Одинокий мотив над пропастью

С этого случая засела у Антонины в голове мысль бросить педагогику и идти работать в милицию. Мать считала этот шаг ребячеством, но просила сдать хотя бы сессию, а летом всё хорошенько взвесить.

7.

Время утекало незаметно. Антонине казалось, что в милиции она работает очень давно. Стала носить высокую причёску, сделался грубоватый голос. Появились словечки, которые резали слух домашним. Никаких серьёзных происшествий за время службы в милиции не происходило. Да и работа была не особо творческая – проверять по ночам дежурные посты, выписывать наряды, закрывать зарплату.

Сегодня в обед два молоденьких милиционера шутили в дежурке, как им удалось проучить офицера. Признав его якобы пьяным, посадили в машину и, пригрозив письмом в часть, накололи штрафом в свою пользу. Офицер был трезв, однако порядком струсил и четвертной отдал. «Ну и подлецы!» – Антонина через силу улыбнулась, оскал ослепительных зубов был безжизненный, как магниевая вспышка.

Чтобы пресечь в себе частое стеснение, Антонина лепила из себя надуманный образ, – в зажатой, не плывущей улыбке теперь не было прежней теплоты. Появилась несвойственная ей твёрдость и решительность.

– Васьк, пошли в тир, – сказала Антонина, убирая на кухне и желая отвлечь сына от излишнего пристрастия к дискотеке. Антонина по долгу службы имела оружие и проходила время от времени стрелковую переподготовку. Вася достаточно подрос, ходил с ней в тир и гордился тем, что его мама ловкий снайпер.

Вдруг трезвон в дверь. Ия бросилась открывать. За дверью стоял Егор, лицо его было залито кровью, а сын …улыбался. Ия прижала ладони к щекам и попятилась. Выскочила Антонина, резанула Ию взглядом и повела Егора мыть лицо. Царапина была неглубокой – мальчик просунул голову в забор, где торчал гвоздь. Антонина полила ранку перекисью водорода, помазала зелёнкой.

– Вася, пошли в тир – напомнила Антонина, закончив дело.

–Можно я с вами?! – Егор искательно смотрел на Антонину.

– Сиди дома, лечи башку! – возразил Сергей.

– Пошли, Васьк, – в третий раз предложила Тоня.

– Завтра, – отмахнулся он.

Мальчики надели свежие рубашки и ушли.

– Голубушка, – спросила Антонина, налив себе чаю, – а если бы вы увидели человека, который истекал кровью на ваших глазах? Ведь у вас мать врач. Недавно я читала о фашистских зверствах в Белоруссии, как дышала земля над людьми заживо погребёнными. Но никто не нашёл мужества подойти и отрыть человека. …А если бы вы попали под завал, на проходе лежал растерзанный труп, и вы не смогли бы переступить через него, чтобы спасти личную жизнь? – Антонина сполоснула чашку, убрала посуду. – …Недавно прочла в святоотеческой литературе о мучениках, – и, оставив чистую кухню, направилась к себе.

«Каких мучениках?» – озадачилась Ия.

– Сегодня к тебе твой шофер Николай приходил, – с долей сочувствия кинула вслед дочери Галина Владимировна, не добавив, что тот был не трезв. Потребовал: «Мне Тоньку!» – и оттолкнул её, пытаясь пройти в комнату, где Галина Владимировна ещё не успела убрать.

Теперь в доме был порядок. На тахту мать положила дочери смену постельного белья с хлорированным запахом фабрики чистоты.

Антонина села на диван, задумалась. Ком в душе разжимался, отпуская тревогу, и живая тишина, как воздух поры, пропитывала все её черты. Приняла душ и легла на тахту, прикрыв крахмальной простынёй ноги.

На работе старалась быть исполнительной. Худела. В дежурке два молоденьких милиционера сегодня опять заспорили. «Чего хмуришься, Тонь? Взятки давать очень даже хорошо». – « А лучше брать!» – «Тогда застоя в стране не будет!» – «И все тип-топ, – начнут сразу работать!» – нелепыми шутками этот шофер Николай умел сбить её мрачное настроение.

Виктор появился через месяц. Антонина провела к себе, стараясь, чтобы мать не поняла, кто у неё. В милиции Виктор не работал уже год. Антонина села рядом, заправив за ухо прядь волос.

– Мне в доме твоей матери делать нечего! – помолчал, сбавив тон. – …Не могла бы до двадцатого дать четвертной?

Открыла сумку, дала что просил. Виктор сунул деньги в карман, как кладут туда пыльный носовой платок.

– Скоро верну. Закрой за мной – и вышел, не спросив даже о Серёже и Васе.

Ия с Егором кончали ужинать. Галина Владимировна, поколдовав над плитой, с одышкой села, придвинув к себе спичечный коробок, как бы вопрошая таким решительным жестом, останется Ия, или уйдёт к себе. И закурила:

– Ия, я всё то понимаю, – качнула головой в сторону ушедшей дочери, сделала затяжку и закашлялась. На висках, стянутых косичками, надулись вены, голова начала выплясывать броуновское движение. – Я вам, Ия, скажу только одно… я не люблю теперь Антонину. Сколько в дочь было вложено в детстве. Она от меня ничего не скрывала до тех пор, пока не вышла замуж. Приходил сейчас этот, – сделав ударение на последнем слоге, – Виктор. – Неохотно продолжила:

– Виктор Ляхов, сын капитана, не выслужившегося до больших чинов, смолоду мечтал о военной карьере. Его сослуживец рассказывал, как Виктор заставил новобранца колоть дрова. Пять часов потешались над ним деревенские. Новобранец был виолончелистом, покончил с дровами, схватил автомат и готов был порешить всех свидетелей. С этого дня карьера Виктора пошла на убыль. Перепробовал после армии несколько профессий: альфрейщик, скульптор, подсобный рабочий. – Рослый, собой недурён, искал на пляже одиноких тоскующих женщин. Обедал за их счёт в ресторане. Затем устроился работать в милицию. Кажется, оттуда его тоже уволили… – Галина Владимировна глубоко вздохнула.

– Я прошу теперь только одного, дай Бог мне умереть вперёд Ники. Ника беспомощен. Но Ника всё сделает – ему помогут. А пока я жива, у Антонины хватит совести – …при детях не посмеет. – И добавила, взглянув пытливо на Ию, – люблю Серёжу как собственного сына. За него я спокойна – сюда не вернётся, – стряхнув ладонью со стола пепел. – Теперь Васю надо до ума довести. Антонина купила ему самую лучшую электрогитару. Вася стал королём джаза и дальше танцплощадки, боюсь, что не уйдёт. Сходите, послушайте, он каждый вечер там играет. И Серёжа с братом – там у них своя компания.

Ия слушала в пол-уха. Время двигалось к двенадцати. Галина Владимировна с Ией, раздевшись ко сну, вышли подышать в лоджию. Ночи стояли такие тёплые и тихие, что по всему Крыму, как по квартире, можно было пройти в одних ночных рубахах.

– …Когда-то мы с твоей мамой увлекались стихами Полонского, член Петербургской Академии наук, художник. «Я внимал, и сердце грелось с юга веющим теплом».

Два счастливых привидения, – подумала Антонина, прошла к себе в комнату и спокойно уснула.