Очень странные миры

– Но это же адский труд – рассчитать такую орбитальную структуру! – сказал Белоцветов, с интересом прислушивавшийся к дискуссии.

– Это нам с вами адский труд, – заметил Татор. – Астрархи же попросту развлеклись на славу.

После долгой паузы Феликс Грин спросил уныло:

– И что мы с этим можем поделать?

Кратов, давно уже вышедший из забытья, подал голос из своего кокона:

– Должна быть дощатая калитка.

– М-м-м? – отреагировал своим обычным образом Брандт.

– О какой еще калитке ты, Кон-стан-тин, только что… – начал было Татор.

– Штатный портал.

Все лица обратились к нему, даже Мадон с Белоцветовым выбрались из своего закутка и теперь стояли, взирая на него с надеждой.

– Астрарх Лунный Ткач не просто так назвал мне планету, – продолжал Кратов, – не просто так поместил туда наш приз. Это была одна из его шуточек, но одновременно и ребус для смышленого недоросля. Он не стал бы подсовывать мне неразрешимую задачу, это не его стиль.

– Что вы знаете о стиле астрарха, Консул… – пробормотал Мадон.

– Те, для кого создано шаровое скопление, вряд ли намного превосходят нас с вами в сообразительности. Хотя судить об этом я, если честно, не могу. Кто знает… Но если я что-то понимаю в механизмах Галактического Братства, астрархи непременно устроили бы штатный портал там, где он будет нужен более всего.

– Если портал существует, – осторожно произнес Белоцветов, – как мы его найдем?

– Меняем тактику, – пожал плечами Элмер Э. Татор.

– Никаких больше штопальных игл, – весело сказал Феликс Грин. – В ход пускаем тактику «белого носорога».

– Это еще что? – поразился Мадон.

– А вот что: закрываем глаза и ломим вперед до упора!

– Не совсем ломим, – поправил его Татор. – И не так чтобы до упора. Подходим к скоплению как можно ближе, нацеливаемся в самую его сердцевину и ныряем в экзометрию. Если Кон-стан-тин прав, штатный портал перехватит нас и выбросит возле Таргета.

– При всем уважении, – упрямо сказал Мадон. – А если Консул ошибается?

– Тогда мы проскочим шаровое скопление насквозь и окажемся неизвестно где, – оживленно сообщил Феликс Грин. – Маккорна, Посох Святого Патрика… у черта в заднице. Только и всего. Большое дело! Девяносто процентов неуправляемых выходов в субсвет завершаются в Темном Царстве, а я всегда мечтал глянуть на преисподнюю хотя бы одним глазком.

Брандт разразился ублаготворенным хмыканьем.

– Согласен, – сказал Татор.

– Согласен, – отозвался Грин.

– Угу-м-м, – подтвердил Брандт, очевидно, исчерпав годовой запас членораздельной речи.

– Ввиду особой сложности последнего этапа на сей раз я обязан предложить тебе, Кон-стан-тин, комфортно разместиться в гибернаторе, – сказал Татор.

– Чтобы вы чудили тут без меня? – усмехнулся Кратов. – Да ни за какие пряники!

…Мысль о гибернаторе представилась ему чрезвычайно соблазнительной спустя четверть часа после того, как «Тавискарон» в субсвете вошел во внутренний контур гравитационного прибоя вокруг шарового скопления Триаконта-Дипластерия. И за пять минут до того, как после особенно крутого гребня гравитационной волны он лишился чувств, как девчонка…

7

…Они шли по темным коридорам, теснясь и плутая, спускались по неровным ступеням и снова поднимались. Грубый монашеский плащ с капюшоном скрывал фигуру проводника целиком, чадящий факел в высохшей руке, похожей на птичью лапу, выплясывал в такт шагам. «Еще один сон?..» Трескучий, очень знакомый смешок. «А может быть, бред, Второй». Его целую вечность не называли Вторым. Он даже не сразу сообразил, что означает это обращение. «Не ожидал повстречать вас снова, мастер». Проводник останавливается, обращает к нему злое изможденное лицо. «Я не мог пропустить такое событие. Нелепая попытка вернуться на старые круги. Отыскать навеки утраченное и всеми проклятое. Даже мной…» Олег Иванович Пазур, первый навигатор «гиппогрифа» с бортовым индексом «пятьсот-пятьсот» глядел ему в глаза, искосив тонкий рот в усмешке. «Вы не меняетесь, мастер». – «Зато ты, парень, стал совсем другим. Никогда бы не подумал, что из косолапого восторженного сопляка кому-то удастся вытесать этакое мрачное хладнодушное чудище. Моей заслуги в том определенно нет». – «Было кому расстараться и без вас…» – «Присядем, Второй». – «Я давно уже не Второй и… я сам по себе». – «Как же прикажешь тебя величать?» – «Попытайтесь называть меня по имени. Вы ведь должны помнить имена тех, кого отправили на гибель ради своих сверхценных идей». Пазур пожал плечами. «У каждого свой ад, свое безумие. Полагаешь, между нами есть разница? У меня был экипаж из неоперившихся птенцов, полных энтузиазма и восторга перед распахнутой во все стороны Галактикой. У тебя – команда прожженных звездоходов, которым сам черт не брат, которые любую смертельную опасность готовы заболтать до полного абсурда. Что это меняет? И те и другие обречены. Вам повезло больше, вы остались живы…» – «…с незалеченными душевными ранами, мастер…» – «…а повезет ли твоей команде раздолбаев, не знает никто. Даже ты со своими пророческими снами, которые ни черта путного не пророчат». – «Есть разница, мастер. Я не допущу, чтобы кто-нибудь из моих славных раздолбаев погиб». – «Это уже не в твоей власти. Ты перешел черту, за которой мог хотя бы как-то управлять событиями. У нас с тобой общая цель. Ослепительная, как в сказке. Я упустил ее, ты хочешь подобрать. Каковы твои шансы? Мной управляла масштабная идея, тобой – собственное тщеславие, густо замешанное на упорстве. Что благороднее?» – «Это мы скоро выясним, мастер». – «Я же говорю – упорство. Или правильнее будет сказать – упертость… Так или иначе, обратного пути для тебя уже не существует. Остался последний тупик. Но он заграждает дорогу домой. Вот, держи». Пазур ткнул плюющимся смолой факелом ему прямо в лицо. «Что, мавр собрался уходить?» – плосковато отшутился он, принимая нежданный дар. «Вроде того, парень». – «Но ведь это некий символический жест, не так ли?» – «Еще бы… Я передаю тебе свое наследие… Костя. – Имя сорвалось с темных рассохшихся губ не без усилия. – Свою цель, свою судьбу, свое безумие. Дальше топай один…»

8

Резкий, холодный, пробивающий черепную коробку от ноздрей до затылка запах вернул его к жизни.

– Это и есть ваша хваленая нашатырка? – сипло спросил Кратов, не открывая слезящихся глаз.

– Было бы весьма заманчиво, – ответил Мурашов. – Но современная медицина намного более гуманна к немощным и страждущим. Применительно к таким, как вы, я бы сказал – неоправданно гуманна. Всего лишь гиацинтодор – рафинированный и усиленный цветочный аромат.

– Вы что, действительно не отключались ни на миг? – спросил Кратов ошеломленно.

– Нет, – сказал Мурашов, пожимая плечами. – А должен был?

– Господа, – объявил командор Элмер Э. Татор надорванным голосом, – добро пожаловать в шаровое скопление Триаконта-Дипластерия. Мы над планетой Таргет.

Кода

Огромная бронированная черепаха неспешно всползла на острый гребень завьюженного холма и застыла в зыбком равновесии. Вдоль ее боков, разукрашенных в приметные с земли и небес ядовито-зеленые цвета, в струях взбудораженного воздуха плясали крупные снежинки.

И поля и горы – Снег тихонько все украл… Сразу стало пусто!.. [57]

Когда-то очень давно Кратов прочитал эти строки в книге, никакого касательства к поэзии не имевшей. Из самой книги он ничего ценного по причине крайней юности не почерпнул, но трехстишие со странным названием «хайку» переместил к себе в душу. Это было первое хайку, с которого началась его любовь к восточной мудрости и гармонии. Чего ему никогда не хватало в себе, так это такой вот гармонии, ясной и прозрачной.

57

Дзёсо (1662-1704). Перевод с японского Веры Марковой.

О чем была написана та странная книга, он понял гораздо позже.

Кратов протянул руку в толстой перчатке сквозь слабое защитное поле и неловко попытался ухватить снежинки трудно гнущимися пальцами. Поднес к лицу – снежинки были чужими, объемными, больше похожими на крохотных морских ежей.

– Сейчас перевернемся, – опасливо пробормотал над его ухом Мадон.

– Ни боже мой! – бодро откликнулся Белоцветов, который сидел за управлением «архелона», тяжелой всезащитной платформы с гравитационным приводом. Впрочем, сейчас защита была убрана за ненадобностью, броневые щиты опущены, и платформа напоминала собой уродливый кабриолет с откинутым верхом. На водительское место с самого утра активно претендовал Мадон, но классический жребий в виде монетки рассудил иначе, и поэтому все их беседы в процессе вождения напоминали собой непрерывную артиллерийскую дуэль.