатала фура.

Собравшись с силами, забираюсь в салон. Включаю аварийку и хочу выйти, чтобы и впрямь достать знак – все же второй участник аварии, каким бы уродом не был, дело говорит, но тут оживает телефон. Сердце по привычке подскакивает в груди. Я дала себе слово, что не буду звонить Миру первой, но это не означает, что все это время я не ждала, что он позвонит мне сам. А он не звонил… И вот. Наконец, дождалась. В горле булькает, умирая, смех. На глазах выступают слезы. То ли облегчения, накатившего вместе с откатом, то ли… злости на то, что Мир мучил меня так долго.

– Да!

– Все нормально?

Нет! Но я молчу, хотя его вопрос будто подогрел скопившиеся слезы, отчего им стало невыносимо тесно внутри.

– Вика, ты почему молчишь? Все нормально?

Конечно, нет. Мимо, облаивая нас сигналами, проносятся машины. Взрослые мужики орут что-то резкое и злое, высунувшись наполовину в окна. И мне все хуже от моего бессилия. С каждой долбаной секундой все хуже. Всхлипываю.

– Небольшое дорожное происшествие. Я перезвоню, ладно?

Я честно хочу отбить звонок. Честно-честно. Но прежде чем успеваю хоть что-то сделать, Мир рявкает в трубку: