Однажды в Лопушках

— Еще как, — дядюшка осклабился во весь рот. — Еще как…

Он похлопал себя по штанам.

— Закурить есть?

— Не знал, что ты куришь.

— Обычно нет, но… состояние больно поганое. Прогуляемся?

— А сумеешь?

— Сумею. Меня так просто не возьмешь, дорогой племянник… я еще… Потемкиных тряхнуть надо. Они точно знают, что там хранится. Правда, не совсем понятно, почему только сейчас зашевелились.

Сигарет у Николая не было, но зато нашелся чупа-чупс, который тоже был принят весьма благосклонно. Дядюшка зубами разорвал обертку и сунул леденец за щеку.

— Ты, дорогой племянничек, только если девице своей конфеты дарить решишь, потрудись купить нормальных, не позорься.

— Я…

— И помалкивай. Главное — помалкивай.

— Где?

— Везде. В принципе. По жизни. Молчание и вправду золото, особенно когда имеешь дело с близкими людьми, — кажется, упражнения привели дядюшку в довольно меланхолическое расположение духа. Он потянулся, старчески покряхтывая, и сказал:

— Это, в конце концов, твое личное дело, но, поверь, чем меньше людей знают о твоих симпатиях, тем легче будет этим симпатиям жить.

И нельзя сказать, чтобы в сказанном не было толики правды.

Но Николай промолчал, а дорогой дядюшка к великой радости не стал развивать неудобную тему.

Шли недалеко, до ограды. И теперь Николай четко ощутил ту невидимую линию, что отделяла усадьбу от внешнего мира.

— Погань… — Беломир вдохнул полной грудью.

— Где?

— Да везде… но конкретно там, в колодце…

— Это колодец?

— По ощущениям если, то эта хрень неизвестная, в которой вообще дна, как такового, не ощущается. Но такое ведь невозможно?

— Невозможно, — подтвердил Николай и добавил. — С точки зрения физики и материального мира.

— Ага, — произнес это Беломир как-то так, что стало очевидно: не слишком-то он доверяет законам физики и этого самого материального мира.

— Еще что?

— Еще… в том и дело, что ничего… это я у тебя спрашивать должен, что там, точнее, что там быть может, поскольку сам знаешь, моя сила иного плана. Если же говорить о воде, то сродство с ней не исчезло полностью, однако сама эта вода настолько пропитана тьмой, что почти не поддается воздействию. Отклик слабый. И… пить её я бы не советовал. Купаться, впрочем, тоже.

— Заслон?

— Думаешь, не ставил?

— И я ставил, — признался Николай. — Только продержались они недолго.

— И мои. Главное, не могу понять, что произошло. Структура была стабильной. На редкость стабильной. Отток энергии на нижней границе нормы, рассеивание в своих пределах.

— Но потом структура схлопнулась?

— Именно, что схлопнулась, — согласился дядюшка. — Хорошее словечко… Потемкина надо трясти.

— Надо.

— Но правды он не скажет. Точнее, всей правды… подозреваю, что всей он и не знает. А вот со старым побеседовать бы, да… пока не дотянемся.

— Ты вообще кто? — поинтересовался Николай.

— Я? Племянничек, у тебя любовью мозги отшибло? Я твой дядюшка, единственный и любимый.

— Ты понял.

— Да… скажем так, когда Сашка пошел в армию, то я подумал, что вариант-то неплохой. У отца, конечно, руки длинные, но не настолько. Армия — достаточно закрытая организация, в которой свои правила.

А ведь сторожевые контуры дрожат, пытаясь восстановить плетение. Прорехи в нем достаточно велики, однако и плетение высокого уровня, такие способны к регенерации. Любопытно было бы проследить за процессом, но что-то подсказывало, что не выйдет.

— И вот я наивно решил, что там будет лучше.

— Не было?

— Да… не знаю. У меня характер иной. Сашка, он ведь всегда серьезный и ответственный. А я… я оказался вроде и к месту, но и занозой в заднице. Веришь, сам не хотел, но вечно в какие-то истории влипал. В общем, не сладилось. Точнее, не ладилось, пока не сделали мне прелюбопытное предложение.

Дядюшка замолчал ненадолго.

— Особый отдел… спецоперации, которые требуют и силы, и умения, и еще толики той дури, которая мешает людям ровно сидеть на заднице. Отцу, конечно, никто ничего говорить не стал. По официальной версии я в очередной раз влип в неприятности, за что и был выслан на Севера, полярных медведей гонять.

— А… по реальной?

— На Северах тоже бывал. И в степях. И где только ни бывал. Сперва учеба. Углубленного, так сказать, профиля. Потом задания… потом… и свою пятерку набрать позволили.

Он сделал судорожный вдох.

После и выдохнул.

— Похоронил всех. Тогда же… тот прорыв, он ведь… его ведь предсказывали. Такие умники, вроде тебя. Сидят в особом отделе. Аналитики, чтоб их. И предсказывают, в каком месте жопа мира приключится. Только все полагали, что есть еще время. Флуктуации эти… — он повел рукой в воздухе, рисуя волну. — Вроде бы подкритического уровня. Все, что я с отчета запомнил, так это подкритический уровень. Должны были испытать новую технологию гашения.

— И она…

— Погасила. Частично. Станцию как раз разворачивали. Мы в прикрытии. Степь, она ведь не только курганами опасна. Восток вообще дело тонкое, и многие там не рады имперской руке. Свои обычаи, свои традиции, многие из которых нам, мягко говоря, не понятны, не говоря уже о том, что частенько вступают в противоречие с законами империи. Не суть важно… главное, что порой случаются конфликты, о которых пресса не пишет. Не положено ей.

Он поднял с земли желудь, который сдавил в пальцах. И тот раскололся, а после вовсе осыпался ледяным крошевом.

— Мы стояли с другой стороны, наветренной, да и сам лагерь укреплен был, пусть и говорили, что пустое, что наше присутствие — скорее формальность, ибо даже среди умников необученных раз-два и обчелся. Но я в кои-то веки решил по правилам чтобы… неспокойно было. А понять, с чего неспокойно, не мог.

— Инстинкты.

— Ага… будешь умничать, в лоб дам.

— Вы грубы, дорогой дядюшка.

— А то… так вот, в тот день… помню, как сейчас… хороший был денек. Солнышко светит, небо ясное. Наши умники матюкаются, мол, день горячий, а кому охота по степи в самую жарень прыгать? Я периметр проверил, потом… вышли. Эти-то еще когда вешки свои поставили. Про систему не скажу, видел лишь черные ящики запечатанные, но силой от них несло. Мои вот тоже чувствовали. И старались держаться в стороночке. Вышли на позиции. Эти только-только расставлять начали, как земля содрогнулась. Сперва-то я решил, что оно просто землетрясение, бывает, конечно, хотя и… а потом откат пошел. Тогда-то и сообразил, что где-то рвануло.

— Рвануло?

— Копать курган долго, да и многие тоже под заговорами стоят, чтобы ворам, если полезут, икалось долго и со вкусом. И местные знают, они-то как раз лезть стерегутся, а вещицы курганные и в руки не возьмут. Те же, которые охотники, спешат, ибо если кто из степных прознает про копателей, то велик шанс, что похоронят их в том же кургане, который они вскрыть пытаются. Вот и придумали взрывчаткою верхний слой снимать вместе со всеми заговорами, а там уж дальше быстро и по обстоятельствам.