Однажды в Зубарихе

– Да она и к своим то родителям и то не ездила, в отпуска всё по домам отдыха. Я и с самосвала ушёл, чтобы к Вере поближе быть, в одном СМУ с ней работал. Так вот, я уже был бригадиром каменщиков, а Вера в партию поступила, кандидатский стаж ходила. А тут как раз на другую стройку стали агитировать, в Красноярск. И они все там в её бригаде порешили в этот Красноярск ехать, новую плотину строить, а нам и квартиру вот-вот уже обещают, представляешь.

– И что же она?

– Что она... Она же передовичка в той бригаде, маяк, на всех досках почёта висела, а тут ещё партейной стала. Но не это главно, она сама как рвалась куды-то на ново место. Ну, уж тут я сразу прикинул, что там опять барак, опять пахота ударная, а рядом химики, зеки, вся эта сволочь отборная. Тут я не стерпел, нет, говорю, хватит с меня и одной запруды на всю жизнь. Долго она меня уговаривала, и так и эдак, даже ребёнка согласилась заиметь, как на новом месте обустроимся, это вроде как награда была бы мне. Но я ни в какую, либо здесь квартиры ждём и живём по людски, либо езжай одна со своей бригадой. Она видит такое дело и говорит, хороший ты парень Миша, а старые понятия о жизни имеешь, у тебя, говорит, душа мещанская, я, говорит, перевоспитать тебя хотела, да вижу, ничего поделать не могу. Во, представляешь, мы оказывается друг дружку перевоспитывали, коса на камень... Так и разошлись, тихо без скандала у нас и делить-то нечего было, ни обстановки, ни домашности, одни её протоколы да отчёты по всей комнате. Если жены, хозяйки в доме нету, то и гнезда нету, и у меня тоже душа не лежала чтобы в дом нести...

Михаил замолчал. Чувствовалось, что повествование дается ему нелегко. Лиза еще теснее прижалась к нему, ее голос звучал участливо:

– Ох, бедный, ты бедный Миш... Тут ведь про тебя всякое на деревне болтали, мне мама говорила, а я всё одно не верила, так и думала, раз развёлся, значит, не мог по-другому.

– Бедный, не бедный, а пришлось хлебнуть. Сложная это наука, к жизни-то приладиться, мало у кого выходит. А Веру мне и сейчас жалко. Видал я таких, которые в годах уже. Пока молодые хребет гнули, нужны были, а как молодость, здоровье отдали, так и живи как хош, никому не нужный, ни семьи, ни здоровья. Видел я этих первых гидростроителей-героев, что собой воду перекрывали, когда перемычку по весне прорвало, в воде ледяной живую плотину делали. Сейчас, вона, платят им пенсии по инвалидности, со слуховыми аппаратами ходют, говорят только в трубку специальную, к горлу прижмут хрипят-сипят, а так-то и слова сказать не могут. А тот, кто их в ту воду шпынял, в Москве в начальниках больших ходит. Да и Вера про своих родителей сказывала, сколь де они построили, и на Магнитке, и в Челябинске, и где только они не были - есть чем гордится. А я ей, чего ж тогда доживают в каком-то паршивом посёлке рядом с вредным комбинатом? Это их последняя стройка. Да ладно, хоть бы посёлок был, а то ни снабжения нормального, и от шпаны проходу нет, она сама мне про то говорила. Обижалась, не понимаешь ты, говорит, ничего. А что там понимать, всё и так видать, не жизнь, а сплошная охмуряловка, кто кого обманет, да за его счёт кой что выгадает. Не, лучше уж здесь, хотя и скушно конечно,- нервно крутанул головой Михаил.

– Не знаю Миш, это у тебя так вот вышло, а я вот нет, ни за что не вернусь,- непоколебимо держалась своего мнения Лиза.

– Я ж про тебя и не говорю. С тобой-то ясно дело, вы там в Москве как баре живёте, такое снабжение, у вас не пропадёшь,- в голосе Михаила слышались нотки спокойной, не злой зависти.

– И ты туда же. Вот не знают люди, а судить все берутся. В Москве ведь тоже по всякому живут, мне ведь тоже сначала знаешь, как досталось,- Лиза отвернулась и смотрела куда-то в ночь, видимо припомнив какие-то неприятные эпизоды своей московской жизни.

– Да ну, что ты Лиз, я ж безо всякого... А ты... ты не таись, расскажи, легше будет, ей богу. Вона, мне сейчас, как тебе всё сказал, как камень с души, её богу...

12

Для своей исповеди Лиза собралась не сразу, она зябко куталась в кофту и то и дело вглядывалась в тыльную сторону огорода, словно надеясь, что оттуда кто-то придёт и избавит её от "ответного слова". Но всё замерло - воздух, кусты, трава, белый диск Луны...
– словно боясь спугнуть собеседников. Наконец Лиза вздохнула, и невесело усмехнувшись, заговорила:

– Понимаешь, девчонкой я ещё тогда была, шестнадцать лет, да из деревни прямо в Москву. Верно ты сказал, что мы знали-то, нас ведь никто не учил тому, что в жизни-то знать надо, всё через свои синяки да шишки узнавали. Да и кому учить-то было, родители, верно, окромя своей деревни ничего и не видели. Катерина, сестра, по первости помогла, жить пустила, раскладушку поставила, занавесками занавесила. А у ей у самой семья, двое детей малых, коммуналка, соседи пьют без пробуду. Сестра на работу гонит, туда где тяжельше, сама так начинала, да и жилплощадью там скорей обеспечивали - стесняла я их. А я не захотела, как она, неучем остаться на всю жизнь, да на конвейере гробиться. Учиться поступила, на повара. И как она меня не гнала, там, на фабрику, железную дорогу, или метро рыть - я ни в какую. А уж в училище том тоже досталось, тоже попотешились надо мной, над платьями моими да разговором. Я ведь пока эти наши "чай", "эва", "пошто" да "шибко" не отучилась говорить, да одёжу городскую не справила, как клоун какой была, чуть не всей группой надо мной смеялись, пальцами показывали: вон Нюшка деревенская идёт, эта, которая разговаривать не умеет.

– Ты там, что одна деревенская-то была, вона, ведь сколько тогда с деревень-то в Москву поуезжало?- недоуменно спросил Михаил.

– Много-то много, да все на грязных работах устраивались, куда москвичей калачом не заманишь. А в нашем училище всё больше москвичи да с городов, что там недалёко. Так-то просто, с улицы туда не брали, профессия стоящая, при продуктах всегда. Меня-то брат через знакомых своих устроил, а так бы и не суйся. Он мне так и сказал, когда я приехала, к себе, говорит, жить пустить не могу, тесно у нас и жена против, а хорошему делу выучиться помогу. Потом уже полегше стало, в техникум вечерний я сама поступила, да и работала уж, деньги получала. А сначала просто ужас был, а не жизнь. Представь: в училище все дразнят, пальцем показывают, здесь сестра нет-нет, да и попрекнёт чем. Потом мужик её, Колька, подглядывать повадился. Ну, ты видел его, они в Июне сюда приезжали. Я ж Катьки-то на четырнадцать лет моложе, а он кобель ещё тот. Пристал как-то, когда одне мы остались, сестра узнала, скандал подняла, да меня же и обвинила. Пришлось съехать от греха в общежитие, ну а общага... сам знаешь. Семь лет я там промучилась, и работала и техникум кончала. Наверное, и сейчас там бы жила, если бы замуж не вышла...

Повисло напряжённое молчание. Михаил, так и не дождавшись продолжения, счёл нужным слегка подтолкнуть:

– Ну а он-то... ну мужик твой... как он?

Лиза нервно передёрнула плечами, но так ничего и не сказав, вновь уставилась в зеленоватую бледность огорода.

– Извини... не обижайся пожалуйста,- как можно мягче старался говорить Михаил.

– Да я не обижаюсь. Ты ж мне всё про себя рассказал. Просто я не знаю, как про него и говорить-то... Так, человек он... и тоже, как будто, неплохой.

– Ну, а тогда чего ж ты?...- начал было Михаил, но осёкся, не зная как продолжить, эту вдруг явившуюся ему мысль, но она догадалась сама.

– Хочешь сказать, чего это я с тобой тут?

– Ну, не обижайся Лиз... ну это... не хочешь, не говори. Пойми, обидно мне, как же это нас угораздило так, а? Вот гляжу и у тебя не всё по-людски сложилось. Всё думали, что где-то за тридевять земель счастье себе сыщем, а оно может тут, рядом с нами было, а Лиз?

– Не знаю я Миш. Как-то всё у меня оно не вместе, как двумя жизнями живу. В одной всё хорошо, живу да радуюсь, а в другой... Поверишь, прям с души воротит, как подумаю, что с ним мне всю жизнь прожить придётся,- в голосе Лизы слышалось отчаяние.

– Он что пьёт, или гуляет.

– Да нет... Ну, как тебе... Вот ты свою Веру... ну говоришь, что женского в ней не было, домовитости. Ну а он... ну как не мужик, навродь большого ребёнка, который никогда не станет взрослым. Володя, так мужа моего зовут, он сын нашего шеф-повара. Понравилась я ему, шефу нашему, вот он меня с сыном своим и познакомил

– Так он у тебя настоящий, коренной москвич?

– Володя коренной, в Москве родился, а отец его тоже с села, сам пробился и на москвичке женился. Свёкр ко мне как к дочери родной относится. Много он для нас сделал, и свадьба, и квартира, и мебель - это всё он. А как Сашу родила, так серьги золотые подарил... Дарил-то конечно Володя, но я -то знаю, что деньги свёкр дал. А сейчас он на работе меня на своё место готовит, показывает, рассказывает, что и как. Ему через три года на пенсию, так, что, может, скоро и я шеф-поваром стану, Елизаветой Ивановной величать будут,- горделиво поведала Лиза

– Погоди Лиз, что ты всё свёкр да свёкр, ты ж с мужем, поди, живёшь, а не со свёкром,- недовольно вклинился Михаил.

– Ох, хо-хо... А что муж... про него и сказать-то нечего, ну вот как ты говорил, что на стройку вашу попали, делать-то ничего не умеют. Так и он, ничего не умеет, ни к чему не приучен, хоть и тебе ровесник. Мать его всё время от своей юбки не отпускала, то в музыкальную школу водила, то куда-то рисовать учиться. Он и с ребятами-то никогда не дружил, не дрался, ни в какие игры не играл. В общем, и музыкантом не стал и рисовать не научился, а на велосипеде, или плавать, или там на лыжах ходить, так никогда и не умел...

– И как же он... ну вообще работает-то где... деньги хоть зарабатывает?- продолжал допытываться Михаил.

– Институт он закончил, экономический, по распределению не поехал, отец как-то договорился, он многое может, вот и пристроил его в какую-то контору бумаги перекладывать за сто рублей. Сам-то он, ну ничего не мог, даже с девчонкой познакомиться, вот отец и тут помог, со мной свёл. Дескать, девка правильная, ухватистая и не шалава. Он мне потом это прямо в глаза сказал, свёкр-то. Зато свекровь, жена его, против была, не хотела своего Володеньку на деревеньщине женить, генеральскую или министерскую дочь не иначе хотела... Ненавидит она меня, да и за мной не заржавеет... Как она над мамой с тятей изголялась, когда они на свадьбу приехали. Сама-то никто, кассиршей в столовке работала, подписаться путём не может, всё благодаря мужу, а сама колода колодой. Куда-там, такую интеллигенцию из себя корёжит. Никогда я той свадьбы ей не прощу, хорошо свёкр всё загладил, мама и не поняла ничего.