Обреченный на любовь
Шрифт:
Лихо непонимающе уставилось на него:
– Как это кто? Джос он и есть Джос.
– А давно он здесь?
– Давно. Всегда.
Яснее не скажешь. Калинов подумал и спросил:
– А не останавливалась ли у вас женщина? Лет сорока, рыженькая, глаза зеленые, стройная такая…
– Останавливалась, – равнодушно сообщило Лихо.
– Одна?
– С мужчиной.
– С мужчиной, – пробормотал Калинов. – И каков он из себя, этот мужчина?
– А точь-в-точь как ты. Но не ты.
– Но не я, – пробормотал Калинов. – И давно они покинули ваши пенаты?
– Вчера
– Странно. А я слышал ее голос сегодня ночью. Из-за стены, где этот ваш Джос…
– Ты не голос слышал. Ты слышал ее желания.
Калинов едва не подавился: такого он не ожидал даже от Дримленда. Таковы, значит, ее желания, подумал он. Как будто ей спать было не с кем.
Снаружи вдруг процокали копыта.
– Они на лошадях были? – спросил Калинов.
– Пешие.
– А у вас есть лошади?
Лихо кивнуло.
– Могу я купить одну?
– Купить можешь. Голову сломать тоже можешь.
– Ничего, – легкомысленно сказал Калинов. – Авось, не сломаю. А без лошади я их неделю догонять буду… Кстати, а оружие у вас нельзя купить?
– Нельзя. У меня не оружейная лавка.
Через полчаса Калинов взгромоздился на оседланного жеребца каурой масти и принялся вспоминать уроки выездки, полученные когда-то в первой жизни. Жеребец прядал ушами и радостно фыркал, пританцовывая от нетерпения. Лихо равнодушно разглядывало лихого наездника.
– Прощайте! – сказал Калинов. – С вами было очень приятно побеседовать. Вы очень разговорчивый человек. Полагаю, во времена социальных потрясений из вас получился бы превосходнейший оратор.
Лихо взмахнуло рукой и растаяло. Растаяла и гостиница. Вокруг снова размахнулся лес, населенный незнакомыми деревьями, а перед глазами болталась «Вифлеемская звезда».
Игрища тинэйджеров продолжались.
Бессмысленная скачка длилась до самого обеда. Проносились мимо деревья, палило солнце, клубилась столбом пыль, убегала вперед путеводная звезда. И здорово ныла задница…
Поэтому, когда на обочине возник Джос, Калинов даже обрадовался. В продолжение скачки он через каждые полчаса представлял себе джамп-кабину, такую прохладную, такую знакомую, такую родную… И всякий раз убеждался, что Дримленд не собирается выполнять его желания.
Карман Джоса сегодня вновь играл роль скатерти-самобранки. Когда голод был утолен, Калинов спросил:
– Послушайте, Джос! Как долго еще это будет продолжаться? Вчера я шел пешком, сегодня скачу на лошади. Куда?
Джос улыбнулся:
– Вчера ты шел, сегодня скачешь, а завтра, может быть, полетишь на крыльях.
– Но КУДА?
Джос пожал плечами:
– Этого я не знаю. Тебе виднее.
Калинов стал закипать. В конце концов, он – солидный человек, не мальчишка какой-нибудь, чтобы его водили за нос.
– Послушайте, Джос! – сказал он. – Если вы не перестанете водить меня за нос, я вам по шее накостыляю.
– Боюсь, это будет несколько сложновато. – Джос не переставал улыбаться. – Боюсь, руки у тебя коротковаты…
– Ничего, дотянусь. – Калинов понимал, что его подначивают, но уже не способен был сдерживаться. –
Работа такая, кое-чему меня научила.– Здесь не твой кабинет, командир!
Это было уже издевательство. Калинов изобразил все профессионально. Сделал шаг вперед, вложил в удар тяжесть тела. Запоздало подумал: «Не сломать бы челюсть парню!..»
И промахнулся: Джоса перед ним уже не было. Не было его и позади. Лишь медленно таял в воздухе добродушный смех, да откуда-то донеслись слова:
– Вот это мне уже нравится. Indifferens nihil est.[15]
Ну и черт с вами, подумал Калинов. Все равно я больше никуда не двинусь. Пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что. Не пойду и искать не буду. С места не сдвинусь, пока не объясните, куда вы меня заманиваете!
Он перебрался через придорожную канаву, туда, где неторопливо похрупывал свежей травой привязанный к дереву конь. Отыскал небольшой пригорок и улегся. Закрыл глаза.
Стало хорошо. Шуршала листва на деревьях, хрупал конь, ветерок овевал лицо.
Вот так и буду лежать, пока не выпустите меня отсюда. У меня беременная жена дома осталась, с ума там сойдет…
И тут под ним вздыбилась земля. И пришлось сделать шаг, чтобы не покатиться кубарем, а потом другой, третий… Заржал призывно конь. Он уже стоял на дороге и нетерпеливо бил копытом. А на севере плясала в небе «Вифлеемская звезда».
– Ну и черт с вами! – сказал Калинов вслух.
Вторая половина дня была похожа на стекающий с ложки в стакан сироп. Тягучая, бесконечная, унылая. Унылые деревья, уныло прыгающая перед носом синяя тень, унылые мысли… «Куда скачу? Зачем?..» Молчание… «Что им от меня нужно?..» Молчание… «Скоро ли кончится дорога?..» Молчание… И те же самые мысли по-новой…
А потом вдруг наступил вечер, и лес, как и вчера, неожиданно кончился. Но не было ни холмов, ни реки между ними, ни Аничкова моста. А вот гостиница была. Двухэтажная, та же, что и сутки назад. Кажется, я целый день бежал по кругу, подумал Калинов. Хотя солнце все время оказывалось позади.
Бег по кругу продолжался. Снова пришлось колотить в двери молотком. Появившееся Лихо сделало вид, что не узнало старого знакомца. А может, и в самом деле не узнало. А может, и Лихо было не вчерашнее. Тем не менее, снова касса жевала кредитку Калинова, пытаясь уличить его в неплатежеспособности, снова вели гостя по коридору и снова привели в его собственную холостяцкую квартиру. Единственное отличие – сегодня пришлось платить еще и за постой коня. За постой и за кормежку… Да и себе ужин заказал. Для разнообразия…
Тягомотина эта уже перестала его раздражать. Ему вдруг пришло в голову, что он сам гонит себя по кругу. А все остальные лишь исполняют расписанные им, Калиновым, роли. И чтобы привлечь к надоевшему спектаклю внимание пресыщенных зрителей, надо бы режиссеру чуть-чуть закатать рукава… Не ограничивать изменения заказом ужина.
И потому, когда за стеной Вита и Зяблик вновь начали любить друг друга, он не стал делать вид, что это его не касается. Он тихо встал, тихо вышел в коридор и вышиб дверь в соседнем номере.