Одиночный полёт

– Мне крайне неприятно, - желчно сказал он, - мне крайне неприятно... но если через два часа овраг не будет засыпан, я вынужден буду вас расстрелять. Иван Иванович вытянулся.

– Я готов, товарищ капитан, - проговорил он с достоинством. Добруш прищурился.

– К чему вы готовы?

– Стреляйте, товарищ капитан.

– После того, как вы засыплете овраг. Если не уложитесь в срок хоть на секунду.

– Крайне неприятно, - сказал Иван Иванович, - но такой срок, к сожалению, ни в какие физические рамки не влезает.

– Постарайтесь, чтобы влез.

Добруш круто повернулся и направился к самолету. Иван Иванович проводил его окаменелым взглядом.

Несколько секунд он стоял неподвижно, потом всплеснул руками и бросился к машине. Взревел мотор, и грузовик рванулся по полю...

8

Когда мотор был снят, капитан сел в кабину и откинулся на спинку сиденья.

– Разбудите меня на аэродроме, Иван Иванович, - сказал он шоферу.
– Теперь можете ехать не слишком быстро.

Тело ломило от усталости, глаза слипались. Что-то кричали на прощанье женщины, но Добруш не смог даже поднять руку, чтобы помахать им в ответ. Он провалился в темноту.

Он не знал, долго ли спал. Но когда проснулся, машина все еще покачивалась на дороге. У капитана было такое ощущение, будто с ним только что случилось что-то хорошее. "Что же такое было?
– попытался он вспомнить. Нe открывая глаз.
– Ах, да. Девочка. Вера". Он улыбнулся.

Пока он разъединял соединения, вертел гайки, выбивал шпонки, рядом на крыле стояла пятилетняя девчушка, Верочка. Она была такая хорошенькая и такая серьезная.

– Дядя летчик, а мама мне велела стеречь самолет от безобразников мальчишек, - это было первое, что она сказала.
– Я уж стерегла-стерегла...

– Спасибо тебе, - сказал Добруш.
– И маме твоей спасибо.

– Пожалуйста, - сказала она очень серьезно. Потом повернулась к работавшим внизу женщинам и крикнула: - Мама, мама, дядя летчик пересылает тебе спасибо!

Она внимательно следила большими синими глазами за работой пилота и механиков.

"Если она улыбнется, я вернусь, - неожиданно подумал капитан.
– Ну, улыбнись. Пожалуйста",- мысленно попросил он. Девочка улыбнулась. Она была очень похожа на его Зосю... Машина подпрыгнула последний раз и остановилась.

– Приехали?
– спросил Добруш шофера.

– Приехали, товарищ капитан. Добруш открыл глаза и взглянул на циферблат. Было двенадцать дня. До вылета оставалось восемь часов,

– Вам придется подождать, пока механики снимут с машины мотор, - сказал капитан шоферу, ставя ногу на подножку.
– Затем вы съездите...

Он оборвал фразу на полуслове. Взгляд капитана остановился на самолете, на котором ему предстояло лететь и с которого он утром приказал снять мотор. Мотор не был снят.

Некоторое время капитан молча смотрел на машину. Потом так же ровно закончил:

– ... съездите на склад за бомбами и можете быть свободны.

Он вышел из кабины, похлопал по карманам и, достав трубку, сунул ее в зубы.

К нему, держась за распухшую щеку, подбежал старшина Рогожин.

– Вы... привезли новый мотор?! Капитан перевел на него тяжелый взгляд.

– Что это значит?
– резко спросил он.

Старшина сник.

– Василь Николаич... когда вы уехали, пришел командир эскадрильи Зотов. Мы уже начали снимать винт. Он... отменил ваше приказание. Сказал, что новых моторов нет.

– Рогожин с отчаянием взглянул на капитана.
– Если бы я мог знать?..

– Та-ак...

– Это моя вина, командир, - сказал старшина.
– Я не смог объяснить капитану Зотову... Добрую пожевал губами.

– Я вас не виню.

Он прошел к курилке и тяжело опустился на скамейку. А, черт, как же он забыл предупредить комэска? Конечно, тот знает, что на складе моторов нет и взять их неоткуда.

Капитан вдруг почувствовал себя дряхлым, смертельно уставшим стариком. Заныли старые раны от пуль и осколков.

Он взглянул на сгорбившегося рядом старшину, левая щека которого походила на подушку.

– Ну что, старшина?
– тихо спросил он.
– Что? Совсем зуб замучил? Я вот тоже что-то расклеился...

– Стариками становимся, Василь Николаич...

– Да, пожалуй... Вам сколько, старшина?

– Сорок девятый стукнул, Василь Николаич, - вздохнул тот.
– И все возле самолетов... Из-за них и жениться не успел.

– М-да... Я вот тоже... Я, правда, женился, да... Ну, ладно.

Ветер утих. Ярко светило солнце, и было тепло. В воздухе над аэродромом плыла на юг паутина.

– Что делать-то будем, Василь Николаич?
– спросил старшина.
– С мотором-то?

– Не стоит об этом, старшина. Посидите. Отдохните. Вам за эту неделю и без того досталось...

– Василь Николаич... я подумал... если вам часа на три-четыре, то мотор еще выдержит. Мы там кое-что перебрали, заменили... Капитан покачал головой.

– Мне ведь на Кенигсберг, старшина. Тут в четыре не уложишься. Рогожин выпрямился.

– На Кенигсберг?! Добруш кивнул.

– Что же вы мне раньше не сказали, Василь Николаич - вскричал старшина. Да ведь я... я никакому бы приказу... О Господи... да если бы я знал... Капитан махнул рукой.

– Что уж сейчас об этом... Сидите. У меня еще будет время все это обдумать.

– Когда вам вылетать?

– В восемь.

– В восемь... Всего восемь часов...- Рогожин о чем-то задумался. Потом вскочил на ноги.
– Василь Николаич, есть! Мотор у вас будет! Мы успеем. Капитан отмахнулся.

– Да ну, что вы такое говорите. Сидите. Ничего вы не успеете.

– Успеем, Василь Николаич!
– возразил старшина.
– Можете не сомневаться. Занимайтесь спокойно своими делами. В лепешку разобьемся, а мотор у вас будет!

Добруш поглядел на старшину и тоже поднялся. Выбив пепел из трубки, он сунул ее в карман.

– А пожалуй... вы правы. Ну что ж, старшина. Ладно. Действуйте. Только учтите, что мне еще потребуется время на облет машины.

Он повернулся и стремительно зашагал по стоянке, Он снова верил в то, что хорошо сделает свое дело...

9

Все вокруг замерзло. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, термометр показывал минус тридцать пять. И близкие звезды, и чернота неба, и машина, и люди в ней - все застыло в неподвижности. Даже гул моторов, кажется, только потому не отстает от них, что примерз к обшивке самолета.