Однажды в Лопушках

Васятка мало чего успел разглядеть. А жаль! Небось, пацанам и сказать-то нечего. Темень. Тени в темени, которые мечутся. И кто-то закричал, не тут, а дальше. Потом стрельнули.

И еще.

— Ты, глянь за мальцом, — сказал дядька Святогор, вновь возвращаясь в исконное обличье.

И не простое, а боевое!

Васятка аж подпрыгнул от восторга, потому как одно дело, когда оборотень просто в зверином обличье, и совсем другое, когда он такой… такой… просто сердце в пятки ушло от восторга.

Огроменный!

Зубищи — с палец, если не с руку Васяткину. Глазища красным огнем пылают. Когтищи… про когтищи он не додумал, потому как тот, который Васятку держал, наверняка тоже оборотень, за спину его задвинул. А по зале пронесся тихий рык. Правда, от рыка этого волосья на спине зашевелились, но вот громким он точно не был.

А жаль.

Васятка бы поглядел, как эти оружных дерут. Ишь, придумали, оборотней опаивать! Или чего они там утворили. Додумать не успел, ибо громко, оглушающе грохнул выстрел.

И то ли от выстрела, то ли еще от чего, но стена взяла и осыпалась. А в дыру влезло… в общем, Васятка даже рот разинул.

И себя ущипнул.

Чтоб точно не спать. А после еще подумал, что теперь-то ему точно пацаны не поверят. Сам бы Васятка в такое не поверил бы, даже если б рассказчик землю жрал. Вот кому сказать, чтоб из пролома в стене выступил… выступила.

Воинша?

Или как правильно назвать? Оно же ж видно, что девица. Но в доспехе. И с секирою. А на голове шлем зеленым светится, такой жутенький. И был бы еще б жутчее, если б с него этот гребень сняли, который не на гребень похожий, а на щетку. Такой мамка аккурат полы моет.

А тут вот.

Воинша махнула секирою и так, что оборотень перекувыркнулся, а после и подпрыгнул.

— Верещагина!

— Ой, извини, Важен, я не нарочно! — сказала она, в секиру обеими руками вцепившись. — Это она все… и вообще.

— Ага… — оборотень отряхнулся, обличье меняя.

И Васятка снова рот раскрыл. Пожалуй, что он на Тимоху уже и не злится. Когда б не Тимоха, он бы такого не увидал.

— Верещагина! — прорычал оборотень, который был не волком, а котом.

Ну… в общем, таким котом, на которого ни одна собака пасть не раззявит. Сам здоровенный, может, даже больше дядьки Святогора. Спину выгнул. Хвостом по бокам бьет. Лапищи с когтями. Глаза зеленые, на эту, воиншу, вперились.

А масти светлой.

Белой будто бы. И в пятнышки, но тоже светлые. Васятка даже шерсть пощупал. Подумал, что, может, выдрать клок, для доказательств, но как-то не решился. Все-таки чужак. Еще не так поймет.

А тот рыкнул.

— Уводи мальчишку.

— А ты?

— А я… пойду побеседую с нашим умником… с-скотина.

Хотел еще что-то добавить, но застеснялся.

— Вы выражайтесь смело, — подбодрил оборотня Васятка. — Я уже туточки многого наслушался… и никуда не пойду.

И нос рукавом вытер.

Для солидности.

В балладах, небось, сопливым героям не место.

Он понадеялся, что воинша откажется: ну где это видано, чтобы воины да от битвы бегали, но нет, она секиру на плечо положила и сказала:

— Идем, мальчик.

— Я Васятка! — сказал Васятка и грудь выпятил. — И никуда я не пойду!

Он еще хотел добавить, что уже не маленький и все понимает, как где-то там, в глубинах горы, громыхнуло. И грохот был таким, что с потолка посыпалась крошка, а Важен упал на землю, лапы растопыривши.

— Вот же ж… — сказала воинша и тоже выругалась.

Правда как-то… без души, что ли. Но Васятка тоже запомнил. Оно ведь как, мамка сама говорила, что никогда не знаешь, чего тебе в жизни пригодится.

А потом раздался вой. Утробный. Нечеловеческий.

И Важен не выдержал. Ответил на вой рыком, от которого Васяткины волосы дыбом встали, а воинша и вовсе всхлипнула, но на ногах удержалась. Васятка же перо свое достал, погладил и сказал:

— Идем воевать, что ли…

Людей они почти вывели.

Олег шел первым, и тропа сама ложилась под ноги. Была она зыбкою, что туман болотный, и пахло здесь так же, стылым болотом, мертвой землей. Но Олег сосредоточился не на запахе — на тропе.

По камню.

По коридору, что наполнен был тенями да огнями. На огнях этих, по-за которыми скрывались тени. И тени метались. Кто-то падал, кто-то вскрикнул. Кто-то силой плеснул, которая докатилась до тропы и в ней увязла. Хотя и заставила эта сила Олега споткнуться. Но ничего. Удержался на ногах.

Как-то.

Пускай.

Главное, удержался. За ним и остальные. Молчаливая Инга, чье дыхание наполняло пещеру светом, и это было до боли странно, но хорошо. За нею Ксения. Олег слушал стук её сердца, голос его.

За Ксенией — тетка Ирина.

И…

…сзади закричали тоненько так, жалобно. Правда, крик тотчас оборвался, а вот тропа вновь задрожала.

— Погоди, — сказала Инга, и ладони её коснулись головы, отчего голове тотчас стало жарко. — Давай, дальше… выше.

— Я не умею.

— Просто веди.

— Куда?

— К дубу, — сказала Ксения. — Дуб защитит. Он старый.

— Тогда… иди ты вперед. Возьми его за руку. А ты просто привяжи тропу к ней, — Инга говорила так, будто точно знала, что нужно делать. Может, и вправду знала. Олег спрашивать не стал, но посторонился, пропуская Ксению вперед.

Здесь, на тропе, она казалась полупрозрачною, что вода родниковая. И водой была. А еще прохладой. Инга же виделась солнечным жаром.

— Ты… кто? — спросил Олег.

Тропа к Ксении пошла, признав за нею право выбирать дорогу.

— Инга.

— Нет, ты… по себе кто. Я ведьмак. Ксения…

— Водяница я, — сказала Ксения. — Наполовину. И оборотень самую малость. Но ипостась не сменю, просто… оборотни нестабильны, вот и у меня не то чтобы два обличья, скорее уж я могу с водой говорить и могу жить среди людей.

— Такое редкость, — согласилась Инга.

— Вот. А ты кто?

— Я… не знаю. Матушка моя, как и бабушка, жрицами были. Лалы Огненной…