Обреченный на любовь

– Здравствуй! – Калинов поднял голову.

Вита была одета в некое странное рубище, напоминающее мешок с дырами для рук и головы. Мешок был почти непрозрачным, но это «почти» позволяло угадываться под тканью различным участкам ее тела. Калинов смотрел на жену и удивлялся: казалось бы, он знал все, скрытое под мешком, вдоль и поперек, но захотелось вдруг узнавать все снова. Наверное, причина была в самом мешке…

– Они все тебе рассказали? – спросила Вита.

– Да, все.

– И что ты думаешь теперь делать?

– Во всяком случае подчиняться им я не намерен!

Вита вздохнула:

– Мне тоже все это не нравится. Но ведь они не отпустят нас отсюда, пока не добьются своего.

– Плевать!.. По-моему, они что-то крутят. Неужели судьба мира может зависеть от того, любим мы с тобой друг друга или нет?

Мир, который его обитатели не желают сохранить своей любовью, и не заслуживает ничего, кроме гибели.

– Это ты сказал? – Вита с удивлением посмотрела на мужа.

– Нет, не я. И не ты, как я понял… Значит, это они, наши так называемые отцы.

Двое сидящих на холме покрутили головами по сторонам, но никого не увидели.

– Они на нас давят, – сказала Вита.

– Но мы им не уступим? – отозвался Калинов.

– Конечно, не уступим. Я сама не согласна любить по указке сверху.

Вита встала, потянулась, опустила руки. Рубище висело на ней бесформенный мешком.

Вот бы сейчас ветерок, почему-то подумал Калинов.

И ветерок родился где-то, прилетел, упруго натолкнулся на Виту. Словно стяг, затрепетал на ветру Витин мешок, плотно обтягивая ее тело.

– Любить по указке… Да ты просто отвратителен мне, – сказала Вита.

– А ты мне, – отозвался Калинов. – И за что только я любил тебя когда-то?!

Он поморщился и встал, намереваясь неспешно спуститься с холма и уйти. Но что-то остановило его, какая-то сила приклеила подошвы его ботинок к траве, рядом с Витой.

– Как противно мне твое тело! – сказал он, и та же самая сила подняла его руки и положила их Вите на талию.

Вита затрепетала:

– Как противны мне твои пальцы! – И, трепеща, положила ладони ему на плечи.

По-прежнему бился о бедра подол Витиного мешка, и разлетелась по ветру рыжая грива. Изумрудные глаза закрылись.

– Я просто ненавижу тебя! – крикнула Вита.

– И я тебя! – отозвался Калинов, а неизвестная сила толкнула его к жене.

Вита, не открывая глаз, рухнула в его объятия.

А внизу, у подножия холма, стояли двое, не видимые ни одному глазу, и смотрели вверх.

– Вообще-то не стоило говорить ему и части правды, – сказал Медовик.

– Но я хотел вызвать у него еще большее противодействие.

– Так я и понял. Потому и начал тебе подыгрывать.

– И нам удалось, – заметил Джос.

Калинова передергивало от отвращения, но его руки, перестав подчиняться хозяину, раздевали жену. Процесс был хорошо знаком, но еще ни разу в жизни не был так противен.

Ветер исчез – как обрезало, – и Вита шептала:

– Оставь меня. Я не хочу. – Но ее тело так и льнуло к его ладоням.

Калинов опустил ее на мягкую траву. Полузакрытые глаза жены смотрели в небо. Как в смерть.

И все началось. Их тела впивались друг в друга с омерзением, но какая-то сила тянула их друг к другу, твердо, неотвратимо. И Калинов почувствовал, как внутри него поднимается удушающая волна тошноты.

Двое внизу по-прежнему смотрели на вершину.

– Освобождай его скорее, – сказал Джос. – Ты же видишь: он рвется к ней даже сквозь твое заклятие… Он же лишится разума! Скорее!!!

– Да. – Медовик воздел к вершине холма руки.

– Я люблю тебя, – шептала Вита. – Просто я хотела тебе досадить, вот и говорила, что ты мне отвратителен.

И случилось. Словно кто-то держал Калинова в смирительной рубашке и вдруг распустил завязки. Тело Калинова вырвалось из узды, тошнота исчезла, и он окунулся в наслаждение.

– И я люблю тебя, – прошептал он. – А все остальное было каким-то наваждением.

Их тела слились так, как ни сливались с самой юности – неистово, но не без страха. Словно в первый раз…

Как я люблю тебя, мой милый, подумала Вита.

А я тебя, подумал Калинов. Боже, мы опять слышим мысли друг друга! Как тогда, помнишь?

Помню, подумала Вита. И мы научим этому Маринку… Теперь мы сумеем.

А потом их мысли умерли, потому что они растворились друг в друге.

Когда все завершилось, Вита, одеваясь, подумала:

Ты не обращал внимания? Когда мы занимаемся этим, наши позы порой напоминают распятие.

Наверное, любовь всегда кончается распятием, подумал Калинов, застегивая пуговицы комбинезона.

Наверное, согласилась Вита и прильнула к нему.

Так, в обнимку, они и очутились в джамп-кабине. А когда открыли дверцу, увидели серую поверхность Ладоги и привычное солнце на небе.

Едва они исчезли, Джос сказал:

– Что ж, теперь можно и нам уходить. Уж коли он прорвался к ней через твое заклятие, миру, пока они живы, ничего не грозит!

– Не согласен, – сказал Медовик. – Миру всегда что-нибудь грозит. Но теперь есть надежда.

Он снова взглянул на вершину холма. Там, устремленный в небо, стоял большой белый крест.

– Это твоих рук дело, Иешуа? – Медовик глазами показал Джосу на крест.

Джос поднял голову:

– Нет… Но пусть стоит. Amor omnia vincit.[19]

Перед тем как покинуть тело, Джос еще раз оглянулся на холм. Крест ярко выделялся на фоне сиреневого неба и казался похожим на обнаженную человеческую фигуру.