Обыкновенный принц

Либерис, казавшийся ей сверстником отца, сумел расположить к себе, он, вероятно, обладал какой-то своей, особенной магией очарования, потому что в его присутствии Анника чувствовала себя спокойно и даже прониклась симпатией. Пока однажды...

На этом месте она кашлянула, сглотнула ком и быстро произнесла:

— Не сейчас, как-нибудь потом... Слушай дальше, мой мальчик.

... Через полтора года Либерис сказал, будто человеческая кровь Анники испортилась, и ему нужна последняя “порция” — кровь алатуса в обороте, когда тот насыщается магией от окружающих вещей и восстанавливается, очищается. Аннику привели из её комнатки-темницы в башню, откуда тысячу лет назад взлетали алатусы, чтобы парить над просторами, и предложили сменить личину. Затем отдать кровь, и после этого она будет свободна, сможет улететь к себе домой, если захочет.

Либерис был слишком ласков, и она снова поверила. Но крови слили слишком много, и она ослабела — тогда-то и надели снова цепи и оковы, но уже на тело драконицы, и вернуться в человеческий облик она не смогла. Придя в себя, она бесновалась в надежде оборвать цепь, ведь отсюда, с башни, была видна кромка гор на юге, за которыми находился её дом. Боль от обжигающих оков была сильной, и она несколько раз теряла сознание... А на следующий день, ослабевшая, позволила оседлать себя, чтобы спуститься вниз: ей говорили, будто, если она упадёт с башни, то непременно разобьётся. Так, понемногу, уступка за уступкой, согласие за согласием, она позволила себя привести к Драконьим Пещерам.

Вид покорных алатусов, с младенчества закованных в драконий образ, сломил её. И когда она уже не понимала, как дальше жить, снова появился Либерис и предложил сотрудничество, в обмен на призрачную свободу. Она ведь хотела всё узнать, когда сбежала из Алатерры, так вот — он предоставлял такой шанс.

К ней приставили специального человека, который отныне считался её хозяином — кормил, чистил чешую и давал насладиться полётом. Думала ли она о побеге? О да, но мало-помалу человеческий разум уступал звериному. Иногда, когда ночной Глаз Алатуса сиял слишком ярко, тогда она вспоминала, кто она на самом деле...

Как и тогда, когда поняла, что снова беременна, на этот раз от дракона, Ремуса, служившего на севере мира Алатуса. Этого самца, кажется, периодически кормили особой смесью — фруктами, разжигавшими желание. Он покрывал дракониц, делая их послушными его мужской воле...

Анника содрогнулась. Добавила, что до сих пор не может поверить в то, как легко она забыла о своей человеческой сути. Но тяжесть в животе всегда включала материнский инстинкт, который, как известно, выше всего — и животного в том числе.

Слушающий её Тео изумлённо перевёл взгляд с Анники на Грэйга, стругающего лучины. Алатус понял, чему удивился Тео, и кивнул, подверждая верность догадки — если сын Ремуса, так называемый Арженти, был вторым ребёнком Анники, значит, первый родился от Либериса. Как ещё иначе объяснить “испорченную” кровь, о которой сказал тот молодой матери? Но Анника не рассказала до конца, а её покашливание у Тео уже не вызвало вопросов: слишком ярким был сегодняшний урок про тёмный магический откат.

Либерис приходил к ней, заточённой снова в Пещерах ради благополучного вынашивания яйца-колыбели. В тот год его коварство раскрылось в полной мере, будто бы до этого не он управлял судьбой Анники-Авалы, а его нерадивые приближённые. И, ожидая ребёнка, она дала себе слово — чего бы ей это не стоило, уничтожить Либериса, когда он явится, как и обещал, забрать её второго сына и сделать его послушным животным...

Спустя двадцать лет от того же Ремуса она снова понесла, так появилась Уафа, которую разбудили всего через год после созревания в колыбели, но не дали человеческой пищи — накормили свежим мясом, животной кровью и надели первые оковы.

Это была иная степень нравственных пыток, ведь старшему сыну жизнь, она, кажется, выторговала. Малышку Уафу не просто показали “Авале”, когда дочь была размером с ягнёнка, но и поселили рядом, уже не предлагая пожертвовать чем-либо. С тех пор, иногда, вспышками прозрения Анника начинала строить планы по бегству, спасению себя и дочери, но время шло — и ничего не менялось. Материнский инстинкт в очередной раз вернул её к разумному существованию. И Авала начала складывать кости в дальнем углу пещеры, чтобы прятать в них яйцо как можно дольше и, воспользовавшись неожиданностью, если Либерис снова придёт за её ребёнком, швырнуть хвостом заострённые кости в него...

Тео обошёл стол и обнял сзади женщину, сквозь слёзы и душевную боль переживающую прошлое. Больше тридцати лет она провела в драконьей ипостаси, сдерживая природу своей магии и сходя от этого с ума, теряя человеческое.

— Анника, я обещаю, что сегодня твой дочь будет с тобой. Я не знаю, сможет она развоплотиться, и какой она будет... — Тео обратился к Грэйгу. — Поэтому мне нужен сильный и свободный алатус, который вас обе и яйцо перенесёт на границу и доставит домой, где Уафа обязательно восстановится. И спасибо, Анника, что поделилась история. У меня появилась надежда, что другие драконицы в пещеры меня услышат. Поплачь, моа, поплачь...

Женщина неприкрыто рыдала, и мужчины не торопились её успокаивать: Грэйг показал Тео жестом на улицу, мол, надо выйти и поговорить там. За пределами хижины, Тео извинился:

— Прости, я должен сначала пробовать спасти дети. Я говорил с Аугустас, он обещал играть больной вид. Это поможет нам подтвердить теория, что алатусы умирают сами.

Грэйг, на лице которого отчётливо отразилось расстройство, мелко покивал:

— Я понимаю. Делай, как считаешь нужным. Но ты всё понял? Уафа не последняя, кого нужно срочно спасать. Как ты узнаешь, где её Арженти и жив ли?.. Кх, проклятье!.. Подожди, Анника и тебе споёт песню, ты узнаешь...

Тео подождал, пока Грэйг откашляется:

— Скажи, может ли сын алатуса, что родился человек, превратиться в дракона?

Мужчина отрицательно покачал головой:

— Маловероятно. Тем более, если в нём есть Тьма. Это дизалатус чистой воды. Но его дети могут. При условии, что их родители вели правильный образ жизни. Это закон создателя.

— А если мать алатус? — Тео многозначительно посмотрел на хижину, в которой успокаивалась Анника. — Я первый раз превратился в девятнадцать, потому что Авала сказала, как это делать. Мой знакомый, другой алатус, который я нашёл, тоже не умел, пока я не показал, как это делать.

Грэйг готов был схватиться за голову. Новости были одна другой чудовищней. Где-то, возможно, жил наследник Либериса, мужчина лет тридцати-сорока, который пока не подозревал о своей сути... И был молод, намного моложе детей королевы Кассандры, а значит, имел шанс пережить их всех...

— Нам нужен помощник, — наконец, всё ещё изумляясь новостям, Грэйг заставил себя вернуться к насущным проблемам. Тео, кажется, пытался определить время по светилу, ведь ему надо было успеть навестить своих “родственников”, живущих у леса, чтобы составить алиби.

Вместе придумали, как доказать осторожному алатусу, что его не ликтусы нашли, а свои. Для этого нужны были зайцы, причём наловить их предстояло немало. И приготовить часть для Уафы, которую не кормили третий день.

— Я сделаю всё, что скажете, — их планы частично успела услышать Анника, красные глаза которой решительно блестели.

— Думаю, Грэйг сам сделает до вечера. А мне нужна женская рука для одна вещь.

Тео зашёл в хижину, за ним последовали. Он достал из котомки отрез чёрной ткани и шкатулку с нитками и иголками: