Обручник. Книга первая. Изверец

А она продолжала лепетать, турсуча его ладонь.

– Вот это, – нежно прикартавливала она, – Линия Жизни. Она соответствует планете Венера. И, значит, обладает особенностью простираться как можно длиннее, чтобы зародить в человеке наивность, что он бессмертен.

Сосо мрачно поглащал свое невежество.

– А вот это, – продолжала Первая напирать на два эти слова, – Линия Сердца, то есть Юпитера. По ней…

– Стоп! – остановил ее Сосо. – А мне доподлинно известно, что я бессердечный.

– Если тебе это говорили девушки, – быстро ответила Первая, то они желали, чтобы ты как можно обильнее доказывал обратное.

«Обильнее…». Он подержал в сознании это слово, вдвойне осторожнее, чем требовали обстоятельства, спросил:

– А ты на мне испытываешь еще какое-нибудь смертоносное женское оружие?

Первая колупнула его взором почти так, как острым ногтем поддевают прыщ, и произнесла:

– Я еще не дошла до вот этой, поперечной линии, которую зовут Линией Головы, поэтому до конца не убедилась, умный ты человек или только прикидываешься.

Договорить им в ту пору не дали. Подошел Петр Капанадзе.

И, не обращая внимания, что рядом Первая, спросил:

– Нам евангелие от Луки назавтра выучить задали?

Сосо кивнул.

– «Не судите и не будете судимы, – забубнил Петр, – не осуждайте, и не будете осуждены».

Сосо хотел его остановить, но Первая сжала его руку, на которой, как ему по ощущению показалось, смешались все линии, и прошептала:

– Так ты знаешь, как нельзя подносить людям руку?

– Конечно, – ответил Сосо, – как попрошайка. Ладонью вверх. Тогда сразу станет видно, сколько ты еще будешь мучить белый свет. И потому не лучше ли от тебя как можно скорее избавиться.

А Петр все продолжал долдонить выдержки из Нового завета:

– «Прощайте, и прощены будете; давайте и дастся вам».

Домой Сосо шел один. И почему-то не о хиромантии думал и даже не о Первой, которая отложилась в сознание как некая веха преткновения его души. Он – на память – далее читал Евангелие от Луки. Читал лукаво, почти кощунственно:

– «Мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыпают вам в лоно ваше».

Он видел, как горийцы торговали. Одни действительно утрясали меру, чуть ли не натрамбовывали мешок. Другие, особенно евреи, старались, чтобы насыпка была чуть ли не полувоздушной. Вроде бы не предполагая, что такою же мерой отмерится и им самим.

Уже перед самым домом Сосо вспомнил, что хотел посвятить Первой стихи, и, выудив из своего ранца карандаш, почему-то стал писать тупым его концом прямо на земле:

Опять ползет туман над бездной,Опять на ощупь,Как слепой,Идет туман.И бесполезноИскать опору под стопой.И злая горская балладаВот-вот окончится навек.О, как же в жизни мало надоТебе, беспечный человек.Всего лишь только оступиться,Поверив в сказочный обман,Что ты взлетишь легко, как птица…… Но станет саваном туман.

Он постоял над написанным, хотел было определить все это в тетрадь, потом, задумчиво повторил:

– «Искать опору под стопой…» – стопой же раздавил начертанные им строфы, которые, как многое, что его впоследствии будет окружать, ушли в небытие.

2

Две тайны на одного – это уже много.

Сосо уже стал понимать, что мир состоит из некого смешения идеального и реального. Взять ту же женскую красоту. Иная девушка прямо на загляденье. Но стоит к ней присмотреться, а то и прислушаться, что она говорит, и сразу становится понятным, что выводы были сделаны преждевременно, что перед тобой та, которая, в сущности, не заслуживает твоего внимания.

Первую же он держал особняком. Она не вписывалась ни в какие каноны, потому как была больше выдумана, чем существовала на самом деле. Он даже примерил ко всему этому такую обиходную фразу, которую повторил про себя: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой».

И еще одно наверняка знал Сосо: в жизни нет ничего идеального, а есть, как говорил Платон, умосчитаемый мир идей. Некий философский обман, который и должна изжевать религия. Незаинтересованная созерцанием, как летуче выразился Кант.

Сосо даже не подозревал, как ему помогут нравоучения покойного Учителя. Они взбаламутят обо всем сколько-то чистое представление, чтобы в той, что поднимется, непроглядности ощутить, а может, даже угадать, когда натолкнуть себя на идеальные образы, а когда, продемонстрировав выключенность воли, пройти мимо чего-то сугубо невещественного, что в прекрасном прошлом имело радость и смысл, а сейчас стало угрожающей пошлостью.

Теперь, самое главное, как считал Сосо, не столько как больше знать, а научиться чувствовать перипетии жизни раньше, чем они станут фактом всеобщего постижения. Учитель на этот счет говорил так: «Если чувствуешь, что зверь у тебя на загривке, попробуй показать ему лицо».

Он уже показал лицо Анзору Агладзе. Этому хитруну, который постоянно кого-то разыгрывает или подначивает. И вот когда он подобное решил сотворить в очередной раз с ним, с Сосо, то потерпел если не поражение, то значительный урон.

Это произошло на базаре, где четверо неразлучников – Петр Капанадзе, Михаил Церадзе и Григорий Глурджидзе и Сосо приискивали Мишиной сестре какую-то женскую потребу.

И вот тут-то и настиг их Анзор.

– О! – вскричал он. – Два ходим – три в уме.

Это так он отреагировал на то, что в руках у Михаила была купленная сестре кофточка.

– Или это с кого-то скогтили? – спросил он. – У вас, как сейчас принято говорить, не заржавеет.

Ребята хмуро молчали. Им попросту не хотелось связываться с Агладзе, которого в округе все прозывали Аглашенцем за его иерихонский голос.

Но Анзор не из тех, кто отстает после первой пощечины, потому он продолжал следовать за друзьями, поддевая и подковыривая их своими шутками.

– Мне кто-то говорил, – начал он вновь, – что Сосо собирается стать святым. И сейчас чувал побольше ищет, чтобы ссыпать туда свои прошлые грехи.

И вот тут-то у Сосо и возник тот коварный план, который было выполнить не так уж сложно.

Увидел он торгующего каким-то барахлом одного из братовьев Наибовых Акрама, того самого, о котором ходят слухи, что он вор несусветный, и, вроде бы приценяясь, незаметно засунул ему в карман камень, который чуть раньше поднял из-под ног.

А когда отошел, то надоумил Петра, чтобы тот сказал, что подобную шутку с Наибовым проделал не кто иной, как хитрун Агладзе.

– Подходи! – кричал Акрам. – У кого еще карман не потощал. За мой товар все отдашь и еще столько пообещаешь. Вали валом, отдам даром!