Одиночество в Вавилоне и другие рассказы

— Тонкий намек на толстые обстоятельства, — говорит он. — Ладно, господин хозяин, принесите кружечку и для Жоржа.

— У жены все в порядке? — спрашивает очкастый старичок.

— Не знаю, — отвечает Реппер. — Меня еще не пускали. Вот будет час посещений… Может, жена даже еще не очнулась от наркоза.

— От наркоза? Значит, сложные были роды? — говорит старичок.

Реппер быстро отставляет кружку.

— Почему? — спрашивает он. — Почему это сложные?

— В родильном отделении главврачом доктор Гольденпот. Он дает наркоз, только когда иначе нельзя. Вообще же он не любитель наркоза. Роды, говорит, — это естественное дело. Женщины должны помогать детям явиться на свет. А не то чтобы сразу отключиться, и пусть за них работают врачи. Роды — великое дело, говорит доктор Гольденпот. А если кто не почувствовал этого великого, для того оно больше и не великое.

— Странные взгляды, — говорит Реппер.

— Нет, Гольденпот, он свое дело знает, — говорит старик. — Он достает на свет божий всех детишек, все равно, как они лежали в теле матери — хоть криво, хоть поперек, хоть на карачках ползали. У вашего мальчика все в порядке?

— Все, — отвечает Реппер. — Правда, я видел только голову и руки. С ними все в порядке.

— Значит, и с остальным все в порядке. Но как оно все ни пойдет, гладко или не очень, все равно женщинам здорово достается в этом деле. Надо бы, по правде говоря, выпить и за женщин. Прежде всего за вашу жену, но и за остальных тоже, и за вашу мать. Вот небось радуется.

— Радовалась бы. Нет ее. Бомбежка в сорок четвертом. Вместе с отцом. А я тогда был у тетки в Зауэрланде.

— Простите… я не хотел… откуда мне знать, вы пой…

— Ничего, — говорит Реппер, — да и мне уже пора. Сейчас начнут пускать. Господин хозяин, принесите Жоржу еще рюмочку можжевеловой и получите с меня.

— За всех женщин! — кричит вдогонку старичок, когда Реппер покидает пивную. Ему еще предстоит отодвинуть в сторону тяжелую портьеру. При входе он даже и не заметил эту коричневую войлочную попону с каймой из кожзаменителя. Теперь она доставляет ему немало хлопот.

«Пил на пустой желудок, вот в голове и зашумело, — думает он. — Интересно, пахнет от меня или нет? Я ж сейчас войду к Ханнелоре и поцелую ее. Может, лучше вернуться и выпить чашечку кофе? Или продышаться как следует?»

Реппер с присвистом втягивает колючий зимний воздух, затем энергично выталкивает воздушную волну и снова до отказа наполняет легкие воздухом. Все равно как тяжелоатлет перед взятием веса. Реппер чувствует, как во рту у него все очищается.

Радуясь своему успеху, Реппер возвращается в больницу. Радость становится еще больше, когда он видит, что явился точно, минута в минуту. Ровно три. Время посещений.

Осторожно постучав, он бережным движением открывает дверь. Первой от двери лежит очень молодая женщина, почти девочка. Она хлюпает в платочек. В комнате лежат четыре женщины. Все они смотрят на Реппера. Но Реппер глядит только на Ханнелору. Она лежит дальше всех. У окна.

— Добрый день, — говорит Реппер, пробираясь по комнате.

Ханнелора вовсе не бледная. Лицо у нее скорей покраснело, как в прошлом году, когда они катались на карусели. Растолстела она, что ли? Нет, просто лицо так отекло. Особенно под глазами.

Реппер целует Ханнелору в припухшее лицо. Раз, потом другой и третий.

— Ты уже слышал? — устало спрашивает Ханнелора.

— Не только слышал, но и видел. Ежик. Ну просто самый настоящий Ежик.

— А какой он?

— Красивый, — говорит Реппер.

— Нет, волосы какого цвета?

— Черно-бело-рыжие, — говорит Реппер.

— А глаза?

— Большие, — говорит Реппер. — Тяжело пришлось?

Ханнелора кивает и хмурит лоб.

— Словно меня разорвали на части.

— Теперь все позади, — говорит Реппер и гладит загрубелыми пальцами лицо Ханнелоры.

Стучат. Дверь медленно открывается, и Реппер видит молодого человека в куртке. Тот бочком, бочком проскальзывает в комнату, как это сделал до него Реппер. Реппер ухмыляется. Но парню в куртке не надо далеко ходить. Он останавливается возле той девушки, что лежит первой. Девушка перестает плакать.

— А какой у него нос? — спрашивает Ханнелора. — Твой или мой?

— Наш, — отвечает Реппер, гордясь своим удачным ответом. «Наш! Надо будет чаще это повторять», — думает он.

И снова дверь отворяется, но на сей раз Реппер не поднимает взгляда. Теперь в комнате слышится несколько приглушенных голосов. Реппер тоже начинает говорить громче. До этого он почти шептал.

— У Ежика очень умный вид, — говорит он.

— А как мы его назовем?

— Ежиком.

— Ежик Реппер? Такого и имени-то нет.

— А у нас будет.

— Вечно тебе надо дурачиться, — говорит Ханнелора. — А теперь серьезно: может, дать ему твое имя?

— Нет, только не мое! Фриц?! Кого в наши дни называют Фрицем? Вдобавок хозяйку шашлычной зовут Помфриц.

— Сейчас в моде все норвежское, — говорит Ханнелора. — Ларс, или Кнут, или Олаф. Русские имена тоже неплохо звучат: Петр или Сергей?

Девушка у дверей опять плачет. Возле ее постели, кроме парня в куртке, сидят теперь две серьезные женщины.

— Чего она все плачет? — тихо спрашивает Реппер.

— Ей всего семнадцать… — отвечает Ханнелора.

— Это еще не причина плакать.

— И она не замужем.

— Вот почему, — говорит Реппер.

— Прошу вас, — говорит человек в сером пальто с узким меховым воротником и сует Репперу в руки несколько открыток. При этом он скромно добавляет: — Стихи. Моего сочинения. Вы их спокойно прочитайте, а я скоро вернусь.