Одинокий мотив над пропастью

– А тебе, Серёжа, сколько?

– Двадцать, – под бременем незначительных лет он попытался ссутулить плечи.

– А мне уже сорок… – Тревога с наклоном головы к плечу частенько преследовала Ию.– Бери торт «Птичье молоко».

Чтобы искупить гнетущее состояние отдыхающей среди больных и немощных, Ия принялась помогать по хозяйству, стараясь доказать, что она, как хозяйка, всему знает цену, а не страдающая учёным недомоганием мыбла.

Никольская писала диссертацию по физиологии растений, работа не двигалась. Но этот Сизифов труд никто не посмеет у неё отнять. …Однако Егор все зимы болел ангинами, ему нужен был юг.

– Море без вас просохнет, – напоминал Никанор Карпович, когда слышал голос Ии, и выходил из своей комнаты теперь гораздо чаще:

– Ещё успеем до конца света – улыбнулась Ия, собирая сумку на пляж.

После плотного обеда в кафе шли домой, и Егор, высыпав из сандалий песок на ковёр, ложился отдыхать. Ия брала веник, приводила в порядок ковёр и заодно весь дом.

Галина Владимировна, наблюдая за ней, задавала мальчикам вопрос: «Вася, Серёжа, а это что?» – «Лежалка!» – и перестала за всеми убирать.

Ия трясла половики, замывала полы, гуляла с собачкой. Во дворе, увидев пса, знакомые спрашивали Жульку: «Как чувствует себя наш дедушка?» – Пёс, понимая важность вопроса для них двоих, не умел ответить.

Однако Ия старалась не встретить во дворе Антонину, чтобы не стать с её карикатурным псом ей же молчаливым укором.

2.

Очень слабый, скорее как долг вежливости, был у Никольской интерес к людям. Однако входила в их мир, в пол-уха соглашаясь с мнением ей чуждым. И поддакивала. Но все помыслы Никольской были прикованы к одному предмету, к своей неоконченной работе.

Ия Петровна Никольская писала диссертацию уже третий год. Эта угасавшая бенгальским огнём надежда, постоянное купание в огне и в проруби истерзало её окончательно. Не давало покоя жаркое предчувствие, что вот-вот выхватит из слепоты чутко осязаемый верный ответ. Но след нечаянно пропадал, как разбитая во сне пробирка.

Казалось, не по своей воле попала в капкан иной системы отсчёта времени и ценностей. Если же преследовать цель, работа и цель могут разойтись путями. Доказать это никому невозможно, поэтому не спеши… И упорный поиск начинал вдруг бить, как водяной напор, в самом неожиданном месте.

Мать в учёные притязания дочери уже не верила. Отец – инженер, мать – врач. Ия выросла в советской семье, без православных премудростей, где в небрежении друг к другу, в постоянной и тихой обиде изматывалась и увядала душа. Ия задыхалась аллергическим насморком, от этого недомогания была бестолкова и рассеянна.

Исчерпав себя в нравоучениях, отец пытался Ию ещё в школе «поучить» подтяжками. После школьных лет у Ии появился едва заметный горестно-ироничный уголок рта.

В институте Никольская училась с радостью, не веря тому, как ей всё легко даётся, будто здесь было не продолжение школы, а нечто противоположное.

После диплома осталась в аспирантуре. Нередко вопрошала себя, разумны ли её притязания на фундаментальную тему? В их НИИ старший научный сотрудник, претендуя на доктора наук, посыпал листья порошком ДДТ от клопов и смотрел активность одного и того же фермента.

Ия работала на уровне молекулярной биологии. Дойдя до определённой точки, фундаментальные исследования распадались на несколько дорог. Какую выбрать?

Существуют две системы в растениях, регулирующие их функции, одна гормональная, другая – фитохрома, которая реагирует на свет. В животном мире при подобном исследовании обнаружили нарушение связанное с образованием саркомы… А здесь? – и вздохнула.

Нужен штат, которым младший научный сотрудник располагать не могла. Нужен хотя бы исправный коллектор, хороший электрофорез. В её глазах тяготилась безнадёжность, язык проваливался в гортань, чтобы просить. Завладеть аппаратурой имеют основания более авторитетные сотрудники. И жила надеждой, что затруднения временные. Здесь её и прозвали однажды, переименовав из Ии в Надежду Микроскоповну.

Никольская предвидела свой потолок. Но этот предел так заманчив. Упереться в границы познания и закричать от радости, осознав макушкой второе рождение.

Ночью один и тот же сон посещал Никольскую, – бесконечное поле снега, серое небо. Снег вдали начинает двигаться, искриться фиалковым цветом, и столбики зелёной травы, что посеяла для опыта в чашку Петри, возникают теперь на снегу…

Некий холодный интерес к Никольской проявляла Наталья Юрьевна Гагина. Будучи в звании доцента, консультировала тему Никольской. Она была настолько серьёзной, что её решительного мнения побаивались многие. Однако Ия Петровна не раз убеждалась, что Гагина в её проблеме разбирается плохо.

Одевалась Гагина весьма элегантно. Но примечательны в ней не перстни, броши, прочий драгоценный металл, а голова, убранная плотным облаком русо-пепельных волос. Взоры двух коллег Никольской и Гагиной нередко сталкивались после крайне неприятного случая, о котором Гагина пыталась делать вид, что забыла. Никольской тоже вспоминать не хотелось… Решила перебить эту муку немых противоречий, и уехала с сыном на море к двум немощным старикам.

3.

Шёл десятый час вечера, но было пока светло. Ия склонилась в лоджии над своей работой, взяв в дорогу несколько научных журналов. В дверях раздался звонок. Жулька залился радостным лаем. Открыла Антонина. За ней нередко приходили в ночь звать на работу. Она быстро надевала форму и уходила до утра. Но сейчас мужской голос грубовато потребовал:

– Сойди вниз.

Антонина смешалась.

– Из-за этой ведьмы не можешь?! – сказал так, чтоб расслышали в дальних комнатах!

– Я сейчас… – Антонина ринулась к себе, надела платье и вышла, шумно хлопнув входной дверью, будто шла в ночную смену. Знала, что она под особым прицелом матери. Жулька опять залаял. Взяла деньги и проводила Виктора до угла. Он, вспомнив, вынул плитку шоколада, положил на парапет и ускорил шаги.

– Галюся, кто приходил? – окликнул её из комнаты Никанор Карпович, не получив ответа.

Галина Владимировна сидела у стола, чиркая пустой зажигалкой. Одинокое раздумье старой женщины, заставило Ию сесть рядом. Быть свидетелем монолога о «не такой» дочери, как её Антонина, Никольская не хотела. Галина Владимировна начала сама:

– Когда Серёжа был маленьким, всё говорил: «Бабушка, пойдём с тобой гулять». Куда же мы пойдём? «Пойдём по переулкам». – Сначала с ним в одну подворотню заглянем, потом в другую, зайдём на пустырь, где одни перекати-поле гуляют, и к морю выйдем. Посидим на камнях. Серёжка всё расспрашивал о камнях, о пиратах… – говорила это Галина Владимировна так, будто плыла под толщей воды, выныривала, чтобы оглядеться, и плыла дальше…