Одиссея капитана Балка. Дилогия

При этом не многим сразу бросилось в глаза появление в конце списка министров новой

должности - Полномочным секретарем Канцелярии Кабмина был назначен Варзар В.Е..

При ознакомлении со списком членов нового российского правительства, Вильгельм

не только с удивлением обнаружил введение нескольких новых для России министерских

портфелей, пометив их небольшими вопросительными значками, но и поставил на полях

доклада три жирных знака восклицания. Причем, фамилии генерала Сахарова, широко

известного в узких кругах либерала Струве и графа Рибопьера были подчеркнуты, а рядом

появилась размашистая приписка августейшей рукой: «Парижские холуи. Достоин

внимания один Сахаров. Все! Дело сделано. Перед Н придется извиняться».

Этим кайзер признавал: будоражившие его опасения того, что «опарижевшаяся»

родня Николая и вхожие в Александровский дворец агенты франко-британского влияния

смогут, в свете блистательной победы русского оружия на Востоке, отвратить царя от идеи

сближения с Германией, оказались беспочвенными.

Именно эти опасения толкнули его на скоропалительный визит в русскую столицу

«со всем нашим цыганским табором», как позже с юмором напишет в своих мемуарах

Тирпиц. Визит, который, на самом деле, кроме определенных надежд, также нес в себе

серьезные элементы риска. Хотя бы в том, что Николай мог вполне усмотреть за всей этой

спешкой и навалом недоверие к себе, к царскому слову, прозвучавшему в августе у

Готланда, в салоне броненосца, носящего имя его отца.

Но русский самодержец оказался выше мелочей и был серьезно настроен на разворот

политики своей империи в сторону Берлина. Пусть бы это и поняли в Париже, Лондоне и

Вашингтоне. Главное, что он сам никому и ничего не забыл: в его новом правительстве

число явных представителей профранцузской партии сократилось до трех человек из

двадцати одного. А всего год назад в Кабинете Сергея Юльевича фон Витте таковых было

под две трети.

17 Дурак. нем.

73

***

– Вадик, а ты нам до сих пор так и не рассказал, как ты находишь августейшую

задницу?
– цыкнув зубом, хитро прищурился Василий, - И как вы вообще додумались этот

ваш стрептомицин колоть кайзеру до того, как он хотя бы на наших кроликах, адмиралах

то есть, проверку до конца не прошел? Я слышал, кстати, - Григорович жаловался, что у

него слух подсел. Не от вашей ли плесени, часом?

– Василий Александрович, я бы попросил без казарменного юмора, хорошо? Что до

чистоты самого антибиотика – лучше не трави душу. Осложнения пока возможны, что по

слуху, что по зрению. И все тут сугубо индивидуально. Поэтому - трясусь как осиновый

лист. У Ивана Константиновича, безусловно, оно самое и есть. Но, слава Богу, не в ярко

выраженной форме и без отрицательной динамики.

Лучше скажите, мужики, какой я умничка, что вовремя проплатил Эйкхорну за

первую, опытную партию его новокаина еще в сентябре. А в ноябре он уже прислал нам

первых двести ампул. Как чувствовал, что понадобится. Сам-то представляешь, Василий,

как без него нашу плесень колоть? Не хочешь попробовать?

– А ты без немца никак не мог обойтись?

– Нет, Петрович. Анестетики – не моя стезя. Анестезиолога папаня из меня делать не

собирался. Да и нельзя же сразу хвататься за все...

– Угу. А про то, что без новокаина пациентов перед каждым уколом антибиотика к

койке привязывать придется и деревяшку меж челюстей пихать, наш доктор Пилюлькин и

не подумал.

– Василий, хватит издеваться. Вот тебе, персонально, обещаю – при случае точно

только с одним физраствором пенициллинчику засажу…

– А на подвал?

– Начинается… Петрович, я в непонятках. А может, дядя Фрид, таки, был прав? В

отношении условных рефлексов профессионального потрошителя? Лучше подумай, как я

заманался с этими стерилизаторами, лопающимися стекляшками шприцов и тупыми

иглами. Это вам не лазерный контроль и алмазная заточка.

– Так. Хватит мне этой дурацкой пикировки и медико-процедурных подробностей.

Если Шустова хотите – так и скажите. А ты, Вадик, рассказывай, давай, как вы беднягу

Вильгельма чуть не уморили.

– Петрович, вот Святой истинный крест, пациент во всем виноват сам. И еще его

разлюбезный лейб-медик герр Лейтхольд. Знал ведь, что у Вильгельма с ухом проблема

застарелая, и даже не пискнул, когда его подопечный выперся в Кронштадте на мостик

«Брауншвейга» в парадной треуголке. А потом еще скакал там без головного убора вовсе.

Добавил он и по дороге, возки-то им подали открытые. В итоге, Экселенца продуло

капитально. На приеме и торжественном ужине все было нормально еще, кукситься он

начал на следующий день к обеду, после парада Гвардии на Сенатской.

А вечером, во время «Лебединого озера» в Мариинке, торжественно предворенного

«Песнью немцев» и «Вещим Олегом», кайзеру поплохело окончательно. Но, скажу я вам, -

мужик. Дотерпел до конца. Итог же всех его геройств - рецидив хронического отита с

сильнейшими головными болями и температурой около 39-и градусов.

Бедолага слег. Вокруг - суета, метания. Со слов немцев я понял – проблемка недели

на две минимум. С хандрой, паникой и ночными страхами, до кучи. Картина Репина «Не

ждали», короче. Но у меня и в мыслях не было его нашими антибиотиками пользовать.

Тут, Василий Александрович, ты прав совершенно. Я же не конченый авантюрист по

жизни, понимаю, - пока они «сырые». Когда речь шла о раневых гнойных инфекциях с