Одна тайная ставка

Вновь оказавшись на улице возле вывески, я с сожалением констатировала: «Не здесь наша Аннушка разлила масло». И тут в окне первого этажа дома напротив я заметила неприметную табличку «Психологические консультации» и стрелку, призывающую свернуть за угол. Очевидно, вход располагался со двора.

Услуги психологов мне были не нужны, но я прекрасно помнила род деятельности Александры Крюковой, и надписью заинтересовалась.

В голове у меня не было ни одной идеи, зачем Анне являться сюда, даже если заведение на первом этаже и окажется филиалом психологического центра жены Даниила Альбертовича. Устроить поджог? Или насолить каким-нибудь еще способом? Но за что? Что сделала ей Крюкова помимо того, что встретила будущего мужа в школе, еще до рождения самой Ефременко?

Конечно, спокойствие и рассудительность, которые я отметила у Александры, вполне могли быть обманчивыми. Что скрывается за этой оболочкой, какие секреты хранит женщина, ведомо только ей одной. Способна ли Крюкова на какие-то выпады в сторону любовницы мужа? А главное, могла ли ее убить?

Я свернула за угол дома и направилась к первому подъезду. Возле него висела точно такая же табличка, но на этот раз стрелка указывала на входную дверь. Домофона не было, а ржавый кодовый замок, по всей видимости, давно не работал.

Консультации проводили в обычной квартире на первом этаже. На потертой двери был приклеен лист бумаги с номером телефона. Звонок отсутствовал. Я дернула ручку, но квартира оказалась заперта. Ничего удивительного в этом не было: если здесь принимали клиентов, звонки в дверь и случайные прохожие существенно отвлекали бы от процесса. Вряд ли настолько скромное заведение могло похвастать администратором или еще кем-то, кто мог бы взять на себя функции по встрече клиентов.

Записав номер телефона и немного поразмыслив, стоит ли ждать появления кого бы то ни было, я решила, что нет, и отправилась на вокзал. Прикинув, что не обеднею, в кассе я приобрела билет на вечерний экспресс за свой счет. Мне виделось, что я буду гораздо полезней завтра в конторе Субботкина, нежели здесь. Оставалось вернуться домой и собрать вещи, время, к счастью, позволяло это сделать.

Еще одной причиной, по которой я торопилась вернуться в квартиру Глафиры Дмитриевны, был нарастающий интерес к ее студенту по фамилии Трегубов. После того как я увидела на вечеринке Гэтсби человека, напомнившего мне Ланса, нестерпимо захотелось перебрать все бумаги и фотографии в ее доме.

Этим я и занялась сразу по приезде. Здравый смысл подсказывал, что неплохо было бы выспаться перед началом рабочей недели, но любопытство было сильнее меня.

Начала я со шкафа. «Просто освобожу место для вещей», – зачем-то соврала я самой себе и принялась перебирать тетради, папки и стопки бумаг. В детдоме Дуня Стрекалова научила меня многому, что касалось растений, а потому время от времени я испытывала радость узнавания, встречая знакомые термины в записях Глафиры Дмитриевны и ее учеников.

На самом деле у меня зародилась смутная догадка, и сейчас я прикладывала все усилия, чтобы найти ей хоть какое-то подтверждение.

Еще в стенах детдома я начала подозревать, что все мы оказались там не просто так. Виной тому необычные способности, которые в нас успели развить родители. Дуня, например, умела выживать в любых условиях, Лава, так мы называли Славку Лаваля, был компьютерным гением, Ланс ловко обращался с любым оружием, включая холодное, ну а я успела научиться от отца всему, чем обычно могут похвастаться тайные агенты. И виртуозные приемы самообороны – лишь малая часть из этого списка.

Списать на простое совпадение то, что столь одаренные дети оказались в одном детском доме, было слишком сложно. Оттого еще в детстве в голову закрадывались разные мысли и подозрения, но никакого разумного объяснения я не смогла найти и по сей день.

Теперь же, перебирая старые папки с дипломными работами, я как будто была близка если не к разгадке, то по меньшей мере к подсказке. Что, если наши родители были знакомы и заранее предопределили нашу судьбу? В таком случае где-то они должны были встретиться, и почему бы не здесь, в этом городе, во время учебы в институте? Тем более что, как теперь мне стало известно, минимум один из наших родственников учился у Глафиры Дмитриевны.

Я снова пожалела о том, что не успела познакомиться со старушкой, опоздав всего на несколько месяцев. Субботкин упоминал, что до последних дней она пребывала в трезвом уме, да и на память не жаловалась. Как было бы замечательно просто задать ей все накопившиеся у меня вопросы, а не сидеть сейчас на полу ее спальни среди горы пожелтевшей бумаги.

Но старушка была мертва, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжить поиски. Закончив с содержимым полок ее платяного шкафа, я так и не приблизилась к разгадке. Ни одной знакомой фамилии мне более не встретилось. Но был нюанс. Возможно, я просто не то ищу? Что, если в институте учились матери Дуни или Лавы, а не отцы? Тогда следовало искать на титульных листах студенческих работ их девичьи фамилии, которых я, разумеется, не знала.

Уверенности в том, что их помнили сами товарищи, не было, но все-таки я подумала, что можно попытаться связаться с Дуней и узнать. Ее контакты у меня были, хотя мы очень давно не созванивались. Кажется, нашелся хороший повод возобновить общение. Но только что я ей скажу? Она живет сейчас обычной жизнью с мужем и ребенком далеко отсюда и вспоминать былое не особенно расположена. Стоит ли вот так прямо вываливать на нее свои догадки или следует придумать предлог, по которому мне необходимо знать что-то о ее матери? Возможно, сначала следовало бы выяснить хоть что-то еще, а уже потом беспокоить подругу.

Я покинула спальню, так и не сложив в шкаф ни свои вещи, ни извлеченные из него стопки тетрадей. Меня интересовали фотоальбомы. Я вынула из серванта самый старый из них и вновь принялась переворачивать страницы, начав с первой. Групповые снимки я решила оставить напоследок, предварительно изучив вклеенные в альбом фотографии. Вдруг я не заметила что-то, когда листала его впервые? Ведь тогда я никак не рассчитывала увидеть в самом конце групповой снимок со студентом, лицо которого покажется мне знакомым.

На очередном снимке Глафира Дмитриевна стояла на Дворцовой площади в Петербурге в компании десятка улыбающихся молодых людей. Неожиданная мысль посетила меня. А что, если вовсе не институт в этом городе объединил наших родителей? Может быть, это был человек? Бабушка Субботкина колесила по стране с лекциями. Что, если она собрала вокруг себя сообщество, друзей по переписке, связанных одной общей идеей? Нет, кажется, пора было ложиться спать, иначе к утру из Глафиры Дмитриевны мое воображение сделает человека, способного заряжать воду через экран и вершить судьбы. То, что одним из тысяч ее студентов являлся родственник или даже однофамилец Ланса, вовсе не значит, что следы остальных наших родителей также плутают возле личности старушки.

В конторе я появилась разбитой и одной из последних. До последнего не получалось встать с постели, позавтракать я не успела, а потому, вспомнив о кофемашине в кабинете Анастасии, направилась прямиком к ней.

Настя, напротив, выглядела чудесно, потому что выходные, вероятно, использовала по назначению: для отдыха.

– Сара, подруга Ани, уехала из города. Я не стала беседовать по телефону. Зададим вопросы лично, она обещала отзвониться по возвращении, – сообщила Настя.

– Ты с ней знакома?