Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского
Шрифт:
— Иди и позови его, — сказала Пенелопа, — пусть он сам мне расскажет. До прочих гостей мне дела нет, пусть сидят, где хотят. Им не приходится заботиться, их добро, хлеб и старое вино лежат нетронутыми у них дома, на попечении слуг, а сами они сидят у нас на шее изо дня в день, приносят в жертву наших быков, овец и откормленных коз, и хлещут наше драгоценное вино на пирушках. Наше достояние гибнет, а Одиссея все нет. Он спас бы нас от разорения. О, если бы он вернулся на родину! Он и Телемах живо заставили бы кавалеров расплатиться за свои злодеяния.
Не успела она договорить, как Телемах чихнул, так громко, что весь дом
— Иди и приведи странника, — сказала она, — ты заметил, что сын чихнул, когда я это сказала? Чих — верная примета, кавалерам суждена гибель. Не забудь, скажи страннику: если я сочту его рассказ правдивым, я дам ему новую тунику и накидку.
Получив указания, свинарь оставил королеву, и приблизившись к страннику, передал ему ее слова.
— Почтенный странник, мудрая Пенелопа, мать Телемаха, зовет тебя. Она хочет тебя расспросить о лорде, во имя которого она приняла столько страданий. Если она сочтет твой рассказ правдивым, она одарит тебя одеждой, в которой ты так нуждаешься, и ты сможешь спокойно побираться в нашем городе, где люди великодушно подают милостыню.
— Я охотно расскажу Пенелопе все, что я знаю, — отвечал Одиссей, — а мне есть что рассказать, ибо я делил невзгоды с Одиссеем. Но я опасаюсь этой своры безумных юных удальцов, чья наглость и ярость вопиют к небу. Только что в меня угодили табуреткой, когда я мирно шел по залу, и никто меня не защитил. Пусть Пенелопа запасется терпеньем до заката, а тогда расспросит меня о своем муже и его скором возвращении. Пусть она прибережет для меня место у очага, потому что на моих плечах худые обноски, как ты знаешь и сам — ведь я пришел сперва к тебе.
Свинопас вернулся к королеве. Не успел он переступить порог, как Пенелопа воскликнула:
— Почему ты не привел его, Эвмей? Что мешает бродяге? Боится ли он кого-то, или стесняется ходить по дворцу? Скромность не к лицу побирушке.
— Он опасается разнузданных драчунов, — сказал Эвмей, — и просит повременить до заката. И тебе, королева, было бы лучше принять его без посторонних, чтобы расспросить толком.
— А он не дурак, этот странник, и верно понимает ситуацию, — сказала мудрая Пенелопа. — И впрямь, таких лиходеев и греховодников, как эти кавалеры, на всем свете не найдешь.
Выполнив поручение, достойный свинопас оставил королеву и вернулся на пир. Он подошел к Телемаху и прошептал ему на ухо, чтобы другие не услышали:
— Хозяин, я ухожу, надо присматривать за свиньями, ведь они кормят и меня, и тебя. А ты справляйся здесь — и в первую очередь побереги себя. Ведь юные господа не очень-то благоволят к тебе. Чтоб их разразило прежде, чем они нам повредят!
— Хорошо, отец, — сказал Телемах, — ступай к себе после ужина, но возвращайся поутру с отборным животным для жертвы. А я справлюсь с помощью бессмертных богов.
Свинопас уселся на отшлифованное сидение, а когда наелся и напился вволю, пошел к своим свиньям, а в залах в последних лучах заката танцевали и пели пирующие.
Песнь XVIII
Нищий во дворце
Тут на сцену вышел обычный бродяга, который побирался по селениям Итаки и славился своей прожорливостью и умением есть и пить весь день напролет. Несмотря на внушительные размеры, не было
у него ни силы, ни смелости. Его леди-мать назвала сына Арней, но ребята дали ему кличку Ир[79], потому что он был у всех на побегушках (подобно Ириде, вестнице богов). Он пришел, чтобы прогнать Одиссея из собственного дома. И начал он с оскорблений и ругани.— Вали отсюда, старик, а то я тебя за ноги вытащу. Видишь, мне подмигивают, мол, выбрось его отсюда, — хотя мне это делать не хочется. Давай, вставай и проваливай, а то дело дойдет до зуботычин.
Хитроумный Одиссей мрачно глянул на него и сказал:
— Я тебе, почтенный, ничего не сделал, и ничем не обидел. Я не завидую твоей милостыне, сколько бы ты ни получил. У притолоки достаточно места для нас обоих, так что не жалей чужого добра, раз уж ты бродяга, вроде меня и мы оба полагаемся на богов, что пошлют пропитание. Подумай дважды, прежде чем лезть с кулаками, а то я забуду свои годы, рассержусь и кровянку пущу по губам. И завтра у меня будет спокойный денек, потому что ты больше никогда не сунешься во дворец Одиссея, сына Лаэрта.
Эти слова разъярили бродягу Ира.
— Чтоб тебя…! У пузана язык как помело, мелет, как старуха у печки. Ничо, у меня есть для тебя подлянка в запасе, один слева, один справа, и зубы так и посыпятся на землю, как зерна под клыками кабана[80]. Препояшься и дай джентльменам посмотреть на наш бой — если посмеешь выйти против молодого удальца.
Они подзадоривали друг друга на гладко обструганном пороге у высоких дверей. Почтенный Антиной услышал их, злорадно засмеялся и обратился к женихам:
— Друзья, нам везет, как никогда. Боги устраивают для нас матч! Ир и наш странник готовы схватиться на кулаках! Джентльмены, делайте ваши ставки!
Гости вскочили в восторге и сгрудились вкруг оборванных попрошаек. Антиной сын Евпейта продолжал:
— Послушайте, джентльмены. Вот мой план. На гриле лежат козьи рубцы с жиром и кровью, которые мы приготовили на ужин. Пусть же лучший из них, после победы в бою, первым выберет себе угощенье. Мало того, он всегда сможет приходить на наши пиры, а других попрошаек мы в зал не допустим.
Все поддержали предложение Антиноя, а хитрый Одиссей сказал:
— Друзья, как может обессиленный невзгодами старик справиться с молодым человеком? Только мое неуемное брюхо подмывает меня получить взбучку. Но поклянитесь не подсоблять Иру: я не хочу проиграть бой из-за нечестного удара от одного из вас.
И они торжественно поклялись, а Телемах сказал:
— Странник, если у тебя хватает смелости помериться силой с Иром, не опасайся никого из джентльменов. Тот, кто тебя тронет, будет иметь дело со мной. Я хозяин дома, и меня поддержат принц Антиной и принц Эвримах, люди здравомыслящие.
Все поддержали его. Одиссей повязал свои лохмотья в виде набедренной повязки, и обнажил свои мощные бедра, широкие плечи, грудь и мускулистые руки. Сама Афина стояла рядом и приумножала его монаршую стать. При виде народного пастыря, поражены были женихи и сказали друг другу:
— Ничего себе окорока торчат у старика под отрепьями. Каюк Иру. Наш бродяга искал приключений на свою жопу и нашел.
Их слова потрясли Ира до глубины души. Служителям пришлось подоткнуть ему одежду и вытащить силой в круг, потому что он весь трясся от страха. Антиной резко бросил ему: