Одинокая волчица

Что ж, мы присели на ближайшую скамейку и Масик достал из бокового кармана плаща объемистый пакет с фотографиями. Черноголовка была прочно забыта. Что и требовалось доказать.

При всех своих многочисленных странностях, фотографом Масик был отменным, не брошу камень. Цветные снимки запечатлели не просто красоту осеннего Подмосковья, а какую-то уникальность и утонченность этой красоты. И жанровые снимки были не хуже: колоритный мужик в джинсовом пиджаке и почему-то в меховой ушанке тащит на поводке упирающуюся козу, три зачуханных типа устроили пикник прямо возле железной дороги в опасной близости от проносящейся электрички, дородная тетка загораживает собой дверь сельского магазинчика: обеденный перерыв. А вот и таинственная Анна. Действительно — красотка, глазищи в пол-лица, роскошные темные волосы, высокая шея эффектно задрапирована огненно-красным шарфиком. Позировала она на фоне какого-то сада, листва которого великолепно сочеталась по цвету с её одеждой. Я совершенно искренне изумилась тому, что от такой красотки Масик потащился на свидание со мной, прямо скажем, далеко не красавицей.

Позвольте, а это что такое? На очередной фотографии за фигурой Анны отчетливо просматривался тот самый ветхий забор, за которым вчера мы сделали нашу страшную находку, а также обнаружили изображение Масика. Слишком долго я накануне разглядывала этот самый, с позволения сказать, интерьер, чтобы ошибиться. И вообще пейзаж большинства снимков был мне смутно знаком. Как бы выцыганить у него эти картинки, чтобы показать моим Пинкертонам? Просить подарить мне фотографию девушки — глупее глупого, а ничего остроумного мне пока в голову не пришло.

— Замечательные снимки! — искренне сказала я. — Ты настоящий профессионал. Тебе надо публиковать их в журналах, а потом устроить персональную фотовыставку. Деньги будешь лопатой грести…

— Хорошо бы! — с невыразимой грустью вздохнул Масик. — Знаешь, я пытался уговорить Анну, чтобы она позировала мне обнаженной. Вот эти фотографии действительно можно было бы продать. Выгодно.

Сказать, что у меня отвалилась челюсть — значит ничего не сказать. И ведь кажется, пора бы мне привыкнуть к тому, что любой разговор, любая встреча с этим созданием рано или поздно превращается в самый что ни на есть театр абсурда, но — не могу. Каждый раз свежо и по-новому удивляюсь его милым странностям.

— Скажи, пожалуйста, — внезапно круто сменил тему разговора Масик, — зачем вообще люди женятся и выходят замуж?

— А зачем ты хочешь жениться? — ответила я вопросом на вопрос, не обозначая, впрочем, с ком именно он намерен сочетаться браком.

— Все мои знакомые женаты, — вздохнул он. — Кое-кто уже по несколько раз. А я вот никак не соберусь. Мама говорит, что давно пора. Она устала за мной ухаживать.

Надо думать! Сорок лет обслуживать свое сокровище, не надеясь на то, что эта почетная вахта когда-нибудь кончится!

— А потом моя жена должна быть очень хорошей хозяйкой. Такую найти трудно. Я ведь готовить не умею совершенно. Это не мужское дело. Тут как-то мама ушла с утра в поликлинику и забыла мне приготовить завтрак. Я остался голодным. Сначала хотел вскипятить чайник, но потом вспомнил, что он электрический и на газ его ставить нельзя. Бутерброды надо было положить в тостер, а я забыл, как он включается. В общем — кошмар.

Я даже возражать не стала: действительно — кошмар. Здоровый сорокалетний мужик не в состоянии правильно намазать хлеб маслом и заварить чай. Можно не уметь готовить, то есть варить щи, борщи и каши, лепить пельмени и печь пирожки. Но зажарить яичницу с колбасой способны абсолютно все мои знакомые мужского пола. Поставить же чайник на огонь, по-моему, способен вообще кто угодно, даже собака, если её правильно выдрессировать.

— Так ты не ответила на мой вопрос, — продолжил Масик. — Зачем вообще люди женятся? Вот твой муж, он что-нибудь умеет сам делать?

Слава Богу, информацию о том, что я замужем, он, кажется, усвоил. Теперь можно расслабиться и поговорить на отвлеченные темы.

— Мой муж умеет делать абсолютно все, — с гордостью ответила я. — И готовить, и стирать, и гладить, и убирать квартиру. Кран починить, гвоздь забить, сменить колесо у машины. Все умеет.

— Тогда зачем он на тебе женился? — искренне удивился Масик.

— Тебе нужно жена или домработница? — снова ответила я вопросом на вопрос.

— Конечно, жена! С домработницей же спать не будешь.

— Поняла тебя. Так по-моему, пока ты при маме, тебе достаточно завести любовницу. И волки будут сыты, и овцы целы. Встречайся хоть с той же Анной, благо она замужем и на твою свободу не посягает.

— Я так не хочу, мне это надоело. Ты что, в самом деле, думаешь, у меня любовниц нет? Да полно, причем моложе тебя и красивее…

Так, мы уже докатились до открытого хамства. Хотя быть моложе меня, а тем более — красивее штука нехитрая, таких пол-Москвы наберется, но ведь все равно обидно. Я собралась сказать что-нибудь максимально-язвительное, но даже не успела рта раскрыть.

— Я хочу приходить домой, чтобы меня ждала жена, кормила обедом или ужином, — увлеченно продолжал Масик, по-видимому, просто не осознавший факта своей вопиющей бестактности по отношению к как бы любимой женщине. — Потом мы бы вместе смотрели телевизор или о чем-нибудь говорили. В гости бы ходили вместе или по парку гуляли. Дети опять же…

В последней фразу энтузиазм напрочь отсутствовал и я это тут же почувствовала.

— Тебе хочется детей?

— Вообще-то нет, — признался Масик, — детей я не люблю. Но без них семья будет неполноценной… Если честно, я сразу же женюсь, когда останусь один.

Об этом он мог бы и не говорить.

— Хорошо, ты приходишь домой, там тебя ждет жена. Где именно? В твоей квартире? С твоей мамой?

— Ты с ума сошла! Мама давно сказала мне, что никакой невестки, даже золотой, она к себе в квартиру не пустит.

— Ищи жену с квартирой, — посоветовала я. — Такие тоже встречаются.

— Так я уже нашел! И очень удобно, между прочим, мы ведь живем совсем близко друг от друга. Я смогу часто навещать маму, а жить будем у тебя…

— Но я… — попыталась я вставить слово.

— Ты разведешься, это решено. И бросишь курить, — резко заметил он, увидев, как я полезла в сумочку за спасительной сигаретой. — Не терплю запах табака, ненавижу курящих женщин.

Я демонстративно затянулась и выпустила несколько безупречных колечек дыма. Возможно, это и есть спасительное средство против Масика. Пусть ненавидит, это я как-нибудь переживу. Вот со всем остальным справляться становится сложновато. Полгода тому назад, ухаживая за мной, Масик был так же уникален, но по крайней мере не задавал гамлетовских вопросов типа: «зачем люди женятся?», открыто не хамил и достаточно адекватно оценивал происходившие события. И столь резких высказываний, как только что прозвучавшее, себе не позволял. Да и о знакомых дамах мне не рассказывал, если уж на то пошло, равно как и о желании фотографировать их нагишом.

Я обнаружила, что все ещё держу в руках пакет с фотографиями, и постаралась незаметно сунуть его в карман курточки. Попросить — удавится, не даст, скажет, что заработает на этом большие деньги. А так за приятной беседой, может, и забудет. Мне главное их домой принести, на следующий день и возвратить можно. Конечно, воровать нехорошо, но цель оправдывает средства. В конце концов, сошлюсь на рецидив застарелой клептомании — за это вроде бы не убивают, во всяком случае, мне об этом слышать не доводилось.