Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского
Шрифт:
Услышав это, Телемах вышел из зала, и пошел с копьем в руке, сопровождаемый двумя охотничьими псами, в народное собрание к ахейским воинам. А превосходная Эвриклея, дочь Опса, сына Певсенора, отдавала распоряжения служанкам:
— Живо за работу, — воскликнула она. — Вы, девушки, подметите полы, только сначала побрызгайте водой, и чтобы дело в руках кипело. Не забудьте натянуть пурпурные чехлы на кресла. А вы хорошенько вытрите столы и перемойте бокалы для вина и двуручные чаши. А вы, девушки, бегом к колодцу и принесите воды, одна нога здесь, другая — там. Молодые джентльмены скоро придут, раньше, чем обычно — ведь сегодня праздник.
Девушки разбежались по своим делам. Два десятка пошли по воду к колодцу, где текла темная вода, а
— Странник, добился ли ты благосклонности молодых лордов, или они по-прежнему воротят нос?
— Эвмей, — сказал Одиссей, — пусть боги покарают этих злодеев за их дерзость и несносное поведение в чужом дому! Нет в них ни капли порядочности.
Подошел козопас Меланфий, пригнавший отборных коз для трапезы женихов. С ним было два подпаска. Они привязали коз в гулкой галерее, и Меланфий стал допекать Одиссея:
— Как, ты все еще здесь? По-прежнему докучаешь всему дому и клянчишь объедки у джентльменов? Я вижу, что от тебя не отделаешься без хорошей взбучки. Такая настырность не к месту. Это, в конце концов, не единственная пирушка в городе.
Одиссей благоразумно не отвечал на его оскорбления, только молча опустил голову, но в его сердце закипала злоба. Пришел третий пастух, Филойтий, он пригнал телку для стола женихов и несколько отборных коз. Их он переправил с материка на городском пароме. Филойтий тщательно привязал животных в гулкой галерее и обратился к свинопасу с вопросом:
— Свинарь, что это за новый странник во дворце? Какого он роду-племени, по его словам? Кто его родичи, и где лежат их земли? С виду он замарашка, но сложен по-королевски. Впрочем, когда боги в гневе лишают человека дома, он быстро теряет свою красу, хотя б и родился во дворце.
Он подошел к Одиссею, протянул ему руку и сердечно сказал:
— Добро пожаловать, сэр странник! Сейчас тебе не везет, но пусть грядущее принесет тебе радость. Отец Зевес, ты самый жестокий из богов, ты создал нас, но не щадишь, а караешь несчастьями, страданиями и бедами. Меня потом прошибло, и слезы подкатили к глазам, когда я тебя увидел. Ты напомнил мне Одиссея — если он жив и видит сиянье дня, то, верно, скитается бродягой в обносках по лику земли. А если он умер и спустился в чертоги Аида, то остается его оплакать. Я был еще мальчишкой, когда он доверил мне свои стада в Кефаллении. Мой широколобый скот размножился невероятно, как колосья пшеницы, большего смертному и не пожелаешь. Но эти пришельцы, пренебрегая хозяйским сыном и волей богов, все время заставляют меня гнать им скот для пиров. Сейчас они надумали поделить между собой все достояние нашего давно пропавшего короля. Я не могу решить, что делать: при живом наследнике нехорошо сменить хозяина и уйти со всеми стадами на новое место, но еще хуже терпеть несправедливость и пасти скот для захватчиков-женихов. Мое положение невыносимо. Давно надо было мне сбежать под защиту какого-нибудь могучего лорда, но я все еще надеюсь, что мой несчастный король нежданно вернется и разгонит женихов.
— Пастух, — отвечал находчивый Одиссей, — ты человек здравого ума, и сумеешь сохранить секрет, который я тебе раскрою. Клянусь Зевсом, величайшим из богов, и гостеприимным столом и очагом Одиссея, возле которого я стою, что Одиссей вернется домой, прежде чем ты покинешь Итаку. Ты воочию увидишь, как предсказанная тобой судьба постигнет назойливых захватчиков.
Пастух ответил: «Да сбудутся твои слова, странник, и ты увидишь, как тешатся силой мои руки». Эвмей вторил ему молитвой Олимпийским богам о скором возвращении мудрого Одиссея.
А лорды-соискатели обсуждали, как погубить Телемаха. Внезапно слева от них вещей приметой пролетел орел с испуганным голубем в когтях. Амфином
встал и сказал: «Друзья, наш заговор убийства Телемаха обречен на провал. Пошли лучше пировать». Они согласились с ним, и пошли во дворец Одиссея, где они бросили свои накидки на кресла и закололи овец, коз, свиней и телку. Они поджарили потроха и сняли их с огня, смешали вино в чаше. Свинопас разнес кубки, величественный Филойтий подал хлеб в изящных корзинках, а Меланфий разлил вино. Они сели за стол и навалились на отменные яства.Телемах усадил Одиссея возле каменного порога, у самого входа в зал. Он поставил Одиссею шаткий табурет и маленький столик, подал ему потрохов и налил вина в золотую чашу.
— Сиди спокойно, — сказал он, — и пей с джентльменами. Я защищу тебя от обиды или удара. Тут не кабак, а дворец Одиссея, а я — его наследник. А вы, кавалеры, уймите сердца и руки, чтобы не было драк и перебранок.
Их изумила дерзость Телемаха. Женихи прикусили язык, только Антиной сын Эвпейта обронил:
— Ахейцы, Телемах обнаглел и оскорбляет нас. Но придется смириться с его угрозами, раз Зевес сорвал наши планы. Иначе эти стены не слыхали бы больше его сварливого верещания.
Телемах пренебрег его речами.
А в городе вестники провели по улице животных на заклание по случаю праздника[86]. Длинноволосые ахейцы собрались в тенистой роще Аполлона-лучника. А женихи во дворце запекли мясо на угольях, сняли с вертелов и поделили. Слуги не обделили и Одиссея, и дали ему такую же долю, как и самим себе, по велению его дорогого сына Телемаха.
Но Афина не позволила высокомерным женихам отказаться от оскорблений: она хотела поглубже уязвить королевское сердце Одиссея их пренебрежением. Среди женихов особенно неуемным был некто Ктесипп с Зама. Нехитрая вера во всемогущество своего богатства вскружила ему голову, и он тоже отправился свататься к жене пропавшего короля. Он заревел во весь голос, чтобы его услышали хмельные собутыльники, и отмочил шуточку:
— Лорды-кавалеры, послушайте, что я скажу. Странник получил свою порцию, как и следовало. Несправедливо и недостойно скупиться с гостем Телемаха, каким бы он ни был. Я и сам поднесу ему гостевой дар, чтобы он потешил свою старую клячу-банщицу или угостил слугу.
Он схватил здоровенной ручищей коровье копыто с блюда и запустил им в Одиссея. Но Одиссей легко уклонился, и иронически усмехнулся, когда копыто врезалось в стену, не причинив ему вреда. Телемах обрушился на Ктесиппа:
— Тебе повезло, Ктесипп, что ты не попал в моего гостя, хоть это не твоя заслуга. Если бы ты попал, я бы пропорол тебя копьем, и твой отец устраивал бы похороны, а не свадьбу. Я не потерплю такого необузданного поведения в моем дому. Я был ребенком, но сейчас уже могу отличить добро от зла. Нам приходится бессильно терпеть, пока режут наш скот и транжирят еду и вино, потому что одному не справиться с такой оравой. Но не доводи дело до кровопролития. А если ты не остановишься и перед убийством, то знай — по мне лучше умереть, чем изо дня в день терпеть такие гнусности, когда моих гостей оскорбляют и служанок тискают в моем величественном дворце.
Долгое всеобщее молчание было ответом на вспышку Телемаха. Его нарушил Агелай, сын Дамастора:
— Друзья, мужчине не пристало раздражаться или жаловаться на прямые речи. Оставьте в покое странника и слуг Одиссеева дома. Вот мой совет Телемаху и его матери. Я даю его от всего сердца, и надеюсь, что вы его примете. Пока ты и твоя мать надеялись, что твой мудрый отец вернется домой, никто вас не осуждал за уклончивость и отсрочки женихам. Это было разумным поведением, пока жила надежда на его возвращение. Но сейчас ясно, что он сгинул навеки. Поэтому я советую — поговори со своей матерью и объясни ей положение дел. Пусть она выберет самого достойного и щедрого средь нас и выйдет за него. Тогда ты спокойно насладишься своим наследством и обильной едой и вином, а твоя мать уйдет в дом нового мужа и будет там распоряжаться.