Общество гурманов (сборник)

— Видел, — сказал Уильям. — Ушел ни свет ни заря, чертовски спешил.

— Я как раз собиралась на рынок за зеленью, — вставила Генриетта.

— Он не сказал, куда направляется?

— Ни слова, мэм, — ответил Биллсон. — Даже не оглянулся. Наверное, какое-то неотложное дело. Но он оставил записку, там, под солонкой.

Биллсон нашел на полке записку и отдал ей — влажный клочок бумаги, выдранный из сафьянной записной книжки, с парой слов, нацарапанных неразборчивыми детскими каракулями. У него явно тряслись руки, и в одном месте карандаш даже прорвал дыру в бумаге. «Скоро вернусь», — гласила записка.

— Скоро? — пробормотала она.

— Стало быть, ушел по важному делу, — предположила Генриетта. — Профессор человек здравомыслящий, каких поискать. Присаживайтесь с мистером Фробишером и Ларкин, перекусите. Готова поставить новый блестящий фартинг, что муж ваш скоро явится.

Элис уселась рядом с Табби, который, прочитав записку, повторил замечание Генриетты о здравомыслии Лэнгдона.

— Сейчас в самый раз выпить кофе, — сказал он, наливая ей чашку. — Познакомься, это мой новый друг, Ларкин Справедливая. Недавно познакомились. Уильям Биллсон рекомендовал ее мне за исключительные достоинства, и, думаю, он прав. Мы едим предзавтрачные тосты с джемом, чтобы стимулировать движение пищеварительных соков и как следует подготовиться к основному завтраку.

— Весьма разумно, — Элис с трудом удавалось отгонять от себя беспокойные мысли. — Ну, здравствуй, Ларкин Справедливая, — она протянула руку, и девочка пожала ее, правда, с некоторым сомнением. — Как живешь?

— Лучше не бывает, мэм. Мое ремесло — беспорядки, если вы это разумеете под тем, как я живу. А вы красивая. Вы, значит, королевского рода?

— Королевского? Нет, хотя как-то раз привелось видеть королеву. Не могу поверить, неужели ты можешь иметь какое-то отношение к беспорядкам?

— О, еще как! Когда за деньги, а когда самим охота. Мы их раскручиваем, как юлу, а потом смываемся — пусть кто другой расхлебывает.

— Уильям Биллсон очень давно знает Ларкин, — сообщил Табби. — Он вполне уверен в ее надежности, если она даст слово.

— Тогда и я уверена, — согласилась Элис, хотя Ларкин скорее напоминала ей дикого зверька, чем цивилизованного ребенка. — Как же вышло, что тебя называют «Справедливая»?

— Потому что не вырвала глаз одному, хотя и могла, вот как, — девочка запустила руку за ворот рубахи и извлекла оттуда цилиндрический белый предмет длиной с ладонь — видимо, костяной, с вырезанным на конце крюком в виде когтя. Предмет висел у нее на шее на кожаной тесемке. — Это вот глазодер, — объяснила Ларкин. — Суешь его гаду вдоль носа прямо в глаз и проворачиваешь. Мне это дал один матрос, знакомый моего папаши — привез из Африки, добыл у единорога. Это его рога кусок. Я-то знаю, как с ним управляться.

— Значит, это рог единорога? — Элис пристально смотрела на девчонку, пытаясь понять, не шутит ли та. На вид Ларкин было не больше десяти. — И где же теперь твой папаша? — спросила она.

— Скурился. Мы жили больше в Лаймхаузе, у него там была койка в притоне Тай-Линь. Я сбежала, когда он сыграл в ящик. Они хотели отдать меня Мэри Джеффрис, сделать из меня шлюху, но я слиняла. А мать я не помню.

— Очень сожалею, — посочувствовала Элис, а Ларкин пожала плечами, видимо, не разделяя сожаления Элис. — Что ж, рада что ты оставила… глаз этому человеку. Царь Соломон это бы одобрил. Имя тебе определенно подходит.

Глазодер исчез в лохмотьях, а Ларкин вернулась к своему тосту. Элис отпила крепкого кофе и снова подумала о Лэнгдоне. Конечно, он в любой момент мог появиться в дверях — ведь это тот самый завтрак, «ради которого стоит съездить в Лондон». Не первый раз муж исчезал в погоне за внезапно возникшей… какофонией, ограничиваясь лишь расплывчатыми объяснениями. Однако некоторые обстоятельства настораживали — то, что он спал в мокрой одежде, например, и то, что постарался не разбудить ее. Возможно, все дело просто в тактичности, сказала она себе.

— Мы с Ларкин собираемся сегодня выдернуть дядюшку Гилберта из его бочки, если ты по-прежнему готова нам помочь, Элис, — Табби освобождал на столе место для тарелок с колбасками, яйцами, бобами, беконом и черным пудингом, которые несли им из кухни. — Он очень высокого о тебе мнения, как ты знаешь. У тебя есть к нему подход.

— Безусловно, я сделаю все, что смогу. Как мы его найдем?

— Я сегодня встал рано и поговорил с Уильямом Биллсоном, а тот, в свою очередь, навел справки у Ларкин. Ларкин, видишь ли, возглавляет шайку пиратов, и нам удалось привлечь их на свою сторону в качестве наемников. Рад сообщить, что мы установили очень строгие правила, запрещающие любое членовредительство. Мы договорились об оплате, они разбежались в разные стороны, а через полчаса двое вернулись и доложили, что сегодня начинается миграция от Лондонского моста — как раз от того места, где этот шарлатан Диоген ведет свою торговлю. Бочкари собираются пуститься в плавание с началом отлива. У меня есть сведения, что фракция Примроуз-Хилл тоже с ними.

— Миграция?

— Судя по всему, эти несчастные собираются пуститься в плавание.

— Это превращает их в угрей, — сказала Ларкин, — и им нужно плыть в море.

— Что превращает их в угрей? — спросила Элис.

— Порошок. Одних быстро, других помедленнее. Я знаю Красные жилеты, они мне рассказывали. Один мой приятель, Чарли, и еще Джек Сингер. Говорю вам, все дело в этом порошке. Истолченные в порошок сушеные стеклянные угри и еще какие-то «химикаты». Старина Диоген сушит этих угрей на солнце со стороны Бромптона, у кладбища. Чарли говорит, когда жара, вонь стоит до самого Патни. Чарли не соврет, да и я тоже не врать не стану. А их домой тянет, угрей-то этих. Кишки у них перед этим раскисают, и они перестают есть.

— И где же дом? — спросила Элис.

— В траве морской, — ответила Ларкин.

— В Саргассовом море. По крайней мере, как говорят, — сказал Табби.

Элис молча смотрела на него.

— А этот Диоген весьма предприимчив.

— Богатый, вот он какой, — сказала Ларкин, — но, Чарли говорит, удача ему изменила. Чарли и Джек Сингер собираются слинять, пока его не зацапали фараоны.

— То есть полиция, — пояснил Табби Элис, и та кивнула в ответ. — Что несколько осложняет дело. Если власти запретят бочки и разгонят фракции, начнется переполох. Скитальцы ни за что не откажутся от своей миграции. Но гораздо проще освободить дядюшку из бочки, чем из Ньюгейтской тюрьмы.

— Тогда я с вами, — сказала Элис. — Какой у нас план?

— Я обещал шайке Ларкин по две кроны каждому, если они устроят, что называется, диверсию — в идеале, что-то вроде беспорядков. А мы тем временем выдернем дядюшку из флотилии и скроемся вместе с ним.

ХОЛЛАНД-РОУД

Сент-Ив стоял на мосту Блэкфрайарс, глядя сверху вниз на Темзу, чьи мутные воды текли сейчас медленно, пока прилив в нерешительности размышлял, не стоит ли ему повернуть и устремиться обратно к морю. Он опустил руку в карман, уже в десятый раз за последние полчаса, и приободрился, нащупав сверток пакетиков с порошком, за которые отдал половину содержимого своего кошелька — в общей сложности 1500 пакетиков, самый настоящий кирпич.

Его несколько обеспокоил прилив удовольствия, которое он испытал, слизывая порошок с кончиков пальцев. Он подумал об Элис и об оставленной под солонкой записке. Она, конечно, уже успела найти ее и… обрадовалась, что он в безопасности. Тем не менее над ним незримо витало неотступное чувство вины. Он вспомнил о детях, но решительно отодвинул от себя эти мысли. О семейных делах можно подумать потом, в спокойной обстановке.

Внезапно у него перехватило дыхание, голова затряслась, как у паралитика. Сент-Ив потянулся рукой в карман и нащупал пакетик. Высыпав содержимое на ладонь, он всосал в себя сухой порошок, а потом тщательно облизал руку и запил его глотком голландского джина из карманной фляжки. После этого пришлось немного постоять с закрытыми глазами и подождать, чтобы голова прояснилась и вернулся рассудок. Вспомнилось, что вчера — как давно это было! — он вынашивал планы борьбы с Диогеном, опираясь лишь на непроверенные слухи, предостережения Биллсонов и необоснованные обвинения Табби. Знание, понял он, эволюционирует, поднимаясь с уровня на уровень. Или же можно представить его как долину, ибо в каком-то смысле жизнь человеческая есть непрерывное восхождение, которое, если посчастливится, приводит к бескрайнему морю, заключающему в себе все тайны.