Ода абсолютной жестокости

Мы минуем двор и оказываемся внутри усадьбы.

– Второй, – говорит Носорог.

Я поднимаюсь первым. Жирный сидит в своём любимом кабинете перед низким столиком, на котором лежат книги. Справа – Мартилла, слева – Кость, за спиной – Эгон и Брак, телохранители. Носорог становится за моей спиной.

Жирный поднимает голову. На нём цветастый халат, украшенный драконами и расшитый золотом.

– Молодец, Чинчмак, – говорит Жирный.

Я чуть склоняю голову: благодарность принята.

– И это не всё. Я знаю, что ты победил его случайно. Если бы он не споткнулся, тебя бы по кусочкам собирали.

Жирный насмехается надо мной.

Я никогда не побеждаю случайно. Но истинную причину своей победы я рассказать не могу.

– Это неважно. Пантера бы, скорее всего, проиграл. Потому что он не привык отступать. А ты молодец, нашёл тактику, не побоялся показать сопернику спину, и выиграл. Впрочем, я ожидал чего-то подобного. Молодец.

К чему он ведёт?

– Если бы здесь был Риггер, вопросов бы не возникало. Он уже давно не дерётся на арене, но в самых ответственных боях я его выставляю, и он не противится. А теперь Риггер ушёл за славой. Или за чем-то ещё – в Столицу. И у меня большой выбор гладиаторов, которых можно отдать на растерзание Вепрю.

Вепрь – это гладиатор из провинции Скволл. Если о Лезвии ходят легенды, то Вепря боятся поминать вслух. Лезвие – человек, пусть и модифицированный чудовищным образом, но Вепрь, как о нём говорят, вовсе не человек. Он мутант, гибрид, что-то кошмарное. Вепря наместник Скволл выставляет от силы раз в пять лет, на самых крупных Играх. Игры, организованные Жирным, – крупные. Вепрь будет тут.

– Это центральная схватка последнего дня, – говорит Жирный. – Лучший из моих гладиаторов будет биться с Вепрем. И, как говорят, будет побеждён.

– Ты видел Вепря? – спрашиваю я.

– Да. Один раз. Около пятидесяти лет назад.

– Он человек?

Жирный хмурится. На лбу появляются складки. Потом он поднимает на меня глаза и говорит:

– Я не знаю. Но, по-моему, нет.

– Его можно увидеть до схватки?

– Думаю, тоже нет. Его нет вне арены, как рассказывают. Скволл держит его за семью замками, потому что он опасен. Так что придётся драться вслепую. Могу сказать, что он ростом метра три и порос шерстью. Больше уже ничего не помню.

Это неважно. Увеличить дозу яда – вот и всё. И никакой Вепрь мне уже не страшен. Главное – сыграть так, чтобы никто не догадался, что гладиатору стало плохо.

– Ты уже понял, кто будет драться с Вепрем. Сначала я думал, что это будет Пантера. Но Пантера, думается мне, не справился бы и с Лезвием. Так что против Вепря выйдешь ты. Победишь ты или нет – это мелочи. Думаю, проиграешь. Твоя задача – выстоять хоть сколько-нибудь.

– Перед боем с Лезвием говорили точно так же.

Жирный поднимает голову и смотрит прямо мне в глаза.

– Поэтому ты и победил.

Возможно, он прав. Я победил не потому, что применил яд. Я победил, потому что каждый второй норовил мне сказать, что Риггер был круче. Что мне нужно всего-то лишь продержаться несколько минут. Хотя бы поранить соперника. Это злит. А злость очень сильно помогает.

– Может быть.

– Итак, – Жирный поднимается, опираясь о колени. – Я не надеюсь на твою победу. Но я надеюсь на твоё сопротивление.

– Ты умеешь поддержать гладиатора.

Жирный усмехается.

– Я реалист. Но – в любом случае – ты знаешь. Твоё положение завидное. Ты был рабом и за три месяца стал свободным и популярным гладиатором. Я прошу тебя: дерись достойно. Вот и всё.

Я киваю. Мне нечего сказать. В своей стране я был богат и влиятелен. В этой стране я выхожу на арену и дерусь.

Правда, не могу не отметить. Это доставляет мне удовольствие. Огромное удовольствие.

* * *

Арена сейчас пустует. Большая часть приезжих – в деревне. Ухлёстывают за местными женщинами, закупаются на рынке, пьянствуют.

Я спускаюсь в нижние помещения. Тут тихо. Я слышу шаги. Шаги незнакомые, очень лёгкие, едва заметные. Укрываюсь за колонной. На свет, струящийся сверху, выходит мужчина. Он высок и строен. У него широкие плечи и красивое лицо с чуть раскосыми глазами.

– Чинчмак! – говорит он.

Он ищет меня, знает, что я здесь. Я выхожу из-за колонны.

– Ты узнаёшь меня? – спрашивает он.

У него ослепительно белые зубы.

Я пытаюсь найти что-то знакомое в его силуэте, но память упорно отказывается мне служить.

– Меня зовут Грага. Но вчера меня представили публике как Лезвие.

И тут я начинаю узнавать. У него красивое тело, и в нём теперь нет металлических пластин и рёбер. У него обыкновенные руки без вживлённых лезвий и нормальные зубы. Голова выбрита, но она не топорщится крошечными остриями.

– Ты знаешь, сколько лет я не терпел поражения, Чинчмак? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Двести двенадцать лет. Представь себе. За двести двенадцать лет – тысячи боёв, и ни в одном я не потерпел поражения. Я ни разу не умирал за это время. Я сражаюсь очень давно, более пятисот лет. Но однажды я понял, что не хочу быть рядовым мечником, или метателем, или алебардистом. И я стал Лезвием. Знаешь, сколько мне делали операций лучшие хирурги Синтика? Хирурги нужны в этом мире только для подобных операций, и они очень старались.

Он делает паузу.

– Я не терпел поражений двести двенадцать лет. А теперь ты свёл на нет все мои усилия. Уничтожил их одной маленькой отравленной иголкой.

Я отшатываюсь. Он догадался?

– Да, Чинчмак. Если бы ты попал в ногу или в руку, я бы ничего не понял. Но я заметил. И почувствовал боль в шее. Я понял, что ты меня отравил. Я думаю, ты просто нарушил мою координацию, правда?

Если это раскроется, я стану рабом. Гладиатор не может быть подлым.

– И что теперь?

Он делает два шага мимо меня.

– Может, и хорошо, что так случилось. Может, мне надо вспомнить, как живут обыкновенные люди. Хотя способ, которым ты это сделал, омерзителен.

– Почему ты не подал жалобу? Тебе бы присудили победу.

– А тебя отправили бы в рабство. Я скажу, почему, Чинчмак. Потому что у меня, в отличие от тебя, есть кодекс чести. Потому что у меня есть гордость. Потому что я не привык унижаться. Но одно я тебе скажу.

Он делает очень длинную, картинную паузу. Идёт прочь от меня – к двери. Очень медленно.