Одинокие души

Что он больше не пытается меня оттолкнуть, что он принял меня в свою жизнь, в свое

сердце. Целую его в шею, в волосы и неожиданно признаюсь:

– Я люблю тебя.

Мы оба замираем. Я пугаюсь своих слов, однако понимаю, что не могу взять их назад. Это

правда, это чистая правда.

– Что?

– Я люблю тебя, - шепотом повторяю я и смотрю в красные, полные боли глаза парня. – И

я всегда буду с тобой. Всегда буду рядом. С этого момента…

– И в вечность, - заканчивает за меня Максим и вновь прижимает к себе. – Я так счастлив, что ты у меня есть, Лия. Так счастлив.

Он больше не плачет, но не решается сдвинуться с места. Вытирает слезы, стесняется

своего вида…

Но я не считаю позорным то, что увидела.

Боль Максима висит надо мной, будто туча, оседает на пол вместе с пылью, отражается в

спасенном зеркале. Её можно почувствовать, просто вдохнув здесь воздух. Все пропитано

страданиями. Все пропитано мукой. И от такого огромного количества боли, руки

опускаются. Голова кружится. Тело немеет. Становится страшно. Чувства должны свести с

ума, если их не выпустить. Так что абсолютно не стыдно дать им волю. Абсолютно не

стыдно быть человеком.

– Пойдем вниз, - тяжелым голосом, шепчу я. – Все ждут.

Макс кивает и слабо поднимается с пола. Он разбит, он так подавлен. Я крепче сжимаю

его руку: пытаюсь передать свою силу и энергию. Но есть ли у меня то, что можно

передать? Кажется, я сейчас сама упаду от недостатка кислорода.

Мы спускаемся, и все люди одновременно впяливают в наши лица свои почти скорбящие

глаза. Хочется кричать от несправедливости. Стас был замечательным человеком, так

почему здесь присутствуют лишь те, кто притворяется? Кто выдумывает боль? Эти

бабушки, и тети… Они заполняют пространство. Хотят перекусить, посплетничать и

вдоволь напиться. Никто из них по-настоящему не скорбит. Никто из них не знал Шрама, как человека, коим он являлся на самом деле.

Я едва сдерживаюсь от того, чтобы не разогнать это стадо по домам. А оно так

заинтересовано. Ведь безумно интересно наблюдать за отцом семейства, который потерял

не только жену, но и сына. Безумно интересно наблюдать за парнем, у которого больше

никогда не будет родного брата и близкого друга.

Прикусываю губу. Мне не выдержать этого общества, но ради Максима я выстою. Ради

него я не разожму руку.

Через час мы приезжаем на кладбище.

Нас ведут к разрытой могиле. Несколько коллег по службе Александра Древаль несут

гроб. Впереди шествует сам отец семейства. Он так же бледен, так же немногословен. Я

вспоминаю тот день в полиции, и сейчас просто не узнаю черты его лица. Вот, что с

людьми делает смерть.

Мы останавливаемся, располагаемся по кругу. Макс подходит к папе, Кира впивается

ногтями мне в руку.

Отпевание.

Я слышу, как плачут женщины, вижу, как еле сдерживаются мужчины. Замечаю

напряженные скулы Максима, его отрешенный взгляд, и поджатые губы. Но не улавливаю

и капли скорби в глазах Александра.

Это настораживает меня.

Смотрю на портрет Стаса: в его взгляде - сила, в улыбке – мудрость. Приходится

отвернуться, чтобы сдержать очередной поток слез. Только сейчас я начинаю осознавать, что смерть неизлечимая болезнь. Шрам не откроет гроб, не встанет и не пойдет домой. Он

навечно покинул нас. Он умер.

– Аминь, - произносит священник, и гроб опускают в яму. Кто-то бросает в бездну

гвоздики, кто-то – розы. Я кидаю две ромашки. Пусть они предадут ему силы там, вместе

с его мамой, на небе.

Несколько солдат берут лопаты, распределяются по периметру и начинают засыпать яму

землей. Слышу очередной взрыв плача. Вижу женщину. Она очень похожа на Александра, и мне кажется, что она его родная сестра. Смочив платком глаза, женщина отворачивается

и кладет голову на плечо брата.

– Ничего, Сашка, - шепчет она. – Ничего. Света будет рядом с ним. Не волнуйся. Она

защитит его.

В этот самый момент самообладание Александра Древаль дает пробоину. Лицо его резко

опускается, глаза набиваются слезами. Качая головой, он тянет:

– Нет. – Отходит от сестры. – Нет. Стас! Стасик!
– Мужчина неожиданно отталкивает

солдат, запрещая им засыпать яму землей. – Там мой сын! Что вы делайте?!

Моё сердце разбивается на несколько частей. Я прикрываю ладонью лицо, наблюдая за

тем, как Древаль отчаянно выбрасывает горсти земли наружу.

– Нет, нет, нет.

– Пап, - едва сдерживая эмоции, кричит Максим. – Папа, не надо.

– Там, Стасик! Там мой сын!

– Вылазь.
– Максим хватает отца за руки и пытается вытянуть из ямы. – Пожалуйста!

– Максимка, чего же ты стоишь?! – таким тоном, словно его предали, спрашивает

Александр. – Помоги же мне! Они закапывают твоего брата! Они хотят забрать его у нас!

– Папа.

Максим слабыми руками тянет отца, но бесполезно. К нему присоединяются ещё

несколько мужчин, нас просят отойти подальше.

– Нет! – кричит Древаль, сопротивляясь. – Не трогайте меня! Нет! Стас! – его с силой

тащат наверх. – Стас! Стасик! Стас! – из глаз мужчины градом льются слезы. Оказавшись

на поверхности, Древаль падает на колени и взмывает голову к небу. – Куда же ты? Куда

же ты уходишь от меня, Стасик?

Я отворачиваюсь и врезаюсь в грудь Кирилла. Не знаю, когда Тощак здесь появился, но не

задумываюсь над этим. Лишь плачу в его объятиях. Приподнимая глаза, замечаю за

спиной парня ещё несколько десятков человек. Все пришли почтить память своего

предводителя. Стая пришла проститься со своим сердцем.

– Куда же ты от меня уходишь? – ревет Древаль, и Максим кладет руки ему на плечи.

Сжимает их, прикусывает губу так сильно, что я даже с такого расстояния замечаю

выступившие капли крови. – Прости меня, сынок. Прости! Прости, что не сберег тебя.

Прости, что не уследил!

Рядом с Александром на колени падает его сестра. Она обнимает брата, громко втягивает