Одиночество в Вавилоне и другие рассказы

— А я останусь на одну сигарку.

— Тогда до скорого, отец.

— До скорого.

Берт захлопнул дверцу. Машину заполнила темнота.

Люкланд достал из кожаной сигарницы небольшую сигару, размял ее, зажег и побрел по тропинке.

«Еще есть время, — подумал Люкланд. — Я еще успею поймать райскую птицу».

Он заметил, что последние слова произнес вслух. Оглянулся. Ничего не увидел. Зато услышал быстрые неровные шаги. Так ходила его жена.

Люкланд подождал, пока ее фигура возникнет из темноты. «Вильма надела пальто, — подумал он с удовлетворением. — А на руке у нее мой плащ».

— Ян, ты простудишься. У Райбертов так натоплено. А ты вдобавок танцевал. Холодно же…

— Спасибо, Вильма, — сказал Люкланд и накинул плащ на плечи. Пустые рукава безжизненно повисли. Пояс болтался.

— У Берта был такой задумчивый вид, когда он вернулся. Случилось что-нибудь?

— Мы наговорили немножко глупостей. Словно мальчики, которые одновременно хотят стать и машинистами, и сенаторами.

Женщина обхватила запястье мужа. Плащ заскользил вниз. Тогда она отпустила руку мужа, и оба медленно направились к вилле Райбертов.

Люкланд продолжал:

— Впрочем, какие-то крупицы серьезного были в нашем разговоре. Берт интересовался моим будущим.

Жена улыбнулась. Люкланд этого не видел. Он знал.

— А что ты ему ответил? — спросила она.

— Что у меня весьма неудобные планы на будущее.

— Неудобные? Для кого же?

— Для тебя, Вильма. Но этого я Берту не говорил. Это я говорю тебе. Предоставь мне отпуск. Длительный отпуск.

Женщина дернула мужа за мочку уха.

— Ян, да проснись же, — вскричала она с наигранной веселостью. Люкланд отвел ее руку.

— Нет, Вильма. Прошу тебя, разреши мне уйти. На год, а может, на много лет.

— Ян, в чем дело? — Теперь женщина уже не пыталась скрыть испуг, звучащий в ее голосе. — Ян, эта свадьба и вся суета разбередили тебя. Вот ты и говоришь мне то, о чем завтра…

— Мне очень нужно время, Вильма. Нужно для… для райской птицы.

Женщина терпеливо ждала.

— Когда родился Берт, я ушел, не доучившись, из Академии художеств. Хотел зарабатывать. Должен был зарабатывать. Для нас. Рисовал плакаты для стрелковых парадов. Обложки для брошюрок. Иллюстрации для хрестоматий. Порой я все это делал с радостью. Испытывал удивительное чувство самоутверждения, когда моя работа превращалась в лампу для нас, в кроватку для Берта или в пару туфель для тебя. Но это чувство жило не дольше, чем живут туфли, и кроватка, и лампа. До сего дня оно, во всяком случае, не сохранилось. И когда я думаю про райскую птицу, мне становится очень стыдно.

— Кто она, эта райская птица? — нерешительно спросила женщина. — Ласкательное имя для… для более молодой, чем я?

Люкланд коротко хохотнул.

— Это было бы чересчур просто. Райская птица, о которой говорю я, — это колибри. Существо из перьев и красок размером с грецкий орех. Леннарц, наш профессор по классу живописи, принес его. Чтоб мы с помощью этого колибри научились улавливать очертания. Нанести сразу на бумагу контуры такого крохотного существа оказалось непросто. На голове у колибри тончайшие перья, у него красиво расправленный хвостик и клюв, изогнутый, как дуга крохотного лука. А главное, он почти не сидел на одном месте, этот маленький гость из Гватемалы. Он порхал в своей просторной клетке. Порой глаз вообще ничего не успевал схватить, кроме многоцветного пятна. Тут надо запастись терпением. Прошла первая половина семестра, но никому из нас так и не удалось схватить силуэт колибри, чтобы Леннарц был доволен.

— А тебе это удалось, потом? — спросила жена.

— Нет, никогда, — ответил Люкланд. — Мы уже были вместе, ты и я. Родился Берт. Мы поженились. Я заявил профессору о своем уходе. Леннарц сказал: «Жаль, вы были одним из тех двух-трех моих учеников, которые рано или поздно изловили бы райскую птицу. До сих пор вы совершали только одну ошибку: вы хотели нарисовать колибри по всем правилам, анатомически верно. А вместо этого надо было поймать его полет. Ну ладно, Люкланд, желаю вам всего хорошего. Но если вы когда-нибудь надумаете закончить курс у Леннарца, милости просим. Райские птицы у меня бывают ежегодно: приятель из Гватемалы регулярно высылает их мне. А вот заполучить такого ученика, как вы, гораздо трудней».

Женщина подняла воротник пальто и придержала его рукой у горла.

— Этот профессор, он еще жив? — спросила она.

— Да, жив. В те времена искусствоведы нового порядка заклеймили Леннарца как растленного пачкуна. Его тезис, что анатомия и искусство не взаимообусловлены, вызвал бешеную ненависть этой своры. Леннарца лишили прав гражданства. И он уехал туда, откуда родом его райская птица. А теперь он живет в Париже. На днях я видел в газете статью о нем. По поводу его семидесятипятилетия.

— Ты собрался к нему? — спросила жена.

— Если ты меня отпустишь, — сказал Люкланд. — Пока Берт был в африканских джунглях, я почти не вспоминал про райскую птицу. Сын вышел на поиск вместо меня. То, чего я когда-то пытался достичь с помощью угля и кисти, он, быть может, довершит фонендоскопом и скальпелем, думалось мне.

— Нарисует райскую птицу? — спросила жена.

— Больше, — ответил Люкланд. — Но теперь снова моя очередь. Берт слишком рано сдался.

— Берт счастлив, — сказала жена.

— Покамест, — ответил муж.

Испорченное начало

— Он у нас с придурью, — сказала хозяйка и, приставив палец ко лбу, описала им невидимую лиру. После этого она пожала плечами, и буфы на рукавах ее национального баварского платья вздрогнули.

— Не беда, — сказал Бертольт. — Входит в программу.

«И в самом деле, придурковатый лесоруб входит в программу как местная достопримечательность. Коль скоро я надумал совершить свадебную поездку в баварский лес — чтоб там был и крестьянский двор, и клетчатое белье, и бутерброды с редькой, и рубленое мясо, — мне, стало быть, за те же деньги причитается и деревенский дурачок. Неплохая была идея поехать сюда вместо Мальорки, из нашей конторы все кому не лень прутся на Мальорку. И неплохо, что Труди сразу согласилась, когда я ей сказал: Лецбрукен, на самом краю Германии. Шесть пятьдесят комната на двоих с завтраком. Попробуй найди где-нибудь в другом месте. В другом месте тебе за шесть пятьдесят и позавтракать не дадут».

Итак, они были в Баварии. Утром предприняли длительную прогулку по смешанному лесу. Он ожидал, что это выглядит более романтично. Правда, в лесу после вчерашнего дождя капало со всех веток. Мох под ногами превратился в пропитанную влагой губку. А Труди взяла с собой только туфли на высоком каблуке.

Значит, обратно в комнату. Комната уютная. Много дерева. Собственно говоря, здесь все из дерева: потолок, стены, пол. И хочется попробовать, каково это, когда не нужно урывать по десять минут где-нибудь в подъезде или в передней, пока остальные гости охают и ахают, разглядывая хозяйские диапозитивы.