Одиночество в Вавилоне и другие рассказы

— A-а, — тянет Реппер.

— Вот на малыша можете посмотреть, если хотите.

— Хочу, — говорит Реппер, — да еще как хочу. Поглядеть на сынишку.

— У вас сын?

— Да, — говорит Реппер, — когда я позвонил в четвертый раз, Ежик уже прибыл.

— От всей души поздравляю.

— Спасибо, сестричка.

— А если вы можете подождать еще час, как раз наступит время посещений. Сможете тогда повидать свою жену. До тех пор она наверняка проснется. А сперва поглядите на мальчугана.

— А моя жена уже видела Ежика? — спрашивает Реппер.

— Ежика?

— Так мы его назвали, еще раньше, чем он родился, — объясняет Реппер.

— Нет, ваша жена еще не видела… Ежика. Может, она даже и не знает, что это Ежик, что это он. Поднимитесь наверх. Четвертый этаж, налево.

Реппер подготовлен. Новорожденные похожи на обезьянок. Не пугайтесь. Это — не сговариваясь — внушили ему, во-первых, старший продавец универсального магазина и, во-вторых, коммивояжер фирмы посудомоечных автоматов. Коммивояжер, правда, добавил: но это не навсегда, потом ваш ребенок будет очень мило выглядеть, у такого-то папаши.

«Подлизывался, — думает Реппер, следуя указаниям желтой стрелы. — Коммивояжеры, они все такие».

Сестра из отделения для новорожденных ясно улыбается за стеклом. У нее такая опрятная улыбка, что Репперу невольно вспоминается ядровое мыло.

Из свертка на ее обнаженных руках выглядывает головка. «Никакая не обезьянка, — думает Реппер, завидев личико, — скорей на меня смахивает, когда я поутру бреюсь, а накануне слишком засиделся в пивной и рожа вся мятая».

Сын открывает глаза. «Большие-то какие, — радуется Реппер. — Большие глаза. Умный вырастет. А какой серьезный! Словно уже сейчас о чем-то думает. А думает он небось о всякой всячине. Например, почему сейчас так, а несколько часов назад было совсем по-другому. Но ему идет, когда он серьезный».

Реппер решает, принимая во внимание достоинство, с каким держится сын, не портить первую, такую ответственную встречу восклицаниями типа «актоэтоунастакоймаленькийтютю». Не говоря уже о том, что Ежик и сам делает величественный жест, который, без сомнения, можно истолковать как «аудиенция окончена» и поступить соответственно.

Сестра кивает Репперу. С неиссякающей улыбкой. Реппер думает: «Она небось и во сне улыбается». Сознавая, что сын в надежных руках, он отвечает ей кивком.

В коридоре есть стулья. Реппер садится. У него возникла новая проблема. «А как я вручу розы Ханнелоре? В жизни не покупал ей роз. Цветы, правда, цветы дарил, но и те не приносил в постель».

Вот если его куда пригласят, то, возникнув в дверях, решительным движением сорвать с букета обертку и протянуть пестрые стебли хозяйке — это Реппер умеет. В этом деле он мастер. Произвел в свое время большое впечатление на Ханнелорину мать, когда сказал: «Добрый вечер, фрау Виттек. Разрешите возложить этот скромный букет на алтарь вашего расположения».

«И вовсе незачем знать, что я вычитал эту фразу в каком-то романе, — думает Реппер. — Да, но куда же все-таки положить розы, когда я войду к Ханнелоре? На кровать? На тумбочку? Просто сунуть ей в руку? А в руку-то, может, и вовсе нельзя, на цветах могут быть бациллы, и наш Ежик подхватит какую-нибудь цветочную чуму, нет, лучше подожду. Раз часы посещений, значит, придут и другие мужья. Посмотрим, как они».

Мимо Реппера провозят женщину. Под тонкой простыней, словно гора, высится живот. Кожа на лице напоминает захватанный желтый сафьян.

Сестра бросает на Реппера беглый взгляд. В этом взгляде Репперу чудится вопрос, чудится укор. «Ну и гляди, — вызывающе думает Реппер. — Я, что ли, виноват, что у этой женщины такой скверный вид?»

«Интересно, очнулась ли Ханнелора? — размышляет он дальше. — После наркоза. То есть как это после наркоза? Может, не все прошло гладко? И у нее теперь такой же вид, как у той женщины на каталке?»

Сухой жар начинает давить Реппера. Реппер обмахивается цветами, словно веером, но тотчас прекращает это занятие, когда мимо проходит молодой врач.

«Уйду-ка я, — думает Реппер. — Еще целых сорок пять минут ждать, а если ждать здесь, совсем раскиснешь».

Реппер выходит. Услышав крик женщины, он старается шагать как можно быстрее и бесшумнее.

Пивная возле больницы называется «Брёгенкамп». Реппер заказывает светлое пиво. Когда пиво подано, он смотрит на подставку, не изображены ли и тут два дородных монаха, стоящих перед чаном. Но на кружке нет рисунка. Только изречение: «Кто на Руре живет, пиво Штаудера пьет».

— Сюда собрались? — И старикан в очках тычет большим пальцем в сторону больницы.

— Да, — говорит Реппер.

— Прибавление семейства? — спрашивает старикан.

— Сын, — говорит Реппер.

— Надо бы спрыснуть. Хоть стопочку. Сын как-никак.

Реппер знает эту породу. В любой пивнушке как минимум торчит один такой. Профессиональный враль, старый алкаш, который готов, словно в арабских сказках, целый вечер рассказывать тебе разные байки, выдумки вперемешку с правдой, лишь бы заработать на этом две-три рюмки.

«Ну и ладно, — думает Реппер. — Не будем сегодня считать рюмки. За здоровье мальчика».

— Две можжевеловых! — кричит Реппер в сторону стойки.

Приходит хозяин.

— Жорж, Жорж, ты уже и без того тепленький, — говорит он старику.

— Какое там, за весь день на язык ни капли не попало, — заверяет старик.

Но хозяин хорошо знает эти отговорки.

— Да, Жорж, ты так лихо опрокидываешь свою порцию в глотку, что на язык и впрямь ничего не попадает.

— За мальчика вот этого господина! — торжественно провозглашает старичок.

— Будем здоровы, — сурово говорит Реппер. На самом деле он рад. «За мальчика вот этого господина!» Как хорошо сказал старик. Звучит, словно в Библии. Мальчик господина… господний…

Можжевеловка сразу уничтожает скверный вкус во рту. Приторную сухость. Потом Реппер споласкивает горло пивом.

— А-ах, — говорит старичок и утирает рот, словно там налипла пена.

Реппер невольно смеется.