Однажды под Рождество

— Да что бы ты понимал в развлечениях! Ты же ни разу не напился до потери пульса, ни разу не устроил какой-нибудь дебош! Я в твоем возрасте весь город на уши ставила, и, помнится тебе это нравилось! Только сам ты ни на что не способен!

— А мои способности должны ограничиваться присасыванием к бутылке виски?

— Конечно нет! Просто глупо не воспользоваться шансом на расслабон в дружеской компании, а начинать научные диспуты!

— Да какие диспуты?! Мы же просто выясняли, кто автор тех строк!

— Вот я и говорю, что вы…

Мы с Джейсоном отошли к машине Эрика, успевшего погрузить все вещи в багажник, и флегматично наблюдавшего за битвой титанов.

— Кажется, я переборщила, — виновато протянула я.

— Да нет, мне кажется, у Тима это давно зрело. Он сто раз говорил, что Лили была бы идеальной девушкой, если бы хоть немного интересовалась чем-то, что находится дальше ее носа.

— Ну, у каждого свои недостатки, идеальных людей не бывает, — хмыкнула я.

— Это точно, — улыбнулся Джей. — Но они прямо Ледовое побоище устроили!

— Вряд ли. Ледовое побоище подразумевало тактическую победу над врагом малыми потерями. Здесь и речи не идет о чьем-либо преимуществе, — «оценил» шутку Эрик. Мы с Джейсоном переглянулись и рассмеялись, а затем я подошла к инженеру и свободной петлей накинула ему на шею широкий шелковый красный шарф.

— Зачем это? — удивился он.

— Яркое пятно на черном фоне, — подмигнула ему я.

Наконец, сердитая Лили подошла к нам и бесцеремонно села на переднее сидение. Эрик пожал плечами и последовал ее примеру, мы же с Джейсоном разместились сзади. Через несколько минут к нам присоединился успокоивший нервы пинанием снега Тим, и мы поехали домой.

— Тоже мне, сходили за покупками. Вечно ты всё портишь, Тим, — раздраженно сказала Лили, выпрыгивая из машины и направляясь к дому. Она была настолько зла, что даже не попрощалась с Эриком и Джейсоном, которые помогли мне отнести покупки в комнату, несмотря на мои протесты: когда Эрик начал доставать пакеты, я принимала их, а, забрав их все, попыталась улизнуть, но инженер молча попытался отобрать их у меня. Я возражала, однако ему на это было просто наплевать. Джейсон же посмотрел на эту картину и вопросил:

— А почему ты не хочешь, чтобы мы помогли? Мы же от чистого сердца.

Я впала в ступор, а расчетливый Эрик вырвал у меня пакеты, воспользовавшись ситуацией.

— Да она вообще никому не доверяет, — буркнул Тим. — Она не умеет людям верить, даже друзьям.

Я промолчала, а Эрик лишь презрительно посмотрел на историка. Джейсон пробурчал что-то о том, что его друг совсем не умеет держать язык за зубами, взял половину пакетов и пошел вперед. Попрощавшись с парнями и поблагодарив их за помощь, я упала на кровать и закрыла глаза. «Доверять людям. Я им доверяю. Вот только я стараюсь их не обременять».

========== Я ненавижу свое лицо! ==========

«Погодка — чудо! Снежок такой мягкий и пушистый, солнышко сияет, никакого мороза, всего лишь минус пять по Цельсию. Вот бы сейчас в лес попасть! Мечтать не вредно. Осталось три недели, работа выполняется в срок, но если расслабиться, точно не успеем. Пусть я сейчас уже почти не нужна, остались лишь мелкие детали, а так проект утвержден, у меня еще куча дел по оценке личности сотрудников, а там работы непочатый край. Просмотреть досье, поговорить с каждым по отдельности, понаблюдать за их работой… И почему дядюшка Мартин решил переделать свою швейную фабрику в дизайнерский центр дочери? Жуть какая…» — с такими мыслями я медленно шла по заснеженному парку, любуясь видами, открывавшимися моему взору. Всё же зима — прекраснейшее время года, время девственной чистоты природы и ее успокоения. Весной природа радуется жизни, искрится и сверкает молодыми побегами, стремится ввысь. Это время надежд. Летом природа сияет всем своим многообразием, заставляет улыбаться и двигаться вперед. Это время стремлений. Осенью она предстает во всем своем царственном великолепии. Она увядает, чтобы возродиться следующей весной, она словно царица на последнем параде — величава и печальна. Это время раздумий. Зимой же природа торжественно молчит, глядя сквозь дрему на суетящихся людей и всем своим видом словно объясняя простую истину: «Не стоит спешить, оглядись вокруг и загляни в себя». Это пора грусти и воспоминаний. Я больше всего люблю зиму, ведь только зима приносит столь величественный покой в людские сердца.

— Привет. Не думал, что встречу тебя здесь в такое время. От кого сбежала? — голос Тима раздался у меня прямо над ухом, и я чуть не подпрыгнула.

— Ты меня напугал! Нельзя же так подкрадываться, а если бы у меня инфаркт случился?! — возмутилась я.

— Ну, ты молодая, у тебя сердце здоровое, — расплылся Тим в улыбке.

— Это вряд ли, — пробурчала я, но взяла себя в руки и улыбнулась. — Рада тебя видеть. Как ты?

— Да как сказать… Образ идеальной девушки разрушен и не подлежит восстановлению, так что я в депрессии. А с другой стороны, я понял, что нельзя восхищаться человеком на расстоянии, не узнав его поближе. Я думал, что она сможет меня понять, но не понимал, что для этого мне нужно хотя бы поговорить с ней о том, что меня волнует. Я, наверное, полный кретин.

Мы шли по заснеженной аллее, а легкий ветер играл соломенными кудрями Тима, и было сейчас в нем что-то такое, чего я не видела раньше — грусть, осознание самого себя и даже некоторая потерянность. Он был сейчас совсем не тем, кого изображал каждый день. Он просто был собой — одиноким парнем, заблудившимся на дороге жизни и осознавшим наконец, что не знает не только верного пути, но даже примерного направления. Как бы глупо это ни прозвучало, таким он нравился мне больше — тихим и спокойным. Никакой беготни, суеты или глупых шуток. Просто попытка понять себя и не прятаться за ненужными масками.

— Ты просто думал, что она не такая, как все. Ты же любил ее, а любовь завязывает глаза розовой повязкой и раскручивает, чтобы ты точно промахнулся. Это не глупость, это попытка в кого-то поверить.

— «Любовная лодка разбилась о быт», ты хочешь сказать, — улыбнулся он. — Всё же, думаю, я сглупил. Знаешь, я всегда ей восхищался и пытался соответствовать. Я даже начал интересоваться тем, что ей нравилось. Вот только она ничего не замечала. Считала, что это в порядке вещей, ведь мы друзья детства. Как будто в друга детства нельзя влюбиться… Она меня не замечала: когда я поступил в университет, был скучным и неинтересным ботаником, который носил мешковатую одежду, пряча фигуру, и даже пытался не причесываться, чтобы внешность вызывала отторжение. Я тогда не хотел найти того, кто меня полюбит — я хотел, чтобы на меня перестали смотреть. Только вот всё было бесполезно: девчонки шептались, что я, наверное, таким образом выражаю протест против чего-то, а мешковатая одежда была просто загадкой, которую все пытались разгадать, говоря, что «у Аполлона не может быть фигуры Бахуса». Тогда-то она мне и понравилась: она всем говорила, что нечего сверлить меня взглядами, я же не картина, и что я вообще очень интересный человек, а они всё раздеть меня пытаются. Я был ей благодарен и начал интересоваться тем, чем она жила — модой и богемой. Надо ли говорить, как меня ото всего этого тошнило? «Сумочка от Прада не подходит к туфелькам от Гуччи! Какой кошмар, у этой актрисы совсем нет вкуса!» — и так каждый Божий день. Я стал носить красивую одежду, сделал современную стрижку, даже пытался подбирать аксессуары, основываясь на ее советах, и это принесло свои плоды: постепенно я стал своим в их компании. Я всегда слушал ее с открытым ртом, мне нравилось, как увлеченно она рассказывала свои теории о моде. Однако когда она начинала обсуждать чей-то стиль, я готов был вешаться на ближайшем бра. Я ни разу не пытался заговорить с ней об истории, хотя не представляю себе жизни без науки, и продолжал думать, что она может меня понять. Вот интересно, как бы она смогла понять меня, если бы я всегда подстраивался под нее? Риторический вопрос. Оглядываясь, я понимаю, что был полным идиотом: мне не нужно было слепо следовать за выдуманным идеалом и пытаться под него подстроиться, ведь делая это, я терял собственное «я», то есть моя конечная цель — чтобы меня полюбили таким, какой я есть — становилась недостижимой.

— Ты прав, когда тебя полюбят, тебя поймут и примут со всеми твоими увлечениями, привычками и тараканами в голове. Но это не значит, что ты будешь для той девушки идеален. Многое в тебе может ей не понравиться, и она будет бороться с этими качествами, например, твоя манера вечно всех жестоко подкалывать дико раздражает. И это не только мое мнение. Любовь — это постоянная работа над собой. Невозможно быть для человека совершенством, каким бы замечательным ты ни был. А что касается попытки подстроиться под кого-то… В мелочах — почему бы и нет? Но если это касается твоих основополагающих принципов, думаю, с таким человеком тебе не по пути. Ты же не хочешь потерять себя и стать тенью того, в кого влюбился?

— Конечно, не хочу. И насчет идеала — я это понимаю и готов меняться. Вот только не для кого: меня никто в упор не видит. Даже девушки с моего факультета считают меня в первую очередь красавчиком, и лишь затем ученым. Они всё время говорят: «И зачем такой парень пошел в науку? С его данными мог бы быть топ-моделью и грести деньги лопатой, ничего не делая». Но даже не это самое обидное. Самое гадкое во всей этой ситуации то, что меня не воспринимают ни профессора, ни редакторы журналов. Последние не хотят даже прочитать мои труды, а сразу говорят, что работы моделей их не интересуют, а «журналы мод печатают не в этом здании». Когда же им объясняешь, кто ты, они подозрительно щурятся и заявляют, что «если тратить столько времени на уход за кожей, времени на науку не остается», а лентяи, написавшие одну работу ради интереса и думающие о походе к визажисту, а не в библиотеку, им не нужны: они хотят сотрудничать с авторами в расчете на многие дальнейшие публикации. Профессора же вообще от меня поначалу отшучивались, мол, ошибся заведением, и институт — не школа моделей, подиума нет. Потом они поняли, что я довольно способный, но первое впечатление не убьешь, ко мне до сих пор относятся с подозрением, будто думают, что я через час всё брошу и сбегу на фотосессии. Когда я сказал, что собираюсь в аспирантуру, мой декан заявил, что сомневается, смогу ли я, выдержу ли, и вообще — оно мне надо? Я их убедил, что надо и что не сбегу, но они меня не понимают, считают, что это лишь временное увлечение, а если я посвящу этому жизнь, то потом буду жалеть до конца своих дней — такой шанс ведь упустил! Некоторые мне говорят, что наука никуда не денется, а красота быстро проходит, так почему бы не получить от жизни всё, а потом не вернуться к истории? Меня считают пустышкой, не способной ни на что. Впрочем, я оправдываю их ожидания — постоянно меняю девушек и ничем, кроме науки, подолгу не увлекаюсь. Есть, правда, биатлон, я им с детства занимаюсь, но это почему-то не учитывается. У меня всё время меняются вкусы. Вот музыка, например: то рэп, то рок, то джаз, то классика, и так по кругу с небольшими дополнениями. Я сам создал себе такую репутацию, да? Надо быть серьезнее, полностью погрузиться в работу и тогда, может быть, на меня посмотрят иначе…