Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

— Клянусь Зевсом и страданиями своего отца, погибшего вдали от Итаки или странствующего по свету, — возразил Телемах, — я не собираюсь задерживать брак своей матери. Я ее уговаривал сделать выбор и выйти замуж, и обещал ей самые щедрые дары к свадьбе. Только что из дома ее не прогонял, но это мне совесть не позволяет.

В ответ на слова Телемаха Афина Паллада наслала на женихов приступ буйного смеха. Они безудержно хохотали, — и не могли остановиться. Смеющиеся рты не подчинялись им, мясо на тарелках сочилось живой кровью, глаза исполнились слез, и сердца объяла тоска. Богоравный Феоклимен воскликнул:

— Злосчастные, какое проклятье поразило вас? Ночь укрывает ваши головы, лица, сползает к коленам. Плач и стенания слышатся, слезы бегут по щекам и кровью потеют стены. Призраки клубятся у входа и заполняют зал, чередой стремятся сквозь тьму в ад. Солнце исчезло с небес, сгустился зловещий туман.

Они расхохотались громогласно, как один человек, и Эвримах сын Полиба сказал:

— Наш зарубежный друг не в своем уме. Живее, молодежь, выведите его на площадь — ему мерещится темная ночь посреди бела дня.

— Эвримах, — отвечал Феоклимен, — я найду путь и без твоей указки. Глаза у меня есть, и уши, и две ноги, и дух не слаб. С их помощью я пересеку порог, ибо я чую беду. Ее не отвратить, от нее не отмахнуться. Она постигнет каждого, кто осквернял буйством и непотребностью славный дом Одиссея.

И он покинул дворец и нашел приют в дому Пейрея. А кавалеры обменялись понимающими взглядами и принялись потешаться над Телемахом, высмеивая его гостей:

— И впрямь, Телемах, не везет тебе с гостями. Сперва ты принимаешь никчемного бродягу, грязного и безвестного, у которого только жратва и выпивка на уме, пальцем о палец не ударит, только землю тяготит. Теперь и второй гость туда же — вскакивает и изображает из себя провидца. Послушай нашего совета — бросим-ка эту пару в трюм галеры, идущей в Сицилию. Там за них дадут хорошую цену.

Но Телемах оставил эти издевки без ответа. Он молчал и не сводил глаз с отца, ожидая сигнала к атаке на мучителей. А разумная Пенелопа поставила свое кресло так, что могла слышать все, что происходило в зале. Веселье не помешало ее кавалерам заколоть множество скота и овец для обильного обеда. Они не знали, что Богиня и богатырь уже готовят им страшный ужин в расплату за их злодейство.

Песнь XXI

Могучий лук

В это время ясноглазая богиня Афина послала мудрую Пенелопу в зал с могучим луком и железными секирами, чтобы испытать силу кавалеров и привести их к гибели. Королева спустилась из своих покоев по крутой лестнице, сопровождаемая кучкой фрейлин. В изящной руке она держала медный кованый ключ изощренной формы с ручкой из слоновой кости. Она прошла в сокровищницу короля, где хранились его бронза, золото, ковкая сталь. Тут же лежал и крутой лук с двойным изгибом, и колчан, полный поющих стрел. Их подарил Одиссею герой Ифит, сын Эврита, когда они случайно встретились в Лакедемоне, в гостеприимном дому Ортилоха в Мессене.

Одиссей приплыл туда по общинному делу: мессенцы угнали три сотни овец с Итаки вместе с пастухами и подпасками, погрузили на корабли и уплыли. Отец и старейшины послали Одиссея, тогда еще совсем юного паренька, в дальний путь за овцами. А Ифит искал пропавших лошадей — дюжину кобыл, с крепкими мулами-жеребятами у сосцов. Он нашел лошадей, а через них и свою погибель, столкнувшись со смелым сыном Зевеса, Гераклом Львиное Сердце. Геракл убил его в своем собственном доме, хотя Ифит был его гостем, жестокосердно пренебрегая местью богов и долгом гостеприимства. Он попотчевал гостя, затем убил его, взял себе лошадей и загнал в свои стойла.

Итак, в поисках лошадей Ифит встретил Одиссея и подарил ему лук своего отца, великого Эврита, перешедший ему по наследству вместе со дворцом. Одиссей отдарил его острым мечом и мощным копьем в знак знакомства, которое так и не расцвело — не успели они посетить друг друга, как сын Зевса убил богоравного Ифита, дарителя лука. Великий Одиссей никогда не брал лук с собой на войну, но хранил в сокровищнице на память о друге. Только на Итаке он стрелял из этого лука.

Прекраснейшая из женщин подошла к королевской сокровищнице и поднялась на гладкий дубовый порог, тщательно обтесанный плотником минувших дней. Тот острогал брус по линейке, отвесно установил косяки в гнезда и навесил блестящие двери. Королева быстро отвязала ремень, державший дверную ручку, вставила ключ в скважину и умелым движением отвела засов. Ключ сработал, и двери распахнулись перед ней с ревом быка на лугу. Она вступила на высокий помост, где стояли сундуки с одеждой, пересыпанной ароматическими травами. Приподнявшись на носки, она дотянулась до колышка, на котором висел лук в блестящем футляре, сняла его, присела, положив футляр на колена, достала лук своего господина и супруга и горько заплакала. Выплакавшись вдоволь и успокоившись, Пенелопа прошла в зал к гордым кавалерам, держа в руке лук и колчан с губительными стрелами. Служанки принесли сундук с железом и бронзой, служившими Одиссею в играх. Королева прикрыла лицо вуалью и обратилась к кавалерам, стоя у колонны меж двух верных фрейлин:

— Внемлите мне, лорды и кавалеры. За долгие годы отсутствия законного хозяина вы превратили наш дом в кабак, вы гуляете здесь изо дня в день под предлогом сватовства. Подходите же, мои отважные кавалеры, я предлагаю вам испытание. Перед вами могучий лук богоравного Одиссея. Кто натянет его голыми руками и пошлет стрелу сквозь ушки двенадцати секир, получит меня в жены. Я пойду за ним и оставлю дом моего мужа, прекрасный, полный добра дом, который будет мне являться во снах.

Она обратилась к доброму свинопасу Эвмею и повелела ему поставить лук и боевые топоры для испытания кавалеров, но Эвмей разрыдался, взяв оружие. Стоявший рядом пастух тоже заплакал при виде королевского лука. Это вызвало гнев Антиноя, обрушившегося на них с руганью:

— Безмозглые простофили, пара дурней, как вы смеете хлюпать носом и расстраивать вашу госпожу? Она и так страдает из-за потери любимого супруга. Сидите тихо и ешьте молча, или проваливайте и плачьте в другом месте. Оставьте лук, мы сами с ним разберемся. Это верное и трудное испытание — нелегко будет натянуть тугой лук. Нет среди нас человека, равного Одиссею. Я его хорошо помню, хотя я тогда был еще мальчишкой.

Так он сказал, но в сердце Антиной лелеял мечту натянуть лук и пустить стрелу сквозь ушки секир. Он не знал, что, когда начнется стрельба, он сам окажется первой мишенью для стрел великого Одиссея, которого он оскорблял в его же дому, и подстрекал других к оскорблениям.

Принц Телемах воскликнул:

— Я, наверное, сошел с ума! Моя любимая премудрая мать собирается уйти из дома и вступить в брак, а я радуюсь, как дурак! Что же, джентльмены, подходите, вот приз победителя — дама, равной которой нет во всех ахейских землях, ни в святом Пилосе, ни в Аргосе, ни в Микенах, ни на нашей Итаке, ни на материке. Но это вы и сами знаете. Нужно ли мне восхвалять свою мать? Подходите, без оправданий и уверток, не надо отлагательств. Я и сам готов попытать счастье. Если мне удастся натянуть лук и выстрелить сквозь ушки секир^[87], я не так буду грустить, когда моя мать уйдет с чужим человеком — я буду знать, что я сравнялся с отцом и могу справиться с его оружием.

Он снял с плеч перевязь с мечом и ярко-алую накидку и встал. Он принялся устанавливать боевые топоры, прорыл для них одну длинную канавку и поставил их точно по одной линии. Землю вокруг секир он утрамбовал. К всеобщему восхищению он аккуратно поставил секиры, хотя никогда не видал, как это делал Одиссей. Он встал у порога и взялся за лук. Трижды он отчаянно пытался согнуть лук, и трижды расслаблял мышцы. Но надежда натянуть тетиву и послать стрелу не покидала его. Может быть, в четвертый раз ему это и удалось бы, но Одиссей нахмурился и положил конец его усилиям. Телемах вздохнул во всеуслышанье и сказал: