Однажды в Лопушках
Шрифт:
Обижена.
И делает вид, будто знать не знает Николая. Оно и к лучшему, но уходить в лес…
…может, стоит заглянуть?
— Рассказывай, — велел Николай. — Что знаешь.
И поддел:
— Если, конечно, знаешь, а не так…
— Обмен?
— На что?
— Я тебе про камни проклятые, а ты мне про то, кого тут Мир сыскал.
— А кого должен?
— Решайся, — дед пропустил вопрос мимо ушей. — Я ведь многое знаю, внучок… и знанием поделиться могу. Не один ты в нашем роду с темной силой был, оно-то верно, что Бестужевы большей частью стужей
— Слышал, — признался Николай, уставившись на палатку. — Как не слышать.
— Вот…
И дед замолчал, позволяя Николаю самому сделать выводы. Вот же… интересно, что ему от дядюшки понадобилось. Да и… ото всех.
— Знаешь, а ведь они от тебя уйдут, — сказал Николай.
— Кто?
— Сестры. И мама. И я тоже. Беломир уже ушел. Ему недолго осталось. Ты знаешь?
В трубке раздался протяжный хрип.
— И с кем ты тогда останешься? Деньги, власть… деньги и власть. Надеюсь, этого тебе хватит, чтобы счастливым быть, — Николай медленно обходил палатку полукругом.
— Да что ты, мальчишка… понимаешь!
— Ничего, наверное. И понимать не хочу. Не хочу становиться наследником древнего и уважаемого рода, если после этого я стану собственностью этого рода. Не хочу жениться на подходящей женщине, которая родит правильных детей. Не хочу выдавать сестер замуж опять же за людей нужных. А потом смотреть, как они несчастны…
— Думаешь, за ненужными будут счастливы?
— Может, и нет. Но это будет их выбор, дед. Их жизнь. Не твоя. И ты, допускаю, умнее, опытнее, видишь то, чего не видим мы, но… это ты видишь. А мы просто хотим жить. Понимаешь?
— Такая же бестолочь, как твоя мамаша…
— А за маму я и в морду дать могу, — Николай поднял шишку и подбросил на ладони. — Все идет к тому, что тебе надо решить, чего ты хочешь, семьи или власти.
— А ты?
— Я уже сказал. Что до предложения… спасибо за подсказку. Доносить на дядю я не стану, не знаю, что там у вас приключилось, но разбирайтесь сами. Позвони ему. Поговори. И… может, он тебе поверит. Хотя не факт. По-моему, он считает, что ты и с того света нами управлять станешь.
Теперь в трубке раздался хриплый смешок.
— Может, и стану.
— Обойдешься. Я в конце концов, некромант. С живыми у меня, может, и не очень получается, а вот с мертвецом как-нибудь да разберусь.
— Наглый ты.
— Какой уж есть. Сам же говорил, кровь дурная…
— Наша, Бестужевская… — дед уже откровенно хохотнул. — Может, и вправду стоило породу поправить…
И замолчал.
Тишина длилась долго. Николай успел отметить, что в лагере как-то совсем уж… безлюдно.
Спят они?
Или…
— Ладно… я кой-чего велю поднять. Глянешь, и сыщется полезное.
— Спасибо.
— И мамке своей передай, чтоб не дергалась. Ишь, удумала девок за границу слать! Там один разврат и попрание традиций. Пущай тут учатся, хоть под присмотром будут. И да, скажи, что переговорю, не будут им ничего-то супротив чинить, но пусть только попробуют имя
Бестужевых опозорить! Лично в библиотеке запру и не выпущу, пока наизусть не выучат!— Что? — уточнил Николай.
— А все! Взяли тут волю… и девка твоя мне не нравится. Вона, Верещагина славная какая, и жена из нее получилась бы приличная, он же ж ведьму какую-то отыскал… кому сказать… из Лопушков… ведьму…
Николай почти увидел, как дед укоризненно качает головой.
— И эти тоже… от деда родного и за границу… никакого порядку!
Николай хмыкнул.
И неожиданно сказал:
— Звони… иногда. Наверное.
— Позвоню.
Дед вновь замолчал, на сей раз ненадолго.
— А про Мира ты…
— Серьезно. Он под тьмой ходит. Внутри та, да и вообще… с ним давно уж неладно. Не так. Но ты сам поговори. Просто поговори. Как с сыном.
Дед только крякнул.
И отключился.
Даже спокойной ночи не пожелал, вот ведь… а сам про традиции.
Глава 37 О том, что далеко не все и не всегда идет по плану
Если тебя выписали из сумасшедшего дома, это еще не значит, что тебя вылечили. Просто ты стал как все.
Я смотрела на дымящиеся развалины, над которыми дрожало марево горячего воздуха, и пыталась понять, как вообще возможно такое.
Из-за чего?
В случайность возгорания я вот совершенно не верила. И от мыслей, эмоций, переполнявших меня, я начинала трястись. И не только я. Васятка, подрастерявши обычной своей суетливости, прижался к ногам. А я обняла братца, застыла, слушая, как колотится его сердечко.
— Плохо, — тихо сказала Ксюха, подобравшись сзади. И прохладная её рука легла на плечо. В темноте лицо Ксюхино казалось совсем белым, неживым, и только глаза запали. — Плохо, плохо…
— Ксюш? — я перехватила руки её, которые мелко-мелко дрожали.
Запястья были просто-таки ледяным.
— Ксюша, давай, я тебя домой отведу? Вася, найди…
— Она с теткой Василисой, — сказал Васятка, на месте подпрыгнувши. — Я видел! Я с вами.
— Нет, — что бы ни происходило с Ксюхой, вряд ли это было с пожаром связано. Случалось ей пожары видеть, и ничего, переживала как-то.
А тут…
— Найди их. Скажи, что Ксюхе плохо, а я её…
Я не была уверена, что удастся довести домой. И поискала взглядом дядьку Берендея, но в толпе его не было. И рядом не было.
И это тоже…
— Что случилось? — зато Игорек появился, а с ним и тот, другой, который за Калиной приехал. Он-то Ксюху на руки подхватил, да с той легкостью, что я просто удивилась.
Она ведь, пусть и не медведица, но все одно кровь сказалась.
А этот…
— Врача надо, — хмуро сказал он.
Сам-то в саже.
И поцарапанный. И смешно смотрелся бы в одежде с чужого плеча, да только смеяться отчего-то не тянет.
— Не поможет, — Игорек покачал головой и оскалился. — Это другое. Врач не поможет.