Одиссея Тонино

Пошел дождь, и Ремоне помог всем кошкам зайти в дом. А сам остался на улице. И в детстве он так же мок под дождем. Ему было приятно чувствовать прохладу. стекавшую по коже. Вымокал с головы до ног. К счастью, горели одновременно четыре фонаря там, где раньше была площадь.

Возможно, мэрия Бадиа Тедальда по ошибке забыла о них. Ремоне нравилось двигаться в этом влажном свете. Он ходил, пока ему не начало казаться, что он должен что-то совершить, но не знал, что именно.

Дойдя до часовни, сложенной угольщиками. Ремоне принялся сразу же разбирать перекрытие из дерева и жести. Он аккуратно складывал все это: бревна по длине, а кровельные листы — один на другой. Наконец-то Ремоне открылся зеленый ковер пола из травы «Луиза». Он вырвал все до последней травинки. Уничтожив ковер, спустился к горному ручью и доверил сорванные листья травы водам.

Возвратился домой, разделся донага и запихнул всех кошек в мешки. После чего покинул навсегда и этот дом, и эти места.

К счастью, снег начал падать. Сокрылось все в молочной пене. В молчании свой страх похоронив под снегом. Он стал редеть. И белизна исчезла. Открылось море. Все опять далеко Ото всего.

Снег, снегопад, как снежно воздух бел от взвешенной в нем пыли. Мне страшно весело, я знаю, куда пойду. Туда еще в тридцатом шли вместе и старые, и молодые, когда все заметало снегом, и редкие костры согревали руки, а изо рта шел пар. По ночам собирались в кинотеатре «Эден» и смотрели фильм про Африку об искателях жемчуга или погонщиках верблюдов в песках. Весь городок тянул руки к экрану, где жаркий песок согревал глаза. Вот почему и теперь в круговороте снега я возвращался к старому полуразрушенному кинотеатру «Эден» и смотрел на еще сохранившийся желтоватый фасад и влажные пятна на нем.

Песнь Цирцеи / Canto di Circe

Два месяца скитания по морю: Лишь Богу одному дано Смиренье возвратить Восставшим горам вод И странникам очаг. Проиграно заведомо сраженье. Не остается ничего другого в бурю — Довериться судьбе и затаиться. Дельфин, запрыгнувший на лодку по ошибке. Служил им пищей. Теперь скользило судно без препятствий. Несомое ладонью усмиренных вод. Однажды ночью, наконец, Луна им осветила Земли полоску. Казалось, что она к ним приближалась. Но это лодка медленно плыла Навстречу острову, Где обитала волшебница Цирцея. Красавица заметила несчастных оборванцев, Что приближались к ней, Измученных, усталостью убитых. Слегка дотронулась до них Волшебной палочкой из тростника — И на глазах они все превратились В свиней. Улисса не было средь них. Он не сошел на берег. Остался у руля. Как только о беде товарищей узнал. Решил освободить тотчас.

Женщина появилась в этих краях «летающего пуха» в самом начале лета. Худощавая и молодая, разговаривая, она постоянно жестикулировала, что меняло очертания ее тела.

Маленькая церковь в горах, где пол был покрыт травой «Луиза», пробудила ее любопытство.

Однажды утром женщина остановилась возле меня. В то время как я издалека наблюдал за ее молитвой. Без сомнения, она была хороша собой. Однако во всей ее фигуре не было и намека на откровенный вызов. Скорее, хрупкость придавала ей монашеский вид. Возможно, ее неторопливые движения — словно они с опозданием повиновались ей — и вызвали мое любопытство.

Она сразу же заговорила со мной о преимуществах рабства. Подчиниться глубокому убеждению, желание быть ведомым: «Нами всегда управляют указующие стрелы».

Она говорила о своей любви к запаху травы, доносившемуся из маленькой церкви. Он омывал ее волнами духовного спокойствия.

В пути свою Богиню повстречал — Она Улиссу повелела испить напиток, Настоянный на черном корне: Он защитит Улисса От промыслов Цирцеи. Невдалеке сбирала Фея Цветы с полей. Вокруг нее паслись и свиньи: Улисса видят и бегут навстречу. Волшебница смотрела нежно. Улисса завлекая взглядом. Но он не оставлял животных. Приблизиться к ней не желал. Тогда она цветы бросает: «Лови. Улисс!» Но падают они на землю. Волшебница отворотилась и прочь направилась. Помедлив, вдруг вновь возвратилась. Свиней коснулась тростником — И сделались людьми. Улисс благодарит Цирцею. Пытается к прекрасной подойти. Она, внезапно отвернувшись. Прочь уходит. Он следует за ней. И вместе в дом сказочный Волшебницы вступают. В свои покои ведет его Цирцея. Где ложе сплошь подушками укрыто. В их мягкость окунулась фея. Улисс застыл, на ложе глядя. Возник внезапно между ними Павлин. Хвост веером раскрыл. До Улисса доносится вопрос Цирцеи. Смягченный перьями цветными: «Как звать тебя?» Улисс задумался и не ответил. Рука Цирцеи на спине павлина Покоилась, Улисс дотронулся своею И молча гладил.

Несколько дней назад я случайно оказался возле дома, где жила Женщина. В тот же миг она открыла дверь и пригласила войти, потому что начинался дождь. Показала мне стеклянную вазу, полную птичьих перьев, разного цвета и формы.

Дождь стучал по крыше, и мы стали слушать, как сбегала вода по дырявым водосточным трубам. Эти звуки сливались и с шумом воды, которую сбрасывали с себя пригоршнями листья.

Мы раздеваемся донага и ложимся в постель, не сдерживая робкой смелости наших жестов. Казалось, тела объяты музыкой дождя. Временами молнии разрывают воздух. Оба зеркала на комоде загораются их отблесками.

«Нужно верить во все, — прошептала мне. — Особенно в то, что кажется невозможным».

Теперь многие думают, что народные поверья ошибочны, и забывают их. Но великие истины не терпят ясности.

Тотчас ее внимание возвращается к дождю. В какой-то момент мне показалось, что ее рука нервно погладила меня, словно хотела сорвать случайно найденный цветок.

Казалось все созвучным грозе.

Когда небесный грохот стих, в комнате еще слышалось учащенное дыхание.

Бывает и такое в жизни: когда смешалось все, Ты ослеплен И опьянен моментом. Дни быстро пролетают. Сменяя время года. Весной едва уловишь аромат цветка. Как вновь наступит вечер. И под ногами зашуршат сухие листья. Два года провели вдвоем Улисс и Фея. Им кажется, что вместе лишь неделю, Поскольку обо всем забыли. Однако нечто в глубине души Тревожило Улисса — Он счастлив не был до конца. Однажды с мыслями собраться постарался, Поднялся на горы вершину, где бил воды источник. Омыл лицо три раза и после На песке, водою увлажненном, Стал чье-то имя тростником чертить. Заметил, что рука непроизвольно Слагала буквы в слово «Пенелопа». Спросил себя: «Кто это мог бы быть?» И в тот же миг волшебница явилась, Последовал за ней до самой спальни. Однажды рано поутру в их комнату большая Бабочка влетела, Над ложем долго вилась, И задрожала Фея. «Чего ты испуталась?» — спросил Улисс. Наполнились глаза слезами. Промолвила Цирцея: «Она с Олимпа с вестью прилетела». «Но я ее не слышал!» — Улисс воскликнул. «Ты — человек, и только. Я — нечто большее». «Что бабочка сказала?» «Хотят, чтоб отпустила я тебя. Должна исполнить». Тогда Улисс убить пытался. Погнался вслед за бабочкой С огромным веером на длинной палке. Подушками попасть в нее хотел. В какой-то миг она к нему спустилась. Но силы недостало поднять плечо, Поймать ее, убить. Отбросил прочь ту палку, рядом сел, На бабочку любуясь. И время шло, ее дрожали крылья. Как будто говорила с ним о чем-то. И вдруг взлетела. Улисс следил, как поднималась ввысь. Покуда поднималась, память возвращала Ему всю правду жизни. Я радовался часто и бывал доволен. Но счастье в жизни испытал впервые, Когда в Германии меня освободили Живым из плена: Я снова смог на бабочку смотреть Без всякого желанья съесть ее. Он снова вернулся мыслями И к Родине своей, и к Пенелопе. Ушел к товарищам в барак, Дождался, покуда Фея о лодке позаботилась, На ней должны домой вернуться. Однако обещания добилась: Им велено вначале проведать Усопших в Стране Теней. Утром рано к отплытию Цирцея показалась, Не удержала слез. Улисс спешил подняться на палубу, Назад не обернувшись.

Возможно, она хотела уехать, даже не простившись со мной. Я встретил ее случайно, уже с дорожными сумками в руках. И сразу понял, что она покидает эти места. «Как же так?» — только и вырвалось у меня.

Тогда она подошла и стала объяснять, отчего она приняла внезапное решение. Не только разрушение часовни, но и ее собственные несбывшиеся надежды на перемены. Уходя, добавила: «Как было чудесно, когда мы слушали вместе шум дождя».

Но в ту грозовую ночь я был в доме один и живо воображал себе эту несостоявшуюся встречу.

У меня ушло невероятно много времени на то, чтобы уложить чемодан. Те немногие вещи, что я привез с собой, складывал со скоростью черепахи. Стал смотреть в ящиках старой мебели, не забыл ли чего-то случайно.

Нахожу ключ. Не мой. Иду проверить, не от той ли он комнаты, что хозяин запер (не хотел, чтобы ею пользовались). Чувствую, что ключ поворачивается в замке. Открываю. Но не вхожу.

Много раз я представлял себе, что могло быть закрыто там, в этой комнате. Какие-то неясные догадки, предположения. И только. Я сидел и никак не мог решиться покинуть комнату, прощаясь с самим собой в том месте, где прожил долгие дни.

Наконец, выхожу, но тут же возвращаюсь, как-будто что-то позвало меня назад. Без сомнения, это был запах легкий, но узнаваемый. Подумал, что память вновь возвращает мне запах разрушенной церкви, аромат лимона. Теперь он заполнил собой уже весь дом. Исходил из затворенной двери. Теперь я должен был открыть ее. Не сразу решаюсь на это. И вижу нечто, похожее на чудо: весь пол комнаты зарос, был покрыт травой «Луиза». Листья травы разрушенной часовни выросли на полу этой комнаты.

Я сел и задумался. Пока не осознал, что все мои ответы становятся вопросами.

Песнь теней / Canto delle Ombre

Без всякого желанья плыть, Хоть очевидность встречи неизбежна — Обещанное должно исполнять — Гребли слегка, не утруждая рук, Как будто силу потеряли вовсе. Ведь мертвых повстречать в Стране Теней — Не так легко, как цвет сбирать с полей. Их редким окриком подбадривал Улисс. В какой-то миг возникла там вдали Цепочка желтых гор. Застыли тотчас и, руки свесив, ждали. Скользила лодка по воде вперед, К холмам песчаным приближалась. Никто не греб, и паруса не гладил ветер. Вода сама несла их к берегам, Где стала лодка. Там тишина царила, Умерли все звуки. И не царапали шумы застывший воздух. Казалось, вовсе нет его, Однако все дышали. Тишину можно вдыхать, как запах.