Обрученная с врагом

От халата едва заметно пахло ландышем. Эльза представила, как Мартин переодевал ее, и подумала, что действительно стала куклой. К ее удивлению, мысль не принесла ни боли, ни горечи.

Тонкий изогнутый телевизор напротив кровати лениво перебирал кадры какой-то передачи о животных. Несмотря на укол какого-то особого средства, который Мартин вогнал ей в бедро еще в допросной, все тело ломило так, что Эльза подумала: «Доживу до утра — никогда больше не стану с ним спорить. Не буду ему перечить. Второго такого представления мне не выдержать».

— Проснулась? — дверь приоткрылась, и в спальню вошел Мартин с темным пузырьком, похожим на флакон геля для душа. Его выражение лица было вполне располагающим и милым. Так прямо и не скажешь, что совсем недавно он отвез Эльзу в допросную. — Как самочувствие?

— Не верю, что жива, — откликнулась Эльза. Мартин насмешливо посмотрел на нее и, опустившись рядом, заметил:

— Неприятный опыт — это тоже опыт. Главное, ты сделала нужные выводы, — он нашарил пульт в складках одеяла, и на экране появились новости.

— …министр по делам ведьм ушел в отставку, — красивое лицо ведущей как всегда было невозмутимым и серьезным. — В своей прощальной речи он затронул крайнюю важность личной ответственности человека перед обществом. Временным исполняющим обязанности министра назначен старший советник инквизиции Мартин Хольцбрунн.

Мартин усмехнулся. На экране появились кадры с видеокамер в самолете, а затем — официальная фотография старшего советника Хольцбрунна чуть ли не из личного дела.

— Он получил широкую известность благодаря крайне жестким взглядам на необходимость регистрации и тотального контроля ведьм и ведьмаков, — продолжала ведущая. — Несколько дней назад советник Хольцбрунн в одиночку ликвидировал террористическую группировку салаимов, захватившую аэробус 775, следовавший рейсом в Симах.

— А хорошо, что мы тогда сидели рядом, — неожиданно сказал Мартин. В его голосе отчетливо прозвучали мягкие искренние нотки, и это было настолько непривычно, что Эльза удивленно обернулась к нему.

— Странно, что ты этому рад, — негромко заметила она. — Я ведьма, а ведьм ты ненавидишь.

Мартин окинул ее скептическим взглядом и произнес:

— Мы с тобой поладим, Эльза. Раз уж так случилось, то нам придется. Ложись на живот, смажу отметины.

— Что это? — Эльза думала, что у нее никогда не получится перевернуться. Получилось. Она даже смогла стянуть халат — потом, правда, распласталась на кровати. — Впрочем, неважно…

— Особое средство, — сказал Мартин. Устроившись рядом, он открыл пузырек, и в воздухе томительно и остро запахло тропическими цветами. Когда прохладная тяжелая капля геля упала на спину, Эльза не сдержала вздоха. Это было действительно исцеляющим. — Завтра тебе на занятия, а без него ты долго на лекциях не просидишь.

Эльза обнаружила, что совершенно забыла про лекции. Ладони Мартина плавно заскользили по ее спине, втирая гель в кожу. Отметины от шипов слегка покалывало, и тянущее неприятное ощущение медленно уходило. Эльза представила, как следы пребывания на пыточном столе растворяются и тают, и сама не заметила, как погрузилась в тихий спокойный сон без сновидений.

Закончив растирать Эльзу, Мартин убрал пузырек и, накрыв девушку одеялом, взял с прикроватной тумбочки смартфон.

— Два часа ночи, — в голосе Анны-Марии слышалось сварливое неудовольствие. Страховка старшего советника инквизиции, разумеется, полностью оплачивала и форс-мажоры, но не до такой же степени.

— Нам нужно поговорить, — твердо сказал Мартин. — Это важно.

Глава 5

Лютер приехал в институт к началу большой перемены. Увидев перед лестницей, ведущей в корпус, знакомый седан, Эльза на мгновение почувствовала обжигающий ужас. Однако Лютер, по-студенчески сидевший прямо на ступенях, выглядел совершенно официально. Эльза подошла к нему, словно ее тянули за веревочку, села рядом.

— Он действительно страшный человек, — сказал Лютер. — Я в курсе про допросную.

Эльза шмыгнула носом и ничего не ответила.

— Сильно болит?

— Немного, — тело ныло, словно после хорошей тренировки, но это было терпимо. Вполне терпимо.

— Знаешь, нам лучше не встречаться, — произнес Лютер, и чувство мгновенного облегчения, затопившее Эльзу, было легким и спокойным. — Я себя не прощу, если с тобой что-то случится.

Эльза протянула руку и погладила Лютера по запястью. Сейчас, когда она смотрела на своего куратора, то видела только белый цвет. И поди разбери, что это, свежевыпавший снег возле поселка Хвойная Падь, лед, лист бумаги…

— Да, так будет лучше, — признала Эльза. — Прости меня.

Лютер усмехнулся.

— Бывает… Знаешь, я вот только одного не могу понять.

— Чего именно?

— Твоя печать. У уровня Альфа она никогда не сбрасывается. Ставят один раз и на всю жизнь.

По спине словно холодок прошел. Эльза поежилась и спрятала ладони под мышками, будто пыталась согреться. Лютер практически объявил о том, что Эльза смертельно больна, и он не знает, как с этим справиться.

— И что же это значит? — спросила она, стараясь говорить спокойно. Только вот спокойствия не получалось.

Лютер пожал плечами.

— Не знаю, — ответил он. — Честно, не знаю. Но когда происходят такие вещи, то в этом вряд ли есть что-то хорошее. Береги себя, Эльза.

Он поднялся со ступенек и повторил:

— Береги себя.

Эльза кивнула. Да уж, только это и остается, беречь себя от этой неведомой напасти или болезни… Лютер неторопливо спустился по лестнице, и вскоре его белый седан уже выезжал на дорогу. Эльза смотрела ему вслед, печать, вдавленная в ладонь, никак себя не проявляла, и царившее кругом бабье лето было настолько солнечным и ярким, что о плохом думать не хотелось.

В сумочке завибрировал телефон.

Похоже, плохое только начиналось.

***

— Это протест. Ты правильно понимаешь.

В маленьком круглосуточном кафе на окраине столицы можно было курить прямо в зале, и Мартин думал о двух вещах: о том, что он и не подозревал, что Анна-Мария живет практически в трущобах — и о том, что весь этот дым, который плывет по заведению тяжелыми серыми пластами, рожден исключительно его сигаретами.

Он давно не курил и теперь никак не мог утолить жажду.

Анна-Мария, выслушав рассказ о том, что случилось вечером, сказала, что Мартин потерял сцепление с реальностью. Мартин признал ее правоту. Он и сам понял, что перегнул палку.

— Что еще ей остается? — Анна-Мария сделала крошечный глоток кофе и отодвинула чашку. — Отказать тебе и твоему дяде она не могла. Всплыть в канале — удовольствие ниже среднего. Сирота, заступиться некому, искать никто не будет. Поэтому твоя жена выражает свой протест именно таким образом. Бьет тебя по самому больному.