Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского
Шрифт:
«Сейчас мою силу подкосили испытания, но и по соломе можешь судить, каким был колос. Арес и Афина щедро одарили меня безоглядной лихостью в бою. Когда я готовился в рейд или отбирал бойцов для засады, предчувствие смерти никогда не омрачало мой дух. Я всегда был первым в атаке, и разил медлительного врага копьем. В бою я был молодцом, но работы не любил, не терпел и возиться по дому и воспитывать детей. Меня манили галеры, схватки, полированные дротики и стрелы, смертельные игрушки, от которых обычных людей бросает в дрожь. Это призвание у меня, наверное, от бога, ведь каждый выбирает себе дело по вкусу.
«До того, как ахейский десант высадился на берегу Трои, я девять раз командовал кораблями и вел мужей в заморские экспедиции. Обильны были мои трофеи, а в качестве командира я первым выбирал себе добычу. Мой дом наполнился богатством, и земляки научились уважать и бояться
«Однако коварный Зевес готовил мне, несчастному, новые беды. Лишь один месяц я провел дома, наслаждаясь мирной жизнью в достатке с детьми и женой, как меня потянуло в рейд на Египет со своими верными товарищами. Я мобилизовал и оснастил девять кораблей, и легко навербовал дружину. Шесть дней длился отвальный пир, — много скота я принес в жертву богам. На седьмой день мы отплыли от берегов Крита и пошли со свежим попутным северным ветром легко, как по течению. Ни один из моих кораблей не пострадал, мы сидели и отдыхали, пока ветер и рулевые вели нас правильным курсом. На пятый день мы подошли к великой египетской реке, и я ввел свою мощную эскадру в дельту плавно текущего Нила. Мы бросили якоря, и я приказал надежным морякам стоять наготове у кораблей, пока не вернется посланная мной разведка. Но они поддались низменным инстинктам и неуправляемым страстям, и принялись разорять египетские деревни, убивать мужчин и уводить с собой женщин и детей. Крик и шум достиг города, и поднятые по тревоге горожане на заре бросились на нас в атаку. Долина Нила наполнилась пехотой, и колесницами, и блеском бронзы. Громовержец Зевес наслал панику на моих людей, и отнял мужество противостоять неприятелю. Враги напирали на нас со всех сторон. Наконец они окружили большую часть моих сил. Многие товарищи погибли от острого оружия египтян, уцелевших увели в рабство на тяжелые работы. А меня спасло присутствие духа — хотя я иногда жалею, что я не погиб, потому что с тех пор моя жизнь была непрерывной полосой страданий. Я быстро скинул прекрасный кованый шлем и щит, выпустил копье из рук, бросился к колеснице короля и припал к его коленам. Его тронули мои слезы, он сжалился надо мной, и усадил на днище своей боевой колесницы. Он увез меня во дворец, через дышащую яростью и злобой толпу, кровожадно нацелившую на меня ясеневые копья. Но он сдержал их, почитая Зевса, Бога-Заступника странников, — а его легко разгневать жестоким отношением к молящему о помощи.
«Я прожил семь лет в Египте и составил немалое состояние, — египтяне проявили ко мне щедрость. Восьмой год принес жулика-финикийца, вороватого пройдоху, который уже немало набедокурил на свете. Мошенник уговорил меня поехать с ним в Финикию, в его дом и поместье. Там я провел целый год. А когда дни и месяцы стали складываться во второй год, он взял меня с собой на корабль, идущий в Ливию, якобы для того, чтобы я помог ему с грузом, а на самом деле, чтобы продать меня за хорошие деньги в рабство. Я был полон подозрений, но выбора не было, пришлось отплыть с ним.
«Пользуясь добрым крепким бризом с севера, моряки взяли средний курс с подветренной стороны Крита. Но Зевес уже уготовал им кончину. Когда Крит остался за кормой, и вокруг остались лишь море и небо, он сгустил над нашим кораблем огромную фиолетовую тучу, омрачавшую море. Зевес прогрохотал и ударил перуном в корабль. Судно задрожало от божественного удара от форштевня до ахтерштевня, воздух наполнился серным дымом. Экипаж вылетел за борт, матросы мелькали на гребнях валов, как морские вороны в волнах. Им не было пути домой — так решили боги. В этот бедственный час Зевес дал мне в руки грот-мачту синебокого корабля, и я избежал худшей судьбы. Я вцепился в мачту и стал игрушкой волн и проклятых ветров. Девять дней меня носило по морю, а на десятую ночь, в кромешной тьме, огромный вал выкатил меня на побережье Феспротии. Ее король Федон радушно принял меня. Его сын нашел меня, без сознания, изнеможенного стихиями, сам отнес на руках во дворец своего отца, и дал мне тунику и плащ.
«Тут я и услышал об Одиссее. Король сказал мне, что Одиссей был его почетным гостем по пути домой, он показал мне сокровища: золото, бронзу и чистое железо, оставленные Одиссеем на хранение. Этих богатств хватит на десять поколений наследников. Одиссей, сказал мне король, отправился в Додону, к оракулу Зевса,
высокому широколиственному дубу, за советом, явно или тайно ему лучше возвратиться на богатую Итаку после долгих лет отсутствия. Совершая возлияние богам, король поклялся, что уже спущен на воду и оснащен корабль, который отвезет Одиссея домой на любимую Итаку. Но меня он отослал раньше — судно феспротов отплывало в богатый житницами Дулихий, и он приказал капитану доставить меня к королю Акасту.«Но феспроты замыслили недоброе, и я испил до конца чашу отчаяния. Когда их судно вышло в открытое море, они решили меня поработить. Они сняли с меня тунику и плащ, и дали лохмотья, которые ты видишь на мне. К вечеру они подошли к распаханным полям Итаки, стали на якорь и сошли на берег поужинать, а меня связали веревками и бросили в трюм корабля.
«Сами боги, я думаю, помогли мне развязать узлы. Я положил одежду на голову, соскользнул в воду по гладкой сходне и поплыл вразмашку. Вскоре я оказался на берегу, на безопасном расстоянии от моих врагов, зашел в густые заросли кустарника и спрятался. Они подняли шум и крик, но вскоре поняли, что весь остров не обыщешь, поднялись на борт и отплыли. Боги помогли мне спрятаться, по их милости я оказался в гостях у доброго человека. А значит, мне еще не суждено погибнуть».
Каков был твой ответ, о свинопас Эвмей?
— Мой злосчастный друг, твой долгий рассказ о невзгодах[76] и странствиях тронул меня, за исключением неправдоподобных и нескладных небылиц об Одиссее. Какая тебе нужда плести эти враки? Я-то знаю, почему исчез хозяин: боги ненавидели его и не позволили ему пасть на поле битвы с троянцами, или умереть в объятиях друзей после сражения. Тогда весь ахейский народ насыпал бы курган на его могиле, а сыну он завещал бы великую славу. Но он был бесславно унесен бесами бурь.
«Поэтому я живу отшельником среди свиней, и в городе не бываю, разве что странник принесет вести, и мудрая Пенелопа вызовет меня послушать. По таким оказиям все сидят кругом и засыпают рассказчика вопросами, — и те, кто скорбит о сгинувшем лорде, и те, кто ест на халяву за его счет. Но я утратил интерес к рассказам странников с тех пор, как меня сумел провести один бродяга из Этолии. Он кого-то убил, скитался по всему свету и пришел к моим дверям. Я радушно его встретил, а он рассказал мне, что видал Одиссея с Идоменеем на Крите, где они чинили пострадавшие от шторма корабли. Он, мол, вернется летом или к уборке, с несметными богатствами и вместе со своими отважными соратниками, так он сказал, и я ему сдуру поверил. Но тебе, злосчастный старец, принесенный судьбой к моему порогу, незачем ложью втираться ко мне в доверие. Таким путем не добьешься моего уважения и щедрот. Я чту закон гостеприимства и Зевса, установившего этот закон, и жалею тебя.
Но хитрый Одиссей стоял на своем:
— Какой ты недоверчивый! Тебя не убеждает моя клятва — побьемся об заклад, и свидетелями нам все Олимпийские боги. Если твой лорд возвратится, ты облачишь меня в чистую тунику и плащ, и отправишь в Дулихий, куда я собираюсь. А если он не вернется, вели своим батракам сбросить меня с вон того обрыва в назидание нищим, чтобы не завирались.
— Хорош я был бы, — воскликнул честный свинопас, — если бы пригласил тебя в свой дом и радушно принял, а затем лишил жизни! Долго мне пришлось бы замаливать такой грех. Ладно, пора ужинать. Надеюсь, что скоро придут мои свинари и приготовят что-нибудь получше.
В это время появились пастухи, гнавшие стада свиней. Визг и хрюканье не прекращались, пока пастухи загоняли животных в загоны, и те устраивались на ночлег. Достойный Эвмей окликнул своих людей:
— Приведите отборного борова, я его заколю в честь моего иностранного гостя, и мы поедим тоже. А то мы бьемся и мучимся, откармливая белозубых боровов, а другие жрут их на халяву.
Он наколол дров острым топором, а пастухи затащили откормленного пятилетнего борова и подвели к очагу. Свинопас, человек с твердыми устоями, не позабыл Бессмертных. Он вырвал пучок щетины с головы белозубой жертвы и бросил в огонь, обращаясь к Богам с молитвой о возвращении Одиссея. Он оглушил борова цельным поленом. Боров рухнул замертво. Они перерезали ему глотку, опалили огнем и быстро разрубили на части. Пастух взял по первому кусу от каждой части, положил сырое мясо на жир и бросил в огонь, посыпав ячменной мукой. Они нарезали мясо, нанизали на вертела, тщательно поджарили, сняли с вертелов и положили на блюда. Свинопас, славный точным глазомером, поделил мясо на семь порций. Одну из них он поставил в сторонку для нимф и Гермеса, сына Майи, а прочие поставил перед едоками. Одиссею он дал самую почетную часть — хребтовую часть белозубого зверя.