Одиночество вдвоем

И деньги есть не у каждого.

Гребаная вежливость, сдержанность при общении с такими, как они. Черт. Эта жалость изводит, заставляя отвращено относиться к самому себе.

– Дилан!
– Голос друга узнать легко, поэтому парень даже не смотрит в его сторону. Темнокожий бежит, пыхтя. Он только с поля, поэтому сгибается от тяжести формы.

Дилан открывает дверцу недорогой машины, которую приходится разбирать и собирать по частям.

– Дил, - Ник останавливается, тяжело дыша.
– Тренер в ярости. Скорее всего тебя завтра поведут к дире…

Парень садится в машину, игнорируя слова друга, который давно привык к подобному. Он выпрямился, поставив руки на талию. Притоптывает ногой, позволяя автомобилю уехать. Всегда затыкается, никак не комментируя поведение Дилана. Молчит, когда тот начинает ругать все и вся, высказывая свое мнение о зажравшемся обществе. Наличие собственного мнения - вот, что привлекает Ника в этом человеке.

Правда, именно личные мысли, взгляды и портят Дилану жизнь.

***

Я была готова закричать. Но сдерживаю голос, когда меня запихивают на заднее сидение, словно в клетку. Сажусь, поджимая колени. Сжимаю пальцами кожаное сидение, мысленно прося, чтобы его гнев утих. Но отчим громко хлопает дверцей, и как только мы изолируемся от реальности в этом небольшом салоне автомобиля, его ругань вырывается:

– Я предупреждал тебя, блять! Предупреждал?!

Я вжимаюсь в сидение, кусая губы, ведь стоило ему закричать, как глаза начали гореть.

Моя ответная реакция - слезы, сбившиеся дыхание и бешеное сердцебиение.

Прижимаю согнутые в локтях руки к груди:

– Я-я не говорила с ним, я…

– Ты, блять, почему не сказала, что у тебя сегодня нет тренировки?! Я и так разрешил тебе посещать их, так какого ты… - заикается, давясь собственными словами, когда слышит, как я начинаю рыдать в голос, дрожа.
– Заткнись. Заткнись, нахер!
– разворачивается, взмахнув рукой, и бьет кулаком по коленке.
– Заткнись!
– орет, а я плачу, судорожно забираясь ногами на кресло, чтобы быть чуть дальше от него. Закрываю рот руками, продолжая мычать, но изо всех сил стараюсь быть тише. Стекла окон запотели. Мужчина тяжело дышит. Его гнев не стих.

По щекам текут горячие слезы. Мне трудно дышать, ведь судорога сковала мышцы тела. Трясусь от нервов. Всё происходящее серьезно сказывается на моем здоровье, на моей психике. Смотрю куда-то перед собой, продолжая мычать в вспотевшие ладони.

Машина трогается с места. Не моргаю.

Я солгала. Я ослушалась. И я понесу наказание за это.

***

Небольшая автомастерская на окраине леса. Она не пользуется большой популярностью у водителей, ведь не расположена близко к городу. Да и из-за финансовых трудностей её могут закрыть.

Но эта работа многое значит для того, кто начал этот бизнес. К тому же, если отберут здание, то лишат одновременно и работы, и дома.

Да, мастерская - это место, в котором живет Дилан.

Правда, парень не видит улучшений. Не может понять, чего добивается его отец. И добивается ли вообще?

Дилан шел по залу, бросая короткий взгляд на мужчину, что уснул за пыльным столиком. Бутылка опрокинулась, поэтому алкоголь мирно себе стекал со стола на давно уже не мытый пол.

Парень проходит к служебной двери, выходя в коридор. Там находится лестница, ведущая на второй этаж.

Молчит. А что он может? Достучаться до отца? Каким-то образом помочь ему?

Верно, вот только О’Брайен выбрал более легкий путь. Он просто винит во всем общество: в том, что не все живут в достатке, то, что есть бедность, что каждый день какой-нибудь человек остается без крыши над головой.

Это всё государство. И Дилан сдался, решив просто наговаривать, бросаться пустыми словами.

Это глупо и совершенно не принесет никаких плодов. Чтобы чего-то исправить, необходимо желание, рвение.

А Дилану незачем вылезать из ямы. У него нет особого желания, нет того, ради чего стоит менять свой образ жизни.

Тишина дома убивает. Пахнет краской. Пол еще влажный после уборки.

Девушка сидит в темноте. Прижимается лбом к поверхности двери. Согнула колени. Желает всем телом проникнуть, слиться со стеной, за которой находится комната матери. Щеки горят, в глазах, как и в висках, давление. Тихо дышит. Нет, не дышит вовсе. Вслушивается в биение собственного сердца. Интересно, сколько нужно не дышать, чтобы оно остановилось? Замерло. Навсегда.

Обнимаю себя руками, прикрывая мокрые глаза.

Но тяжелые шаги и скрип ступенек заставляет, в который раз, потерять рассудок…

***

Как назло солнце шпарит не по-детски.

Я иду не так быстро. Урок давно начался, но мое тело пережило один из сильнейших стрессов. Впервые не вынуждаю себя не думать о произошедшем ночью. Просто, иду вверх по лестнице, считая ступеньки под ногами. Опускаю лицо, ровное выражение которого не сменяется с самого утра.

Одна. Две. Три.

Он поставил меня на колени.

Четыре. Пять. Шесть.

Заламывал мне руки.

Семь. Восемь. Девять.

Выпускал весь гнев. Наказывал, покрывая тело ударами, чтобы, благодаря боли, я запомнила полученный урок надолго.

Десять. Одиннадцать. Двенад…

Торможу. Стою на середине лестницы, смотря в пол. Если замереть, то можно прочувствовать боль каждой клеткой своего тела. Тяжело дышать, ибо мужчина сильно сдавливал мою грудь, колотил так, будто вместо меня под ним лежала чертова бойцовская груша.

Как в одном человеке может быть столько жестокости?

Сейчас иду не в класс. Нет, я не прогуливаю уроки. Меня вызвала к себе директриса, чтобы высказать недовольства по поводу того, что я не сообщаю отчиму о своем местонахождении. Видимо, он вчера звонил и выносил ей мозг, так что не буду злиться на женщину. Это не её вина. Это обязанности перед родителями за их ребенка. Только вот Джаред - не мой отец.

Выхожу на нужный этаж, поражаясь, что не свалилась без сил на пол пути. Не спала всю ночь, поэтому утром выглядела ужасно: опухшие веки, синяки, рассыпанные по лицу, порванная губа. Пришлось использовать много косметики, чтобы хоть как-то скрыть отметины. Без косметики отчим не пустил бы в школу. А для меня это единственный способ выбраться из четырех удушающих стен.

Бреду к двери директрисы. Стучу по красному дереву, дергая ручку. Окно её кабинета выходит на солнечную сторону, поэтому в глаза бьет свет. Щурюсь, моргая. Вздыхаю, когда понимаю, что в кабинете не только женщина в строгом костюме, которая сидит за большим столом у самого окна.

Парень переступал с ноги на ногу, покачиваясь. Смотрел в потолок. Никак не реагирую на директрису, которая пыталась что-то донести до него. Кажется, ему все равно.

– Привет, Эви, - она приветствует меня с усталой улыбкой.
– Проходи. Я сейчас с этим “особым” разберусь, - вновь уставилась на темноволосого парня, который опустил на меня взгляд, сощурившись, будто задумавшись над чем-то. Я послушно прохожу к столу, вставая по другую сторону, напротив незнакомца.