Одна беременность на двоих

— Куда это вы, юная леди, так спешили? Да ещё с беременной подругой?

Я увидела, что взгляд его покоится на животе Аманды, по которому отстукивали барабанную дробь её пальцы.

— Я писать очень хочу, — сразу выдала Аманда очень тихо и покраснела.

Я смотрела на лицо мужчины, возраст которого не могла определить из-за шлема и огромных солнцезащитных очков. Губы его расплылись в широкой улыбке, и мне на миг показалось, что он сейчас проглотит прикрепленный к шлему микрофон.

— У меня сыну месяц завтра исполняется. Я всё помню. Езжайте, но в следующий раз никакой гонки на перекрёстке.

Он хлопнул рукой по капоту нашей «тойоты» и вразвалочку направился к мотоциклу.

— Он что, ушёл? — спросила я шёпотом, боясь взглянуть в зеркало заднего вида.

Теперь у меня была мокрая не только спина, но и грудь, а руки, которыми я судорожно сжимала руль, трясло мелкой дрожью.

— Уехал, — сказала Аманда и начала смеяться.

Смех её был диким-диким, а я, хоть и силилась разлепить губы, не смогла рассмеяться. Зато почувствовала, что больше не хочу в туалет, а может и хочу, но расслабить нужную мышцу у меня вряд ли получится.

— Как же я забыла, что у тебя права дома. Вот дура… Сейчас, если б не его жена, он тебе бы по полной вкатал, и никакой судья бы не помог. Хоть какая-то польза от моей беременности. Давай поменяемся местами.

Я еле вылезла из машины, даже не сумев полностью разогнуть в коленях ноги. Так и обходила машину на полусогнутых. Аманда, выгнув спину дугой и выпятив живот, перелезла с пассажирского сиденья через поднятую ручку ручного тормоза на место водителя, втиснувшись между рулём в то небольшое пространство, которое я оставила, пододвинув кресло почти вплотную, как всегда делала, хотя и помнила, что из-за подушек безопасности надо сидеть от руля как можно дальше. Но сегодня правила были не для нас.

— Хочу к папе, — прошептала я, захлопнув дверцу машины. — Кажется, я ещё не доросла до взрослой жизни.

Аманда улыбнулась, но я так и не смогла растянуть губы в улыбке.

Глава сороковая "Главное верить, что боль не навсегда"

Никогда бы не подумала, что способна одна слопать почти два фунта шоколада. Если бы Аманда не забрала наполовину опустошённую вторую коробку, то я доела б и её, настолько была не в себе. В квартире продолжало вонять гарью. Не помогала даже открытая настежь балконная дверь. Я уселась на самом сквозняке, чтобы жар, охвативший меня в горячем душе, из которого я не вылезала с четверть часа, немного спал. Только всё равно было душно, словно сжавшиеся от испуга лёгкие так и не раскрылись. Я смотрела, как вздымается под полотенцем живот, и вновь и вновь прокручивала в голове встречу с полицейским.

Я чуть не преподнесла папочке отличный подарок к Рождеству в виде повышения страховки, ведь это стало бы моим вторым нарушением, и на скидку для примерного водителя рассчитывать бы не пришлось. Да и скидка для хорошего студента с моими итоговыми оценками за осенний семестр висела теперь на волоске. Надо взять себя в руки и прекратить делать глупости. Надо начинать взрослеть — полтора года до бакалавра, а я чувствую себя выпускницей школы.

Эти грустные мысли я заедала конфетами из коробки, открытой Амандой накануне, когда ей самой захотелось заглушить послевкусие китайской еды. Говорят, шоколад успокаивает нервы. Наверное, я являюсь исключением из правил, потому что зубы уже начало сводить от сладкого, а голова оставалась в тисках воспоминаний и тревог. Я поднялась с дивана и направилась на кухню выкинуть пустую коробку. На стойке лежала коробка пористого шоколада, потому что Аманда никак не могла вчера решить, какого именно шоколада ей хочется. Целлофан был уже снят, так что я спокойно сунула руку под крышку, чтобы засунуть в рот очередную порцию лекарства. Вкуса шоколада я уже не чувствовала, но жевательный и глотательный рефлексы работали отменно.

Аманда, принявшая душ первой, ушла куда-то. Она крикнула что-то, но шум льющейся воды заглушил голос. Я подняла глаза на дверь и увидела, что на крючке нет ключа от почтового ящика, и, как подтверждение моей догадки, через минуту Аманда вернулась с охапкой почты, которая успела скопиться в наше отсутствие. Я взирала на бумажную гору, выросшую на столешнице, пытаясь представить, как всё это поместилось в ящик.

— Ну что за люди! Мы же отписались от всей рекламы, — возмущалась тем временем Аманда. — Всё ведь идёт прямиком в мусор, а сколько деревьев губят! И краски, и человеческого труда!

— А ты подумай, сколько людей останутся без работы, убери рекламу, — промычала я сквозь жевание. — И мы, дизайнеры, кстати, тоже. Чего стоят только кассы самообслуживания в магазинах, это сколько кассиров остались без средств к существованию.

— Ты что, всё съела? — Аманда смотрела на пустую коробку, которую я продолжала держать в руке. — Тебе плохо не будет?

— Неа, — мотнула я головой. — У меня нет аллергии на шоколад. И вообще я тут читала в твоём журнале, — я выудила из сваленного достояния почтового ящика новый номер журнала для беременных, — что есть исследования, которые опровергают мнение, что если ешь в беременность много цитрусовых, у ребёнка обязательно будет на них аллергия. Говорят, наоборот, ребёнок привыкает к ним и потом очень даже любит их есть. Вообще пишут, что есть можно всё, только в меру.

— Вот именно, в меру, — Аманда решила забрать у меня пустую коробку и только тут заметила, что другая тоже начата. — Ты с ума сошла!

Она вырвала у меня из рук коробку, и я отчего-то была уверена, что получу ей по голове, но Аманда лишь швырнула коробку в ведро и схватила начатую с горьким шоколадом, чтобы положить наверх, на холодильник, словно мама, прячущая сладкое от маленького ребёнка.

— Я не могу успокоиться, — сказала я, обиженно шмыгнув носом. — Ты не представляешь, как я струсила в машине.

— И поэтому ты решила сожрать весь шоколад, который всучила нам мать? Иди лучше в ванне полежи!

— Не люблю в ванне лежать, — буркнула я и, скрутив трубочкой журнал, прошествовала с ним к дивану. — Да и вообще калифорнийцев с детства учат воду экономить. Слушай, я никогда не обращала внимания, а ты, когда чистишь зубы, воду в перерывах выключаешь? У вас там, в Неваде, тоже ж пустыня…

— Я — да, а ты?

— Понятное дело, что — да.

— А я тоже не замечала, странно, — сказала Аманда и принялась наливать себе в стакан воды.

— А чего странного? — отозвалась я, машинально открывая журнал. — Не замечаем, потому что делаем это одинаково. Примечаешь обычно лишь то, что отличается. Вот ты, например…

И тут я не нашлась сразу, что сказать, и замолчала.

— Я ношу стринги, а ты бикини, — тут же сказала Аманда, и я отчего-то вспыхнула, словно та сейчас стояла передо мной не в брюках, а нагая с этими чертовыми полосочками. — И ещё ты носишь бюстгальтеры на косточках. Я тебе всегда хотела сказать, но…

Тут замолчала она, и я почему-то напряглась, заметив, как её взгляд скользнул от меня в сторону.

— В общем, ты ну не обижайся, я совсем не хочу, чтобы ты подумала, что я хочу… — затараторила сбивчиво Аманда. — В общем я не ношу на косточках с тех самых пор, как подруга моей мамы… В общем, я уже не помню, как мы пришли к этому разговору, но мама стала ей говорить, что читала где-то, что косточки в бюстгальтере провоцируют опухоли в груди, и подруга тогда со смехом ответила, что она всю жизнь только такие и носит, и…

Аманда вновь замолчала, и я выжидающе уставилась на её губы, которые она нервно покусывала.