Одиннадцатая могила в лунном свете

Так права я или нет? Раньше я никогда толком не задумывалась, как Ангел справляется с тем, что видит. Он был рядом, когда я училась в старших классах, когда поступила в колледж и когда присоединилась к Корпусу мира. Он работал со мной с первого дня существования моего детективного агентства, которое я открыла больше трех лет назад. Казалось, ему все нипочем, но, видимо, такое впечатление было ошибочным. Как только выпадет шанс, надо будет хорошенько с ним поговорить.

Найти место преступления не составило труда. Мигалки и желтая лента — всегда плохой знак.

Припарковаться пришлось у отеля рядом с кафе, после чего я пошла на поиски любимого и, прошу заметить, единственного дяди. Он стоял у машины скорой помощи и разговаривал с медиком. Тот кивнул, пожал Диби руку, залез в фургон, и скорая уехала, врубив собственные мигалки и сирену.

Дядя Боб повернулся и заметил меня в толпе зрителей за лентой. Я уже собиралась было ему помахать, но он сорвался с места и направился прямиком ко мне.

Осмотревшись по сторонам, Диби затащил меня под ленту и поволок к кафе.

— Что ты здесь забыла?

Сказать ему, что Ангел следит за каждым его шагом, я, конечно же, не могла. Потом придется рассказывать почему. А дальше о том, что ублюдок, который мог отправить его на тот свет, все еще разгуливает на свободе, и что нам удалось предотвратить первую и, надеюсь, единственную попытку убийства. А еще придется рассказать, что Диби обречен на вечные муки, опять рассказывать почему, признаваться, что я в курсе, что он для меня сделал, что должна ему по гроб жизни и безмерно его люблю.

— Чарли Дэвидсон, вы арестованы.

А может, не так уж и люблю.

— Ты не можешь арестовать меня только потому, что тебе так захотелось.

Остановившись у входа в кафе, дядя Боб щелкнул пальцами, подзывая одного из патрульных.

— Сейчас увидишь. — Взяв у офицера наручники, Диби развернул меня и сурово сдвинул брови. — У вас есть право хранить молчание.

Стоило мне увидеть зал кафе, я застыла. Повсюду перевернутые стулья, разбитое стекло и кровь. Очень много крови.

— Дядя Боб, что тут произошло?

— Все, что вы скажете…

— Мальчик, — выпалила я, вспомнив слова Ангела, и повернулась к Диби, но продолжала держать руки за спиной, хотя он успел застегнуть наручники только на одном запястье. — Тут был мальчик. Как он? Его ранили?

Диби устало вздохнул:

— Откуда ты знаешь, что здесь был мальчик?

— Шпионы доложили. Так что тут случилось?

Весь гнев из моего дяди испарился, и нахлынула печаль. Дядя Боб тяжело опустился на ближайший стул.

— Очередной день в большом городе.

Я присела рядом и положила ему на колено закованную в наручники руку.

— Ну а мальчик? Как он?

Спустя несколько долгих секунд Диби все-таки ответил:

— Поправится. Поймал по пуле в голову и в плечо. На голове царапина, а плечо заживет.

— Слава богу!

Я огляделась по сторонам. Парочка офицеров подозрительно пялилась на меня, явно не понимая, что я делаю на месте преступления, которое вдоль и поперек прочесывают эксперты.

— Стрельба в общественном месте, — проговорил дядя Боб, вновь осматривая последствия. — Бездомный зашел в кафе и стал стрелять по посетителям. Двое убитых, пятеро раненых.

— Мне очень жаль. — Ничего лучшего в голову не пришло. Что можно сказать, когда видишь результат настолько бессмысленного поступка? — Стрелка взяли?

Диби покачал головой:

— Ищут. В последний раз его видели на федеральном шоссе.

Больше он ничего сказать не успел, потому что зазвонил его сотовый. Чтобы ответить, дядя Боб встал и отошел на пару шагов. Я двинулась следом.

— Где? Только пальто? Отправьте туда детектива и узнайте, есть ли поблизости камеры наружного наблюдения.

Повесив трубку, дядя Боб развернулся и поначалу удивился, что я стою у него за спиной, пока не осознал, кто я такая. Последнее прекрасно объясняло мои поступки для тех, кто меня хорошо знает.

— Хорошие новости? — спросила я.

— Возможно. В трех кварталах отсюда нашли пальто, которое, вероятно, принадлежало стрелявшему.

— Странновато.

— В каком смысле?

— Зачем обычному бездомному избавляться от пальто?

— Чтобы сбить нас со следа.

— Сейчас холодно, а если он бомж, то это пальто у него наверняка одно.

Дядя Боб задумчиво опустил голову, а я внимательнее присмотрелась к последствиям стрельбы и спросила:

— Кто погиб?

— То есть?

— Кого застрелили?

— Женщину тридцати с чем-то лет и пожилого мужчину.

Я кивнула, прикусила губу и стала потихоньку впускать в себя эмоции зевак за полицейской лентой. Какой-то человек ощущался отдельно от общего фона, но я списала это на журналистский энтузиазм. Только репортера может привести в восторг стрельба с жертвами. Особенно если на месте преступления он среди своих коллег окажется первым. Значит, за лентой находился как минимум один репортер. Но почему тогда такую же реакцию я ощущала от еще одного зрителя, у которого не было ни удостоверения журналиста, ни оператора на подхвате?

— Кто погиб первым?

— Пока не знаем. У тебя есть какие-то догадки?

— Ладно, спрошу по-другому. Кто получил первую пулю?

— По данным веб-канала охраны и по словам нескольких свидетелей, сначала стреляли в погибшую женщину.

— Мальчик, о котором мы говорили, был ее сыном?

— Да, — ответил дядя Боб, стараясь смотреть на случившееся исключительно с профессиональной точки зрения.

Однако что-то его серьезно задевало.

— В чем дело, дядя Боб?

— Тот мальчик… Он выскочил перед матерью, чтобы ее защитить. — Диби посмотрел на меня так, словно кусочки мозаики у него в голове начали вставать на места. — Сначала стрелок выстрелил в женщину. Потом мальчик встал перед ней, а стрелявший… — Не договорив, Диби направился в коридор, ведущий в рабочие помещения.

Я посеменила туда же.

— О чем ты думаешь?

— Пока не знаю. Сейчас вспомнил, что стрелок, кажется, пытался убрать мальчика с дороги, но сам стоял так, что камера мало что засняла, поэтому трудно сказать наверняка.

Мы оказались в кабинете, где еще один детектив просматривал записи с камер видеонаблюдения. Он кивнул дяде Бобу и вернулся к работе.

— Можешь отмотать назад? — спросил у него Диби.

Детектив отмотал запись, и перед нами развернулась кошмарная сцена. Когда выстрелили в женщину, я обеими руками зажала рот. А когда мальчик бросился защищать маму, возродилась моя вера в человечество. Может быть, мы до крайности испорченная раса, но в этом мире все равно больше хорошего, чем плохого.