Обреченный на любовь
Шрифт:
– Это что же? – спросил он, слегка задыхаясь. – Это что же… ты у моей жены двадцать пять лет жизни отнимешь?
– Да сядь ты! – крикнуло Лихо. – Ешь! Причем тут твоя жена? Это было наше с Джосом желание. – Лихо снова подмигнуло. – А с нас с Джосом много не возьмешь.
Калинов вернулся к омлету. Лихо село напротив, смотрело, как гость ест, гримасничало.
– Ты бы лучше себе второй глаз пожелал, – проворчал Калинов. – Тоже мне, Джон Рэйнберд![16] Вот только росту маловато…
Лихо встрепенулось:
– А хочешь, расскажу, как я его потерял?
Калинов
– Случилось это больше полутора тысяч лет назад. Я тогда около Ильмень-озера жил. Недалеко от города Словенск Великий[17] бортничал. И была у меня невеста Радимира, рыбакова дочка. Мы уже свадьбу ладились играть, желтых листьев на деревах ждали. И вот однажды, после гульбища, спал я в овине, чтобы мать не будить. Ночью, весь в холодном огне, явился передо мной Сварог и говорит: «Хочешь, чтобы Радимира жива была, отдай око и красу свою». Утром я проснулся в этом самом виде.
Калинов перестал жевать:
– А Радимира?
– А Радимира вышла замуж за моего соседа, родила ему двенадцать ребятишек и в свой срок упокоилась.
Калинов фыркнул:
– Стоило красоту отдавать за такую!
– Стоило. – Лихо изобразило на кривой физиономии гримасу, похожую на печальную улыбку. – Да и не за одну Радимиру Сварог волновался, он еще о двух с лишком сотнях миллионов думал.
Калинов непонимающе хлопал глазами.
– Столько тогда по планете людишек бегало, – пояснило Лихо. – Не об одних же словенах Сварог думал.
– Брешешь ты все! – сказал Калинов и залпом выпил кофе.
– Брешут собаки, а я байки складываю… Каждый верит, во что верит. – Лихо уставилось в угол. Из одинокого глаза выползла вдруг маленькая слезинка, скатилась, оставив на морщинистой коже серебристую дорожку.
– Ну извини! – Калинов встал, положил руку на плечо собеседника. – Я не хотел тебя обидеть… Как тебя хоть зовут-то?
– Как словене величали, то быльем заросло, а Джос зовет Медовиком. Так и ты зови. Покрасивее Лиха будет.
Калинов чуть не выронил поднос.
– Не журись, – сказал Медовик. – Не ты первый, не ты последний… А глаз – ничто, некоторые жизнь отдавали. И поднос не трогай, сам уберу.
Калинов вернул поднос на стол и сказал:
– Слушай, Медовик! Где мне найти этого твоего Джоса? Поговорить надо… Может, он в соседнем с моим номере?
– Нет его там! И не ищи… Когда придет время, он сам найдется. Оглянуться не успеешь – а он уж тут.
– А когда придет время?
– Этого я тебе, милок, не скажу. – Медовик пожал плечами. – Это только от тебя зависит. Может, выйдешь сейчас из гостиницы да и столкнешься с ним.
И Калинов вышел. Но столкнулся он не с Джосом, столкнулся он с Зябликом.
Зяблик был в туристском комбинезоне и горных ботинках. Не хватало, пожалуй, лишь рюкзака да альпенштока – и был бы перед Калиновым натуральный горовосходитель.
– Привет, – сказал Зяблик. Спокойно так сказал, без дрожи в голосе, без сарказма и подозрительности. Как будто явился на дружескую пирушку.
– Ну здравствуй, – ответил Калинов
мирным тоном: ссориться сегодня почему-то не хотелось. Наверное, сказывалась ночь.– Нашел Виту?
Ох как не хотелось ссориться! Но когда так спрашивают о твоей собственной жене…
– А тебе что за дело?! Если и нашел, тебе не покажу!
Зяблик ухмыльнулся. Нехорошо так ухмыльнулся, гаденько, как будто хотел сказать, что ему показывать не требуется – он и так все видел.
– Никого ты не нашел, Калинов! Чтобы здесь кого-то найти, его любить надо. А ты давно уже забыл, что это такое. Твоя любовь только в кровати и живет.
Калинов сжал кулаки, сделал шаг вперед, остановился.
Зяблик еще раз ухмыльнулся:
– Ну давай! Давай! Бей! Ты же у нас МУЖЧИНА!
Калинов замахнулся. Зяблик не опускал глаз, не зажмуривался. Смотрел с обреченностью, но без страха. И Калинов опустил руку: настоящее желание воевать так и не возникло. Это стало откровением. Еще вчера он вполне мог бы убить Зяблика, если бы обнаружил его в соседнем номере. Но с тех пор что-то произошло.
– И все? – сказал Зяблик. – Слабо!
Да сгинь ты, подумал Калинов. И Зяблик сгинул. Калинов оторопел. О Боже, подумал он, неужели мне возвращают волшебную палочку? Но за что?.. Неужели только за то, что я переспал сегодня с двумя девчонками?
Он представил себе джамп-кабину. Однако серый туман вокруг не сгустился. Если ему и возвратили волшебную палочку, то, видимо, лишь маленький ее кусочек. Или только на одно желание. И тут его осенило. А почему ты так рвешься отсюда, сказал он себе. Разве ты пришел сюда для того, чтобы при первой же возможности уйти? Хотя нет!.. Скорее так: разве тебя впустили для того, чтобы по первому же желанию выпустить? Вот только как там Марина?.. Ребята, конечно, найдут что соврать, но все-таки…
Он обернулся. Над ним нависало мрачное здание гостиницы. Сгинь, подумал он. Гостиница исчезла. Явись, подумал он. Гостиница возникла из небытия. Сгинь, снова пожелал он. Здания как не было.
– Джос! Явись!
– Чего надо? – сказал Джос. Он улыбался.
И Калинов тоже улыбнулся.
– Скажи мне, Джос… Зачем сегодняшняя ночь оказалась… такой, какой оказалась?
– Откуда я знаю? Наверное, ты хотел, чтобы она шла по этому сценарию. Спроси себя. А еще лучше – свою жену.
– Да как я могу ее спросить, если вы ее где-то прячете! – взорвался Калинов. – Сколько мне еще ходить по кругу за этой чертовой звездой?
– А ты не ходи по кругу. Иногда путь по лестнице ближе.
– Но где эта лестница? Я до сих пор не видел ни одной ее ступеньки!
– Иногда и постель является ступенькой, – сказал Джос. И исчез.
– Куда?! – взревел Калинов. – Джос! Явись!
Ни звука, ни шороха. Вокруг стоял безмолвный лес, а перед глазами сияла «Вифлеемская звезда», равнодушная, как труп.
– Ну нет, – сказал Калинов. – Больше я за тобой не пойду. Ты – указатель для дураков, а я стал умным. Или хотя бы попытаюсь им стать.
Он сел на обочину и спустил ноги в сухую придорожную канаву.