Однажды в Лопушках
Шрифт:
Тропа плыла. Тропа разделила два мира, и в том, что остался по-за гранью, творилось что-то страшное. До Олега донесся тонкий дребезжащий звук, потом запахло смертью, и сила её выплеснулась в туман, став частью его.
— Они прошли посвящение.
— А ты?
— Нет.
— Почему?
— Отец… выпил мать. И меня не пожалел бы, — Инга произнесла это ровно, отстраненно. — Мама… она любила его. И он любил её. Сначала. Мне бы хотелось верить в это. И она так говорила. А потом он получил силу. И благословение. И стал меняться. Больше денег. Больше власти. Но все одно мало. Он хотел еще больше. И еще… и тянул из мамы силы. Она давала. А когда все
— Почему она…
— Не попросила о помощи? Кого? — Инга остановилась, и тропа задрожала. — Во-первых, она его любила. Даже когда ушла, все одно продолжала любить. Мы… только один раз выбрать можем.
Счастье, что она выбрала не его, Красноцветова. Неудобно получилось бы.
— Во-вторых, на ней было благословение Лалы. Она не могла убивать. Лала… не та богиня. Поэтому я и не ходила к ней. Вдруг бы тоже… благословили.
Инга замолчала.
А тропа оборвалась. Резко. Хлестко. Ударив по рукам и нервам. И Олег пошатнулся, а может, вовсе упал бы, когда б не руки, его подхватившие. С одной стороны холодные, что вода в ручье. С другой — обжигающие, что солнечный пламень.
— А вы говорили, — произнес кто-то, кого Олег не мог увидеть, ибо туман продолжал жить, но уже в глазах. — Что все готово! Да они едва не ушли!
— Не ушли же, — ответили этому человеку.
Проклятье.
А ведь почти получилось.
Кто-то там, на краю Бездны, засмеялся. И Олег содрогнулся от этого смеха.
Глава 54 О чудовищах и людях
Всякий уважающий себя шизофреник обязан время от времени обсуждать текущие проблемы с собой, любимым.
Теперь я знаю, как выглядят чудовища.
Нет, я и раньше видела. На снимках в учебнике. И на рисунках. В колбах университетского музея, где в банках с мутным формалином плавали кликуши да болотники, мелкие злыдни, похожие на мутировавших крыс, и волосники, выглядящие и вправду комками волос. Я даже трогала чучело большого зубана, что стояло в том же музее. И помню, как сердце замирало от осознания собственной лихости.
Но вынуждена признать, что до сегодняшнего дня я понятия не имела, как выглядят настоящие чудовища.
Это вот походило на человека.
Очень старого человека.
Но только на первый взгляд. А чуть присмотришься — и вправду чудовище. Забралось в сморщенное иссохшее тело, обжилось, научилось пользоваться что тонкими руками, что пальцами тоже тонкими. Они шевелились беспрестанно, а руки подергивались, и казалось, что это тварь, внутри сидящая, все никак не успокоится. Тесно ей в человеческом обличье.
Вот и ерзает, дергает его.
— Здравствуй, детонька, — сказало чудовище преласково.
— Здравствуйте, — ответила я.
Глаза у него серые, почти прозрачные.
Лицо… когда-то оно было, наверное, красивым. Чудовища тоже могут быть привлекательными. А теперь вот, годы спустя, оно превратилось в маску.
— Выросла-то как! — восхитилось оно.
— Я старалась.
Чудовище окружала тьма. Плотная. Густая. Она существовала вне явного мира, но теперь я могла видеть и её. При желании. Тьма клубилась. Она облепила тело, она пустила сквозь него тончайшие нити, будто проросла внутрь. И смотреть на это было неприятно.
Тьма спряталась в голове.
И в груди.
И весь-то он был тьмой.
— Помню тебя еще махонькой… мой сын был
дураком. Твой отец.— У меня нет отца.
— Обижена? Он никогда-то умом особым не отличался. Но уж случается… Боги меня детьми не наградили — наказали… так вот, старшенькие хотя бы с головой, это да… способненькие. Правда, дара семейного им не досталось. А вот младшенький, поздненький. Уж не чаял, что у меня дети быть могут. Внуки имелись, а тут вдруг нате вам… но мой, моя кровь. И с даром. Я обрадовался. Все ж род наш именно темным даром крепок, пусть о нем и не ведают.
— Зачем вы мне это рассказываете?
— А чтобы поняла… приняла семью.
— У меня уже есть семья.
— Кто? Деревенская ведьма средней руки, Бестужевская любовница? Так она сегодня есть, а завтра… или ты на этого вот рассчитываешь? — чудовище кивнуло на Николая, что молча стоял за моею спиной. — Думаешь, ты ему нужна?
— Нужна, — тихо сказал он.
Не чудовищу. Мне. А я поверила. Я видела его иным. И тьма тьме лгать не станет.
— Да неужели… и скажи еще, что ты на ней женишься. Хотя… сейчас женишься. Девиц-то с темным даром по пальцам перечесть можно, и каждая уже просватана или обещана. А тут свободная. Но раньше-то, когда дар спрятан был? Неужто тоже женился бы? Или бы зазорным счел? Как же…
Николай стиснул мою руку.
Зря. Я ведь… я теперь знаю правду. И просто знаю. И… и моя тьма не примет другого. Как и его. Наверное, теперь я понимаю Игорька как нельзя лучше. Если вот так, наперед известно, предопределено, то насколько это проще?
Или сложнее?
Потом подумаю.
— Вы о моем отце говорили, — что бы ни собиралось сделать чудовище, оно это сделает. Но лучше бы — позже… что там говорил старый Бестужев?
Помощь придет.
Обязательно.
— Говорил… очень он меня разочаровал. Столько сил вложено. Я ведь его учил. Сам учил. Всему, что знал. А он… дар был, но ума не было. Ни ума, ни характера. Ничтожество полное, — чудовище сплюнуло. И ведь оно злится! До сих пор злится на того человека, о котором я только и знаю, что маме с ним категорически не повезло. — Я ему жену отыскал подходящую. Тоже с даром… если бы ты знала, до чего сложно найти крепкую девицу да без претензий. И что? Этот поганец и здесь напортачить сумел… связался… только одного ребеночка и родила, хотя да, одаренного… пусть не особо, но лучше, чем ничего. Порой важно кровь сберечь. Вот и сберегли.
Он подходил.
Медленно шел, вразвалку, и вдруг подумалось, что мы можем убежать. Просто развернуться… чудовище ведь старое! Не догонит!
— Не спеши, детонька, — оно осклабилось, и блеснули белые ровные зубы. — У нас много есть общего… твоя вот ведьма. Кем ты её полагаешь?
— Тетей.
— Тетя… между вами нет общей крови.
— Знаю. Это не имеет значения.
— Глупость какая, — отмахнулось чудовище. Впрочем, чудовищам всегда было сложно понять людей. — Только кровь и имеет значение.
— То-то вы свою кровь бросили, — не удержался Николай. Или… он желает еще больше разозлить чудовище?
Потянуть время?
Что-то подсказывало, что не выйдет. Что оно, стоящее напротив нас, прекрасно знает и о гвардии Бестужевых, и… о многом ином.
— Что ты понимаешь, мальчишка…
— Так каким он был, — я перебила чудовище. — Мой отец? И почему вы маму убили? Что она вам сделала?
— Ничего, детонька… и это не мы. Думаешь, я бы позволил вот так глупо убить ту, что могла бы… нет, все получилось нелепо. Череда случайностей… против случайностей что мы можем?