Однажды рабби уйдёт

– Не нужно подогреть?

– Нет, всё отлично.

Магнусон был красивым мужчиной лет пятидесяти с седыми волосами и дружелюбными голубыми глазами. Девушка подарила ему тоскующий, обожающий взгляд – что немало развлекло жену – а потом неохотно удалилась на кухню.

– Нерешительная девица, – заметил он.

– Она влюблена в тебя.

– Смешно, – фыркнул он, пытаясь казаться раздражённым, хотя втайне испытывал удовольствие. – Когда Лора вернулась?

– В два, в три – кто знает? Я слышала, как она вошла, но не смотрела на часы. К чему?

– К чему? К тому, что она наша дочь. Она девушка…

– Ей двадцать пять лет, Говард.

– И что?

– И она провела последние три года в Англии, а до этого училась в школе, которая тоже находится достаточно далеко от дома.

– Понятно, – смутился он. – Тем не менее... она никогда не говорит тебе, куда идёт?

– Говорит, если задумывается об этом, или если я её спрашиваю. Накануне вечером она отправилась в Кембридж [7] . Что-то связанное с политикой.

7

Кембридж. Речь идёт не об английском городе, где расположен знаменитый Кембриджский университет, а о городе в штате Массачусетс в США, который отделяется рекой Чарльз от Бостона. Как и его английский тёзка, американский Кембридж является крупным интеллектуальным центром – здесь расположены не менее знаменитые Гарвардский университет, Массачусетский технологический институт (MIT), Университет Лесли и Международная бизнес-школа Hult.

– О, политика…

– Почему бы и нет? – София Магнусон была высокой женщиной с длинным узким лицом – скорее правильным, чем красивым. Даже сейчас, сидя в халате, она выглядела достаточно величественно, чтобы отправиться на посольский бал. – Тебе тоже стоит задуматься об этом, Говард. О, я хочу не баллотироваться на должность, но советовать, влиять. Что ожидается от человека, занимающего такое положение, как ты. – Она постучала по местной газете, которую читала. – Здесь говорится, что Ронни Сайкса пригласили в Вашингтон. Он собирается служить в какой-то президентской комиссии. Почему они никогда не приглашают тебя?

Он посмотрел вверх.

– Очевидно, потому, что я не принимаю активного участия в политике. Ронни Сайкс – член республиканского комитета штата. Почему тебя это интересует? Ты хочешь поехать в Вашингтон? Зачем?

– Ну, мы бы завязали знакомство с разными людьми, важными людьми, людьми, которые сидят за рулём. Ты же вносишь взносы в казну партии?

– Ничего существенного. Всякий раз, когда у них происходит банкет, я покупаю кучу билетов, но и всё. Между прочим, Сайкс – грек. Раньше его звали Скурос или что-то в этом роде.

– Какое это имеет значение?

– Это означает, что он общается с меньшинством, и поэтому может быть полезным для администрации.

– Ну, мы вроде бы тоже меньшинство? Почему ты не можешь быть в контакте с еврейской общиной?

– Он не просто грек. Он тесно связан со своей общиной. Кажется, он когда-то был президентом «АХЕПЫ» [8] .

– А ты когда-то занимал высокую должность в храме.

– Вице-президента. И это было семь или восемь лет назад, когда мы ещё жили в Бостоне. И я не играл какой-то значимой роли. Мой дедушка практически основал храм и был его первым президентом. А потом мой отец стал президентом на пару сроков. Так что я более или менее ожидал, что буду вовлечён в храмовые дела. Честно говоря, одной из достопримечательностей прихода в Барнардс-Кроссинге было то, что у меня появился повод отказаться от участия в этих делах.

8

«АХЕПА» – Американо-греческий прогрессивный просветительский союз — базирующаяся в США крупнейшая и старейшая в мире действующая международная греческая низовая общественная некоммерческая благотворительная организация, учреждённая 26 июля 1922 года в Атланте (Джорджия) в ответ на чинимые членами Ку-клукс-клана изуверства, имевшие место в американском обществе в начале XX века, а также для оказания помощи греческим иммигрантам в ассимиляции в это общество.

– Однако ты присоединился к здешнему храму в первый же год, как только мы приехали.

– Это другое. Это единственная еврейская организация в городе. Если бы я носил явно еврейское имя – Коэн, Леви или Гольдштейн – то не стал бы беспокоиться. Но Магнусон мог быть кем угодно – британцем, шведом. Я не хотел, чтобы кто-то думал, что мне стыдно за свои корни, и поэтому присоединился к храму.

– Хорошо, но в прошлом году ты стал членом правления. Разве это не означает более активное участие в делах? – вызывающе спросила София.

Магнусон усмехнулся.

– Я чувствовал, что должен был. Вот послушай: ты была в Париже, а у меня возникли проблемы. Я ни разу не рассказывал тебе о том, что случилось. Первое, о чём я подумал – проконсультироваться со своими адвокатами в Бостоне. Но быстро понял, что такой подход будет неправильным. Они превратят это в дело Верховного суда. Они предстанут перед коллегией выборщиков с письменными показаниями, свидетельствами, прецедентами. И я чувствовал, что это не сработает. Избиратели – местные люди, простые люди. Например, парикмахер. Такой подход может просто отвратить их от меня. Поэтому вместо шумихи я пошёл в ратушу, чтобы самостоятельно разобраться в ситуации. На стене висел каталог с именами городских чиновников, а юриста звали Моррис Гальперин.

Она понимающе улыбнулась.

– Ясно.

– В тот момент он оказался у себя в кабинете, поэтому я объяснил ситуацию и попросил его разобраться с этим, как моего адвоката.

– И?

– Он отказал мне.

– Он знал, кто ты?

– Да, конечно, но он объяснил, что здесь имеет место конфликт интересов, и он не может выступать в качестве моего адвоката по вопросу, по которому ему, возможно, пришлось бы давать советы выборщикам. Затем он сказал, что мне не нужен адвокат, и я просто должен предстать перед коллегией и рассказать свою историю, и это произведёт лучшее впечатление, чем если бы меня представлял адвокат. А потом подмигнул мне и сказал: «Кроме того, если выборщик задаст мне вопрос, моё мнение может помочь».

– Очень дружелюбно с его стороны, надо сказать.

– Конечно. Как оказалось, они даже не спросили его мнения. И единогласно решили в мою пользу. Поэтому после того, как решение опубликовали в городском вестнике, в результате чего оно приобрело официальную силу, я снова пошёл к Гальперину. Я чувствовал, что должен ему кое-что – за то, что он посоветовал мне не привлекать адвоката.

– И на этот раз, держу пари, он оказался более податливым.

– Ты проиграла! Он сказал, что не может взять плату за совет, так как дал его, исполняя обязанности городского юриста.

– Сколько лет этому Гальперину?

Он задумался, поджав губы.

– Около сорока.

– Приятно видеть, что, по крайней мере, у некоторых молодых людей осталось чувство этики. – Жена заметила лукавый взгляд мужа и добавила: – Или что-то ещё?

Магнусон рассмеялся.

– Ну, не совсем. Мы поговорили, и разговор перешёл на храм. Затем он неожиданно спросил меня, не возражаю ли я, если он предложит моё имя для членства в правлении.

– Просто так?

– М-м... Видишь ли, он знал, что я ему обязан.

– Но ты не интересуешься религией, и…

– Я объяснил ему, и он ничуть не смутился. Он сказал, что очень немногие члены правления действительно религиозны, но это не касается их чувства принадлежности к евреям, которое, по их мнению, связано с синагогой. Он понял, что при моей занятости я не смогу регулярно посещать собрания, а я понял, что не имеет значения, посещаю ли я их. Они просто хотели получить престиж моего имени на своей почтовой бумаге. И я согласился. Что ещё я мог сделать?