Однажды в Лопушках

— Кто?

— Оба. Разве ж можно так, намертво, силу закрывать? Она ж все одно прибывает, наполняет тело, а выхода нет.

— И что делать?

У тетки Василины круги под глазами, отчего глаза эти кажутся огромными. И черными, что бездна. Я… я дружу с Линкой, она тихая и не любит со двора уходить. Будто у нас заблудиться можно. А еще я обещала её в лес сводить, на поляну, куда лось приходит.

Я ему соль таскаю.

Он старый и больной, и рога у него огромные. И на таких рогах мы вдвоем уместились бы, а еще для Ксюхи местечко бы осталось.

— То и делать. На кровь заперто, кровью и отворим. Попробую со своей связать, а там, чай, Она поможет… силу и вправду придержать надо бы. Много её. Ребенку не управиться. Сделаем так, чтобы уходило к… тому, что под водой укрыто. Не самый лучший вариант, конечно, но другого я не вижу. Артефакт на кровь завязан, стало быть, откликнется.

Озеро.

Я только моргнула, и вот уже стою на берегу, над самою гладью черной, смотрюсь в неё и вижу себя, исхудавшую, бледную, что тень. И бабушку за спиной, а еще тетку Василису в алом облачении, которое и красивое, и страшною её делает.

Но страшно мне не было.

— Протяни руку, — попросила она. И я послушно вытянула.

Вода была ровной.

И черной.

Страсть до чего хотелось потрогать её.

— Можешь закрыть глаза. Я порежу тебе руку, помнишь, мы говорили?

Не помню. Но та, другая, я кивнула. Стало быть, в отличие от меня, она как раз-то и помнит.

— Хорошо. И тогда твоя кровь упадет в воду. Так надо, чтобы тебе стало легче.

Легче?

Да, я ведь болею. Давно. Давно? Кажется… трава уже желтеть стала, значит, на улице осень, а я помню еще лето. И выходит, что я пропустила, когда эта самая осень и произошла.

Я не стала закрывать глаз или отворачиваться.

И больно не было.

Совсем.

Только темная капля, почти такая же черная, как вода, сорвалась с запястья и устремилась к бочагу. И от прикосновения её по водяной глади побежали круги.

Круги разрастались.

И в какой-то момент сам бочаг задрожал, показалось даже, что он выплеснется, но…

— Все, — сказала тетка Василина. — Что могли, то сделали. Но… чем больше будет она силы давать, тем… то, что там лежит, оно еще не проснулось. Но это лишь вопрос времени.

И выходит…

Выходит, время вышло?

Наверное. Не знаю.

Не…

Могу знать.

А что я могу?

Сложить проклятые крылья тьмы и руку протянуть, чтобы забрать то, что принадлежало мне.

Глава 51 О божественном и обыкновенном

Во время катастроф женщин и детей эвакуируют первыми, чтобы в тишине спокойно подумать над решением проблемы.

…из одного неосторожного интервью

Инге было жарко.

Невыносимо жарко, как бывало только в самый разгар лета, когда от солнца не спасали ни блокировка на окнах, ни системы климат-контроля, ни стабилизирующие температуру артефакты. Правда, всем-то другим они помогали, а вот Инга каждый год маялась.

И теперь тоже.

Её просто-напросто распирало от жара, и потому, чтобы не сгореть, она очнулась. И не поняла, где находится.

Что вообще произошло.

Они ведь… деревня была. А до того дорога. И поле. Озеро. Потом уже деревня. Олег. Разговор, который прошел куда легче, чем Инга себе это представляла.

Решение её.

И… эвакуация.

Она поморщилась. Грузовик? Был грузовик. И девочка та, что помогла забраться. Борта высокие, Инга не привыкла к подобному…

…но где она?

Место на пещеру похоже. Освещено слабо, но не сказать, чтобы вовсе уж тьма непроглядная. Глаза к этому сумраку привыкли довольно быстро. А еще Инга поняла, что лежит на полу.

На камне.

И лежать до жути неудобно. Рука затекла, и бок болит. Но главное… нет, с ребенком все в порядке. И можно выдохнуть. А еще вытащить руку, вот так, осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания. Чьего? Этого Инга не знала, но знала точно, что это внимание напрочь лишнее.

Она заставила себя дышать спокойно, а когда рядом прошел человек, и вовсе замерла. Проклятье… где бы она ни была, это место Инге категорически не нравилось. Она прислушалась.

Люди.

Тот, что прошел, повернул обратно. Идет спокойно, как человек, точно знающий, куда и зачем… охранник? Кого он охраняет? Их? Эвакуация… чем бы это ни было, но точно не эвакуацией.

— Как тут?

— Спят, — отозвался охранник. — Долго еще?

— Наш умник утверждает, что часов пару…

Это он зря. Хотя… Инга всегда-то была почти невосприимчива к зельям. Она старалась дышать медленно и спокойно, не выделяясь среди прочих.

Прочих?

Рядом, кажется, лежала та девушка, в которую влюбился Красноцветов. И мелькнула нехорошая мыслишка, что сейчас донельзя удобный момент избавиться от этой вот… молодой и красивой.

Везучей.

Ингу никто и никогда не любил так, да и вряд ли полюбит, но…

Нет уж, хватит с неё. И Инга, осторожно выпрямив руку — связать их не связали, верно, решив, что опасности женщины не представляют, — дотянулась до прохладной кожи. И с радостью эту прохладу впитала.

Так.

Спокойно.

Теперь надо дождаться, когда охранник отойдет. Ведьма… дар у Инги слабый, почти неопределяемый, но и к лучшему. Что-то подсказывало, что любой мало-мальски значимый всплеск силы засекут. И тогда сонным туманом дело не обойдется.

А ей надо… знать бы еще, что ей надо.

Инга послала осторожный импульс. А потом, сосредоточившись… как бабушка учила? Сила не вовне, сила внутри, и Инга сама лишь не желает ей пробуждения.

Не желала.

А теперь пожелала, потому что… потому что если сила эта не очнется, то плохо будет всем. Но та отозвалась легко и сразу, будто только этого и ждала.

Может, и ждала.

Но…

…отец тоже ждал. И держал Ингу подле себя, надеясь на пробуждение. И водил по целителям, по центрам, требовал обследовать. Её и обследовали, раз за разом убеждаясь, что ведьма она до крайности слабая.

Ведьма, может, и слабая, а вот жрица…

…она вернется домой.

И до рассвета выйдет на тот заповедный луг, куда водила её бабушка. И поклонится солнцу, и зачерпнет горсти света, столько, сколько сумеет удержать. А потом, когда держать станет невмочно, просто позволит силе выплеснуться.