Очень странные миры

5

…Он сидел на жесткой деревянной скамье, покойно сложив руки на коленях, и с отстраненным любопытством рассматривал висевшую на белой стене картину. Одну из многих, что были в этой галерее, занимая все свободные участки от пола до потолка, от мелких, в медальонных оправках на фарфоре, до заключенных в тяжелые бронзовые рамы, громадных, какие возможно было охватить взором лишь отступив на изрядное расстояние, и то в два-три приема. Он здесь бывал не раз, все эти картины были ему прекрасно знакомы, каким-то образом он ухитрился каждой, даже самой маленькой и непритязательной, в свое время уделить толику внимания. И хотя экспозиция постоянно пополнялась, он оставался ей верен, не пропускал ни единого вернисажа и был, очевидно, главным знатоком и ценителем коллекции, да и в скрытые от посетителей запасники тоже был вхож, пользуясь полным и безраздельным доверием попечительского совета галереи. Особенно если учесть, что означенный совет состоял из одного человека, которым же и возглавлялся. Из него самого. Картина, на которую он так долго и пристально смотрел, была из новых поступлений, и не очень понятно было, сохранит ли она место в постоянной экспозиции либо же по решению художественной комиссии из одного человека, чье имя ни для кого секрета не составляло, отправится в темную сухую прохладу запасников. Именно по этой причине у нее даже и рамки еще не было. На холсте, загрунтованном с нарочитой неряшливостью, угольным карандашом размашисто нанесены были абрисы напряженных человеческих фигур. Линии пересекались, одна фигура накладывалась на другую, каким-то образом ухитряясь при этом сохранять свою целостность, завершенность и обособленность. Фоном для композиции служили столбцы цифр, из каких-то неясных творческих соображений выписанные неоновыми красками, в хаотическом беспорядке, словно бы второпях и без всякого старания. Смысла в картине, не говоря уже о подтексте и художественной ценности, было немного. Так, проходной эскиз к замыслу, которому не суждено быть воплощенным. «Это можно исправить», – услышал он. Рядом, на той же скамье, в расчетливом отдалении, сидел еще один зритель. Что само по себе было удивительно, поскольку допуск в частную галерею выдавался однажды в день, и на сегодня этот лимит был уже исчерпан. Хотя, кажется, он упустил из виду, что членам попечительского совета и художественной комиссии специальных разрешений на посещение не требуется, и таким образом кто-то посторонний скуки ради воспользовался невостребованным допуском… «Исправить? Зачем? Да и что тут исправишь…» – «Исправить можно все. Было бы желание». – «Вы художник?» – «Не в большей степени, чем вы». – «Я даже домик с трубой нарисовать не сумею». – «Не принижайте своих творческих потенций. Я еще толком не осмотрелся, но уже вижу руку мастера». – «Какого еще мастера…» Ах да, за размышлениями он упустил из виду, что все сокровища галереи, даже самые сомнительные, при бесспорном наличии пары-тройки шедевров, принадлежат его кисти. Или карандашу. Угольку, мастихину, штихелю… чем там еще обыкновенно творят. «Вы же не думаете, что я позволю посетителям дорисовывать мои картины. Да, я не Ван Гог, не Сальвадор Дали, ни даже какой-нибудь там Малевич, но у меня тоже есть свое эстетическое достоинство». – «Чем вам досадил Малевич? Вы так и не прониклись вызовами „Черного квадрата“? Так „Квадратов“ было несколько, и не такие уж они были черные, если принять во внимание кракелюры. А про „Черный крест“ и „Черный круг“ вы знаете? А как вам его же „Красный квадрат“? – Незнакомец, похоже, куражился. Сидел он вполоборота, лицо скрыто было полами нелепой грязно-серой панамы, и весь он был выдержан в неприятной серой гамме. – Похоже, вы так и не погрузились в „Голубой космос“… хотя он, кажется, по непонятным дилетантскому сонмищу резонам изображен серым, как моя панама». – «Кичитесь своей эрудицией? Но она не лучшего пошиба. Наверняка заимствована из специализированных экспресс-курсов по классическому искусству». – «Я лишь хочу донести простую мысль: ни черта вы не знаете. Вы думаете, что начали что-то понимать, а это неправда. Вы смотрите на „Черный квадрат“ и видите лишь геометрическую фигуру. Вы смотрите на ключи и двери и видите лишь замочные скважины». – «Какие ключи? Какие скважины?! Если вы явились выразить мне свое неприятие…» – «Вот еще глупости! Впрочем, творец не обязан быть еще и мыслителем. Здесь полагалось бы принести извинения, – посетитель оторвал зад от скамьи, приложив пальцы к панаме в издевательском подобии салюта, – но вы, конкретно вы, не дождетесь. У меня всегда были сомнения в ваших интеллектуальных способностях, а нынче они многократно укрепились. Располагая такой замечательной экспозицией, вы оказались не в состоянии завершить ее сколько-нибудь состоятельным актом творения». – «Почему же завершить? – Он с усмешкой кивнул в противоположную от них сторону галереи, с незанятыми еще стенами. – Кажется, у меня есть пространство для роста». – «Пространство… – проворчал незнакомец. – Космос… Еще одна иллюзия. Мало вам иллюзий Призрачного Мира? Кстати, они нашли свое место в коллекции? Что-то не вижу… А, вот они. Как видите, и вы не лишены супрематического космизма. На что вы мне там указываете? На голые стены? Они могут так и остаться голыми. Вы находитесь в опасной близости к творческому тупику. Дело может обернуться настолько неприятным образом, что очень скоро вам придется гвоздем выцарапывать свои инициалы на этих стенах». – «Если только?..» – выжидательно осведомился он. «Что – если только?» – раздраженно переспросил незнакомец. «Вы же не просто так сидите рядом со мной и оглашаете какую-то глубокомысленную инвективу». – «А что, если просто так?» – хмыкнул пришелец. «Н-ну… Так не бывает. Так не бывало никогда». – «Все однажды случается впервые. Иногда ожидаешь какого-нибудь прорыва, выстраиваешь завышенные ожидания, а все оборачивается сущей банальщиной, ерундовиной… когда упираешься в непреодолимую крепостную стену, таранами битую, огнем тронутую, ломишься в нее, кулаки обдираешь… и вдруг чуть поодаль, в тенечке, находишь неприметную дощатую дверку, калиточку, незапертую даже, потому что обитателям крепости тоже иной раз нужно как-то пополнять припасы и обновлять генофонд». – «Выход из творческого тупика?» – усмехнулся он. «В какой-то мере, – согласился незнакомец. – И прямая дорога к новым вызовам. В новые тупики…»

6

– Так мы целый год будем топтаться на месте, – сказал Феликс Грин.

– Что вы предлагаете? – терпеливо спросил Элмер Э. Татор.

– Войти в субсвете в область притяжения Одиннадцатого, и пусть сам втянет нас внутрь.

– А если наткнемся на ротатор? Мы его не видим, а он…

Белоцветов со своего места счел уместным для общей разрядки вбросить реплику:

– «Видишь суслика? И я не вижу. А он есть!»

Древний, доледниковых еще эпох, анекдот внезапно породил взрыв благодарного смеха.

– Per citella ad astra, – меланхолично ввернул Мадон.

– Что-что?! – удивился Грин.

– Это по-магиотски: через сусликов – к звездам.

– То-то я слышу, латынь довольно корявая, – с видом знатока заметил Мурашов.

– Так что там насчет Одиннадцатой и этого… суслика? – напомнил Татор.

– Я склоняюсь к мнению, – серьезно отвечал Грин, – что мы его не видим потому, что его рядом с Одиннадцатой действительно нет. Он там и не нужен. Умножение сущностей сверх необходимого. Одиннадцатая – периферийное светило, в прекрасном гравитационном взаимодействии второго уровня с Двенадцатой и звездами внутренних контуров, у нее даже планет не наблюдается…

– А они есть, ха-ха!.. – отозвался Белоцветов.

На сей раз его никто не поддержал.

– Если даже и есть, – продолжал Грин, – нам они не помеха. Да, тряхнет изрядно. Что было до сей поры, покажется легким бризом. Но мы войдем в скопление и станем его частью, а это уже иной уровень игры.

– И внутри не будет прибоя, – покивал Татор. – Надеюсь… С какой бы стати ему там быть?

– Зато будет игра гравитационных взаимодействий, – сказал Мадон. – Почище всякого прибоя!

– И прекрасно, – заявил Грин. – К тому моменту мы уже станем полноценным гравитационным игроком.

– Согласен, – сказал Татор.

– Но входить придется в субсвете, – предупредил Грин.

– Я помню, Феликс, вы обещали, что тряхнет. Все равно согласен.

– Брандт, ну ты хотя бы кивни! – взмолился Грин.

– Угу-м-м.

– Инженеры, что с энергией? – осведомился Татор.

– На два выхода, и с тех пор ничего не изменилось, – радостно сообщил Белоцветов.

– А потом?

– А потом мы будем болтаться в окружении тридцати двух светил и жрать энергию всеми фибрами корабельной души, пока через верх не полезет.

– Иными словами, дефицита энергии у нас не будет?

– Посреди шарового-то скопления?! – хмыкнул Мадон. – Смешно…

– Объявляю последовательность действий, – провозгласил Татор, обводя всех взглядом. – Выворачиваемся в субсвет и уточняем координаты. Уходим – не в лимбику! – в экзометрию, в полноценную экзометрию, и делаем рывок на орбиту Одиннадцатой.

– И молимся, чтобы там не было сусликов, – добавил Грин.

– Ты же говорил, что их не предвидится! – сварливо проговорил Мадон.

– Это я говорил. Астрархи, со своим чувством юмора, могли решить иначе.

– Они шутники, но не идиоты, – задумчиво произнес Татор. – Сус… гм… ротатор на периферии скопления станет источником дополнительных гравитационных возмущений.

– Если только они того и не добивались специально, – сказал Мадон.

– Зачем? – изумился Белоцветов.

– Спроси у них сам, – огрызнулся Мадон. – Только перед этим уточни, на кой дьявол они вообще затеяли эту звездную кадриль.

– Они ответят вопросом на вопрос: на кой дьявол вы сюда полезли, детишки несмышленые?! – парировал Белоцветов.

– Нет здесь никакого ротатора, – отрезал Феликс Грин чуть более твердо, чем было бы убедительно.

– Уверены? – сощурился Татор.

– Не уверен, – быстро ответил Грин. – Но его все равно нет. Брандт, что скажешь?

– Уж он тебе скажет… – проговорил в сторону Мадон.

– Хм… – откликнулся Брандт.

– Спасибо! – преувеличенно радостно воскликнул Белоцветов. – Вот ты высказался, и сразу стало ясно, как всем поступать.

– Если даже мы вывалимся вблизи ротатора… – морща лоб, заговорил Феликс Грин.

– То что? – выжидательно спросил Татор.

– Мы всегда успеем нырнуть обратно.

– Энергии понадобится вдвое больше обычного, – констатировал Татор. – Инженеры?

– На один выход и один вход, – незамедлительно уведомил Белоцветов.

– Большего нам и не нужно, – сказал Татор. – Приступаем? Я согласен.

– Согласен, – подтвердил Грин.

– Хм-м…

– Ну, началось!.. – отчаянно взвыл Грин. – Что не так, Брандт?!

– Я думаю…

Кратов едва не подскочил. Удивительное событие застало его врасплох. Брандт впервые за все время полета и сопровождавших его разнообразных событий отверз уста. Обнаружилось, что у него был настоящий, человеческий голос, хотя и чрезвычайно низкий. Где-то в области субконтроктавы, с необычным, словно бы ворсистым тембром. Так могла бы мурлыкать доисторическая саблезубая кошка.

– Я ду-у-умаю… – солидно тянул Брандт. – Там не один суслик, а несколько.

– На кой дьявол?! – вскипел Грин.

– Защита от дурака.

– А дураки, получается, мы? – уточнил Татор.

– Угу-м-м… Детишки несмышленые… Глупые дураки сунутся напролом, и ротаторы вышвырнут их, как котят. Но мы умные дураки. Нас захватят при выходе из лимбики.

– На кой?.. – не унимался Грин.

– Потому что нам туда нельзя. Никому туда нельзя. А мы все равно пытаемся.

– Кажется, я понял вашу мысль, Ян, – сказал Татор. – Это было нелегко, но я преуспел. Тем, для кого астрархи собрали эту головоломку, отчего-то сильно не нравится мысль, что всякие искатели приключений, вроде нас и нам подобных, будут разгуливать по скоплению, как по буфету. Так сильно не нравится, что они готовы расставить ротаторы всюду, где только можно.

– Это невозможно, – вмешался Феликс Грин. – Один-два ротатора – еще куда ни шло. Но больше… нормальные светила попросту сорвутся с орбит, красивое шаровое скопление схлопнется, устроив неплохую имитацию взрыва сверхновой, и вся работа астрархов – насмарку.

– Согласен, – кивнул Татор. – Не может быть столько ротаторов. Если только…

– Что – если только?!

– Если только в гравитационную конфигурацию тридцати двух светил не вложена комплементарная конфигурация ротаторов. Как ядро в ореховую скорлупу. Не обязательно в том же количестве, но наверняка с точно просчитанной деривацией.