Обрученная с врагом

Эльза поежилась.

На широком письменном столе стоял раскрытый ноутбук Мартина, наверняка запароленный. Рядом лежали какие-то папки, полупустой флакон туалетной воды со скрученной крышечкой небрежно прислонялся к маленькой аудиосистеме. Эльзе казалось, что сейчас Мартин войдет в комнату и спросит, что она тут делает.

— …все внимание приковано к проспекту Покорителей, где начинается… — донеслось из гостиной, и Эльза бросилась к телевизору.

На экране было знакомое место: перекресток проспекта и улицы маршала Бокера. Народу — тьма-тьмущая, не протолкнуться. Ведьмы поднимают вверх руки с печатями, обычные зеваки напряженно смотрят туда, откуда появился и нарастает нервный гул. Вскоре Эльза разобрала, что это не просто гул, это собравшиеся на площади скандируют:

— Па-ла-чи! Па-ла-чи!

Ликовали все, и ведьмы, и простые горожане. Слишком уж инквизиция намозолила всем глаза. У каждого были друзья и родственники, вынужденные скрываться от регистрации либо скованные печатями. О том, что печати сдерживали чудовищ, никто не думал. Всегда ведь хочется верить, что с тобой и твоими близкими не случится ничего плохого…

Ведущие не комментировали. Эльза смотрела на экран, и веки жгло, словно она разучилась моргать.

Наконец появилась медленно идущая колонна. Люди в ней были облачены в тюремные оранжевые робы, руки каждого были скованы наручниками, над металлом которых порхали зеленые искры — должно быть, это была магия, не позволявшая инквизиторам освободиться. Эльза вскрикнула и тотчас же зажала рот ладонью.

Она узнала Мартина.

Он шел во главе колонны, равнодушно смотрел прямо перед собой, и его бледное лицо абсолютно ничего не выражало. На оранжевом плече, переходя на грудь, уродливым аксельбантом красовался грязный потек — должно быть, кто-то из толпы швырнул в Мартина чем-то вроде гнилого помидора или комка земли. Эльза не могла оторвать от него взгляда. Даже теперь, униженный и опозоренный, он выглядел львом, который идет среди обезьян — и идет, сохраняя достоинство.

Господи, да ведь совсем недавно Эльза отдала бы все, чтобы снова стать свободной — но не такой же ценой.

— Па-ла-чи! Па-ла-чи!

Из толпы вылетел камень, и тотчас же офицер полицейского оцепления отоварил швырнувшего дубинкой. Наверняка полиции следовало не допустить расправы: палачи, терзавшие свой народ, должны были умереть смертью гораздо более страшной, чем брошенный камень.

Камера сдвинулась, скользя по лицам идущих в колонне. Эльза почувствовала, как кольнуло сердце. Интересно, Стива сейчас там? Стоит среди прочих зевак, кричит?

Камера поднялась над проспектом — теперь колонна напоминала медленно ползущую гусеницу. Эльза смотрела на голову и плечи Мартина и понимала, что видит его в последний раз.

«Но тебя я спасу», — вспомнилось ей, и Эльза разревелась.

Кто-то из зевак снова швырнул камень, но она этого уже не увидела.

***

Шествие закончилось во Дворце правосудия. Там охрана отделила Мартина от его разжалованных коллег и повела какими-то длинными коридорами без дверей. Видеокамеры под потолком оживали, когда процессия шла мимо них: должно быть, вели прямую трансляцию.

Душевное оцепенение, охватившее Мартина после того, как он узнал, что Анна-Мария приложила руку к его будущей казни, оказалось на удивление полезным. У него не началась истерика, он совершенно равнодушно прошел по проспекту во главе колонны, и ненужные мысли его не терзали. В глубине души Мартин всегда понимал, что чем-то подобным все и кончится. В конце концов, инквизиция никогда не пользовалась популярностью…

Мартин только не ожидал, что его предаст та, которой он доверял безоговорочно. И не просто предаст, а собственноручно подготовит препарат, что отправит его на тот свет.

Его привели в небольшую комнату, всю обстановку которой составляло белое кресло, как в кабинете стоматолога — с той только разницей, что зубодер не станет приковывать пациента к подлокотникам — да небольшой стол в углу. На столе стоял закрытый металлический контейнер, и Анна-Мария в белом халате и хирургической шапочке задумчиво делала какие-то пометки в блокноте. Одна из стен была стеклянной: за ней сейчас толпились журналисты, мигали глазками видеокамеры, и Мартин подумал, что из его казни делают шоу, одновременно и радостное, и пугающее. Вот что с вами будет, если осмелитесь сделать то, что не одобряет его величество. Смотрите и не говорите потом, что вы не видели.

Андреас стал королем. Мартин до сих пор не мог в это поверить.

Его усадили в кресло, закрепили руки и ноги. На мгновение Мартину стало горько и почти по-детски обидно. Дьявол побери, он ведь всю жизнь защищал от чудовищ этих дураков и дур, что сейчас прилипли к экранам и жадно смотрят на медленное убийство того, кто ради них рисковал головой. И все забыто, все…

Анна-Мария открыла контейнер, и охранник щелкнул чем-то над головой Мартина. Откуда-то сзади выдвинулась стойка — Анна-Мария вынула из контейнера пластиковую тушку капельницы и сказала:

— Вся процедура займет десять минут.

Ее взгляд оставался выстуженно-равнодушным, но на губах вдруг появилась мягкая спокойная улыбка. Мартин закрыл глаза: ему не хотелось смотреть на Анну-Марию. Как это смешно — есть всего один человек, к которому ты не боишься повернуться спиной, и он вдруг бьет тебя в эту самую спину.

— У вас есть последнее слово? — произнес мужской голос из динамика в углу. Должно быть, Андреас — он не мог не напомнить о себе. Мартин почувствовал укол в руку — Анна-Мария поставила капельницу — и откликнулся:

— Передайте моей жене, что я любил ее.

Дани Эврельту, которого расстреляли в упор, очень повезло. Большое счастье — при катастрофе погибнуть в числе первых и сравнительно легкой смертью. Без мучений, без позора… Эльза была жива и находилась со своим бывшим куратором, об этом Мартину сказали перед гражданской казнью. Должно быть, хотели еще раз унизить.

А он почему-то обрадовался.

— Начинаем отсчет, — услышал Мартин голос Анны-Марии, и ее прохладные пальцы накрыли его стиснутый кулак. — Десять. Девять. Восемь…

Мартин хотел вспомнить что-нибудь хорошее. Но ничего не вспоминалось.

Спустя десять минут, когда капельница опустела, Анна-Мария поднесла к виску Мартина небольшой сканер и, посмотрев на алые цифры, выпрыгнувшие на экран, отчетливо произнесла:

— Время смерти — четырнадцать часов двадцать минут.

Она отошла в сторону, и охранники принялись отстегивать Мартина от кресла. Когда наручники сняли, по мертвецу неожиданно прошла длинная судорога, и Анна-Мария вскрикнула от неожиданности.

За ее спиной зашуршали жалюзи, отделяя камеру казни от зрителей, а в динамиках возник голос короля Андреаса:

— Это что за дьявольщина?!

— Понятия не имею, — хриплым испуганным шепотом выдохнула Анна-Мария. Она смотрела на мертвого Мартина, чьи пальцы нервно дергались, царапая подлокотник, и не могла отвести взгляда. Охранники на всякий случай отступили к стене, держа казненного на прицеле. Кто их знает, эти инквизиторские штучки, вдруг кинется?

— Сейчас спущусь, — интонации Андреаса не сулили ничего хорошего.