Одержимые блеском: о драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир
Шрифт:
Вернее, Мария ненавидела Елизавету. И мать Елизаветы, Анну. И всех протестантов. Именно из-за преследования английских протестантов она впоследствии получила прозвище Мария Кровавая. В своих несчастьях Мария винила прежде всего свою мачеху Анну Болейн и свою сводную сестру. Взойдя на престол, она попыталась быть великодушной и вести себя по-сестрински, но надолго ее не хватило. Очень быстро вся ее горечь, ярость и неприязнь вышли наружу. И главной мишенью королевы стала младшая сестра.
Елизавета старалась не открывать своих карт. Но ей явно не нравилось, что ее отодвигают в сторону. Основную часть правления Марии она провела под своего рода добровольным домашним арестом из-за своей старшей сестры-параноика. Пытаясь не оказаться на линии огня, Елизавета так часто, как только могла, пряталась в своем поместье. Но вскоре она, как и когда-то ее мать, пришла к осознанию того, что Мария – это проблема и кто-то из них двоих должен умереть.
Достаточно будет сказать, что отношения между двумя дамами были напряженными.
Мария и Елизавета ни в чем
Мария была фанатично религиозна и настолько нетерпима к протестантам и другим некатоликам (не говоря уже о фальшивых обращенных), насколько это можно было предположить по ее происхождению. Она была искренне и глубоко набожной и во многих отношениях духовной, скромной и щедрой, как и ее мать. К сожалению, подобно ее отцу где-то в середине жизни она как будто обезумела.
На четвертом десятке долго страдавшая святая превратилась в параноика, стала эксцентричной, вспыльчивой маньячкой. Мария не сомневалась в том, что сестра затевает против нее заговор. На самом деле она считала, что все в заговоре против нее. По ее приказу многих так называемых еретиков сожгли на костре, и королева получила свое неприятное прозвище, под которым она и осталась в истории.
В ее защиту (хотя как защищать виновницу массовых убийств?) можно сказать лишь то, что она много страдала в жизни, и не только от Анны Болейн, матери Елизаветы, но и от поворотов истории, и от череды мачех с собственными интересами. То же самое можно было бы сказать и о Елизавете, у которой была старшая сестра, чтобы ее наказывать, и куча придворных, которые называли ее ублюдком, а ее мать – «великой шлюхой» как перед коронацией, так и после нее. Судя по всему, в тюдоровской Англии никому не жилось легко. И все же обе девочки выжили и заняли трон в порядке очереди. Но если неприятности молодости сделали Марию упертым параноиком, то Елизавета благодаря им стала умной и гибкой.
К моменту смерти Генриха VIII в 1547 году страна воевала сама с собой и в прямом, и в переносном смысле. Король, став главой церкви, принял Акт о супрематии, который лишил монастыри прав на самостоятельность, земли и богатство (перераспределив их между собой и знатью). Это серьезно испортило отношения между Англией и Римом и усугубило противостояние между протестантами и католиками. Поскольку и первая его жена, Екатерина Арагонская, и вторая его жена, Анна Болейн, уже умерли к моменту его брака с Джейн Сеймур (хотя Анна умерла всего за несколько дней до этого), никаких вопросов по поводу того, что трон наследует Эдуард, не возникало. Он был мужчиной, законным сыном. Явный наследник. Вот только он был еще совсем ребенком, поэтому последовала череда регентов, переворотов и заговоров, пока Эдуард не умер менее чем через десять лет, как полагают, от туберкулеза.
И католики, и протестанты нервничали, потому что следующей претенденткой на престол была старшая сестра Эдуарда, Мария Тюдор. Это приводило в ужас протестантов, подозревавших, что она им готовит, и огорчало католиков, которые не желали видеть на троне женщину, пусть и истинно верующую. Тем не менее, «пусть она и была женщиной, но она была Тюдор и, как таковая, единственной настоящей наследницей в глазах большинства англичан» [162] . Иными словами, в тот момент, летом 1553 года, Мария казалась наименее кошмарным вариантом. Она вознеслась на вершину власти на своей первой и последней волне популярности [163] , заявив: «Глас народа – глас божий».
162
Borman, Elizabeth’s Women.
163
После последней неудавшейся попытки посадить на престол Джейн Грей, которую называют девятидневной королевой.
Ее популярность оказалась недолгой, но приятной. Мария даже почувствовала прилив великодушия и пригласила свою младшую сестру Елизавету ехать рядом с ней в процессии через страну к дворцу. Биограф Трэйси Борман так описывает эту сцену: «Мария тепло обняла свою сводную сестру и поцеловала по очереди всех ее фрейлин. Она одарила их драгоценностями и вручила Елизавете изысканное ожерелье из белых коралловых бусин, оправленных в золото, и брошь с рубинами и бриллиантами. Во время последовавших за этим торжеств новая королева отвела своей сводной сестре место подле себя и явно старалась держать ее все время при себе. Казалось, восшествие Марии на престол как будто залечило старые раны между двумя сестрами, и отныне они
будут наслаждаться взаимной привязанностью и гармонией. Но это оказалось всего лишь мгновением в их отношениях» [164] .164
Borman, Elizabeth’s Women.
Пока Мария и Елизавета ехали по улицам Лондона, «семена вражды уже были посеяны» [165] . Мария была неловкой, неприятной и определенно не народной любимицей. Она не производила ни царственного впечатления, ни очаровательного. «Ей недоставало способности ее отца очаровывать и увлекать толпы. Мария двигалась сквозь них, неуклюже отвечая на приветствия, и казалась отчужденной и замкнутой. Когда несколько бедных детей пропели стихи в ее честь, было с неудовольствием замечено, что она „ничего не сказала им в ответ”» [166] .
165
Borman, Elizabeth’s Women.
166
Borman, Elizabeth’s Women.
То, что Елизавета умела покорять людей, как и отец, и была флиртующей красоткой, как и ее мать, только усугубляло ситуацию. Борман пишет: «По контрасту Елизавета, во всей полноте унаследовавшая дар Генриха VIII к пиару, привлекала максимум внимания, грациозно склоняя голову и помахивая рукой, создавая у каждого человека из толпы, заполнившей улицы, ощущение, что она приветствовала лично его или ее» [167] .
Елизавета, чью популярность укрепляли внешность и очарование, оказала медвежью услугу своей сестре. Она лишила Марию внимания в тот момент, когда сестра могла бы праздновать победу. По описанию современников, Елизавета «обладала той же не поддающейся определению манерой держаться, которая притягивала к ней мужчин», что и ее мать Анна Болейн. Борман пишет: «Она была выше сестры, рост которой называли „скорее малым, чем средним”». Иными словами, Мария была коротышкой, даже для шестнадцатого века. Хуже того, «хотя ей было немного за тридцать, Мария выглядела намного старше. Сумятица и печаль юности состарили ее раньше времени, а мрачное выражение лица с поджатыми губами не молодило ее морщинистое лицо» [168] . Момент ее популярности оказался комически кратким, со всех сторон слышались многочисленные и громкие сравнения (сравнивали сестер и Елизавету с Анной Болейн). Это стало началом разрыва между сестрами, отношения между которыми никогда не были легкими.
167
Borman, Elizabeth’s Women.
168
Borman, Elizabeth’s Women.
Две девушки, одна жемчужина
При дворе ситуация быстро ухудшалась, и между сестрами, и для Марии вообще. Новая королева была параноиком, и ее состояние не могло улучшиться, поскольку враги Елизаветы при дворе – особенно испанский посланник, желавший дискредитировать протестантскую принцессу до того, как она унаследует трон, – без устали придумывали заговоры и сообщали о них Марии. Тот факт, что, получив власть, королева Мария первым делом передала в парламент билль, объявляющий первый брак Генриха VIII (с ее матерью) легальным и одновременно подтверждающий ее права на престол, но лишающий этого права Елизавету, тоже не улучшил положения дел. Проблемой было и то, что при новом и католическом дворе (и стране) королевы Марии Елизавета отказывалась посещать мессу или переходить в католичество. Она лишь время от времени делала вид, что обязательно придет, и Мария каждый раз с энтузиазмом верила ей. Младшая сестра ни разу не выполнила своего обещания. От этого королева чувствовала себя и выглядела глупой, поэтому ненавидела Елизавету еще сильнее.
В конце концов отношения между сестрами настолько ухудшились, что Елизавета почувствовала: ей следует появляться при дворе как можно реже. Она попросила позволения Марии оставить двор и поселиться в своем доме в деревне. К сожалению, стоило ей только уехать, как сэр Томас Уайет-младший (сын поэта Томаса Уайета, наиболее вероятного из предполагаемых любовников Анны Болейн) поднял массовое протестантское восстание против Марии.
Елизавета не имела к мятежу никакого отношения, да и Томас Уайет перед казнью подтвердил, что она о нем не знала, но Мария отказывалась поверить в невиновность сестры. Под впечатлением от ядовитых слухов о Елизавете, которыми с самого первого дня пичкали Марию ее ближайшие советники (возможно, именно потому, что Елизавета была следующей в очереди на престол), и от постоянного давления у Марии сдали нервы. Одних лишь слухов об участии Елизаветы в заговоре оказалось достаточно, чтобы ее паранойя приобрела еще большие масштабы. Королева решила заточить сестру в лондонский Тауэр – как в свое время заточили мать Елизаветы, – откуда был лишь один путь: на плаху.