Одинокий мотив над пропастью

– Брат, смотри, что я нашёл! – Вася вынул из воды какую-то железку.

У него в Красном уголке был музей. Комнату ребятам отдал домком для кружка игры на гитаре. С кружком не получилось. Вася развесил по стенам афиши, на них трубы, краны, проволоку. Разложил гильзы, простреленную каску. Нашёл место и металлическим шарам от старых кроватей. Дворовая общественность смотрела на это кое-как, – у ребят появилось дело.

– …Любуйся, Афродита!

– Брось дурить! – Сергей забросил Васину железку подальше в горы.

После купания отправились в кафе. Егор съедал свою порцию, сгребал порцию Ии, сладкое тоже забирал себе. Сейчас появилось только одно пирожное. Серёжа так посмотрел на Егора, что подросток понял, лучший кусок теперь маме. В тарелку к ней заглядывать перестал.

…Четверо туристов бежали по «сократам» – путь, который сокращён и краток. Летели к мерцающему морю, огибая Аю-Даг. Гора Медведь оказалась бобром, заползавшим в воду; плоский хвост его порос редким лесом и слегка шевелился. Крохотная девочка выскочила из-за поворота, споткнулась в колени Никольской, так и стояла ошеломлённая.

– У меня дочь появилась – пошутила Ия. – В Артеке, как в аптеке, пахло южными растениями. – Егор, показывай, где твой корпус.

Лагерь был пуст – вчера окончилась последняя смена. Пересчитав весь попадавшийся под ноги каскад ступенек, сбросили на гальку одежду и кинулись в вечерние волны. Полноводно-тихий вал большой воды насыщал покоем, дав ногам и телу желанный отдых.

Ия вышла на берег, оделась… Серёжа, прикрыв бёдра полотенцем, остановился перед ней, заложив скрещённые на затылке пальцы. Будто долгую разлуку дня утолял тихо длящимся созерцанием, – и отвёл глаза.

Вася купаться не стал, спросил угрюмо:

– Мы успеем на танцы?

– Не знаю… «Плечом взрезая синь, безумствуя на воле»… – бежали узкими тропинками теперь вверх, сокращая «серпантину».

– Твои мудрёные «сократы» нас могут сбить с пути…

– Тогда станем все любителями клуба «железной логики». Куда показывает палка? – потешался Сергей.

– Бежим! – командовал Егор.

Ия осторожно коснулась пальцами локтевого сгиба у Серёжи, не спеши. Разве мало того, что я рядом? Звенели цикады....

– Выскочить бы от звона к звёздам! – прокричал Василий.

В одиннадцать часов танцы заканчивались. В бессмысленной и жуткой судороге суетились пары.

– Брат, давай через забор, – взял руководство Вася, сообразив, что Ия в походе с отроком своим только смута на душе.

– У меня неверные часы, сейчас половина. Вы подождёте? – спросил Сергей. – А хотите, можете идти…

Никольская смутилась, она тоже могла бы перелезть – тут просто. На днях все четверо сидели на заборе санатория и смотрели кино. Но там было темно.

– Мам, пошли отсюда!

– …Мы подождём у моря, – согласилась Ия. – Егор подремлет у меня на коленях.

– Ну, заяц, погоди! – пригрозил Василий. – Сам же хотел в поход!

– Брат, пошли отсюда! Молодому пора на отдых.

– Ты чуешь, брат, – покорно согласился Вася, оглядываясь на подсвеченный у моря сад в красных каннах и самшите, – ведь обезьяны были травоядными. А эти, видать, сырое мясо жрут!

Утомившись за день, они поднимались к своему «шатру». Ия просунула ладонь под локоть Сергея. Руки почти устали друг от друга, вдох и выдох. Вот и «шатёр».

Егор и Вася поспешили наверх. Сергей отстранил руку Никольской:

– Чур, не сердитесь на меня пожалуйста. Хотите знать, что сказал один известный поэта? «Бегство от проблем пола это ханжество».

– Это не проблема, – Никольская смутилась. – …Ты, Серёжа, ведь будущий конструктор тонких нанотехнологий?

– А что вас так интересует?! – насторожился он.

– …Как соединить тело, душу, судьбу, два разных века и разницу несоединимую? – Прохладой безмолвного «прости», лёгким бризом с моря, какими-то лекарствами повеяло от неё. – …Распался мир систем и правильных ответов. Где тот цемент, чтоб и дальше не рушить мир?

– Ищите. …Может мяты вам под подушку нарвать?

10.

Ия лежала тихо, прислушиваясь. Над полуостровом качался тихий шёпот-перезвон. Вдали пели собаки, гах-ах-аа… – не мешая сверчкам, давая складной разноголосице насекомых заполнить дыхательные паузы, хаг-ах-оо… обнажая в отличной проводимости самого крайнего звука целебный воздух степей и моря.

– …Помню, – спросонок буркнул Вася, – в прошлом году я спал в Ялте на клумбе, стало холодно, сорвал попону с «Москвича» и ей укрылся.

Ия вытащила из-под головы шерстяную кофту и укрыла Васю. Надо бы и ей заснуть. Но сон не шёл. «Молод тот, кто не жил», – сказал один из мудрецов. Оставались белые кофточки, неношеные туфли. Такого дня, чтобы их надеть, уже не будет. Где взять у мира нерастраченности? Вот и Серёжа почти старше Ии.

…Был у Никольской муж, физик по образованию, курил трубку, носил академическую бороду. В первые месяцы их жизни Анатолий сидел перед телевизором, чистил картошку, смотрел мультики и смеялся как ребёнок.

Потом неожиданно для Ии заупрямился на том, что «каталог по микросхемам ему дороже любой классики» и включал телевизор. «Зачем тебе эта чепуха?» – «Интересно наблюдать, это самое… за людской глупостью, примитивом и пошлой режиссурой», – отвечал Анатолий, попыхивая трубкой.

Иногда к ним в институт приглашали лектора. Молодая женщина, разложив богатейший веер высоких мнений, умела повернуть поиски великих умов наиболее острым углом к современности. «Пойдём!» – каждый раз приглашала мужа. Лекции оставались той горелкой, на которой разгоралась жарким пламенем внутренняя невысказанная жизнь Никольской. Если она не была связана лабораторным опытом, спускалась в зал. Вечером сбивчиво пыталась пересказать мужу, как оставить случайное необязательное счастье поэзии жизни, и строить жизнь сознательно в строгости праведника.

«Это самое… зачем мне тогда твоя классика?» – отмахивался Анатолий, приваривая очередной микроблок.

Анатолий был талантливым инженером, увлекался всевозможными железками, любил всё разбирать, собирать, но не бескорыстно. Попал в неприятную историю, подписался о невыезде, дело отдали в прокуратуру. Он долго напускал туману: «Это самое… да плыви она, железка ржавая!» «То-ля, успокойся, теперь уж ты не властен над ходом событий. Ходи на работу и жди, что о тебе решат». «Почему не властен? Это самое… разве я не мужчина?» – и трубку теперь изо рта не вынимал. Трубка, что соломина поверх течения, держась за которую он поплыл. Теперь остыть к нему Ия не имела права: «То-ля, буду носить тебе кроликов, бананы, – мука была так шутить. – Попроси, чтобы тебя поближе к дому посадили».