Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Одно сплошное Карузо (сборник)
Шрифт:

Очередной, а впрочем, кажется, уже и последний кризис потряс журнал в первой половине 1969 года. Вдруг, нежданно-негаданно Евтушенко и меня исключили из редколлегии. В официальных письмах и его, и меня известили, что это произошло из-за того, что мы небрежно относились к нашим обязанностям. Большая ложь лучше всего себя чувствует на фундаменте из маленькой правды. Все, разумеется, понимали, что за этой акцией стоит что-то другое. Несколько лет спустя один из руководителей журнала признавался за рюмочкой:

– Мы старались вас отстоять, но те… – он красноречиво провел ладонью над своим плечом, как бы очерчивая невидимый погон, – они давили на нас со страшной силой.

Истина, впрочем, раскрылась задолго до этого признания.

Вместо нас в редколлегию были введены

писатели Владимир Амлинский и Анатолий Кузнецов. Прошло несколько месяцев. Однажды летом я сидел в маленьком кафе в литовском местечке Нида. Вошел знакомый московский писатель. Слышали, сказал он, Анатолий Кузнецов попросил политического убежища в Лондоне. Он выступает сейчас по Би-би-си и говорит невероятные вещи.

Должен признаться, что первой реакцией моей на это сообщение был неудержимый хохот. Я воображал себе физиономии Полевого и других наших боссов и не мог удержаться от смеха. Засим – рывок к транзистору. Мой бывший приятель и в самом деле своими признаниями поражал даже тренированное воображение. Он сказал Анатолию Максимовичу Гольдбергу, что в начале этого года написал донос в КГБ на группу деятелей культуры, в том числе на Аксенова, Евтушенко, Гладилина и почему-то Аркадия Райкина и Олега Ефремова, якобы организовавших подпольную группу с целью демонтажа социализма. Сделал он это для того, чтобы заслужить доверие органов, чтобы его выпустили на Запад, то есть в конечном счете для того, чтобы сбежать и освободиться от угнетавшей его многолетней опеки этой организации.

Вот почему они нас выперли, а его ввели! Кузнецов говорил, что подбор имен этой «подпольной группы» специально был сделан им самым абсурдным образом, чтобы никто не пострадал, однако товарищам отнюдь не хотелось вникать в тонкости, они ухватились за донос, как за неожиданную бонанзу. Логика хаоса и абсурда направляла всю эту историю.

Настоящая история «Юности» – это, разумеется, история ее первых двенадцати или пятнадцати лет, когда она проходила период становления и перехода из одного кризиса в другой. С завершением кризисной поры она вступила, что называется, в «бальзаковский возраст», однако, в отличие от героинь неудержимого французского романиста, она не проявила склонности к романтическим приключениям, но лишь засохла у окошечка с пяльцами и с видом на магазин полуфабрикатов.

В принципе, авангардное начинание и не может существовать одно за другим три десятилетия, не вызывая сомнения в своей авангардности, а «Юность» все-таки была задумана как авангард. Иные славные журналы оставляли свой след в литературной истории, просуществовав не более одного, двух сезонов.

В этой связи вспоминаются «Зеленые холмы Африки», а именно замечательная сцена у костра в африканской саванне, когда какой-то случайный попутчик из числа европейских всезнаек вдруг опознал Хемингуэя и вскричал:

– Ба, да это, кажется, Хемингуэй, писатель из блестящей плеяды журнала «Квершнитт».

В молодые писательские годы большой соблазн принадлежать к какой-нибудь «блестящей плеяде журнала «Квершнитт». Такая плеяда, в принципе, сложилась в «Юности» к середине шестидесятых годов. Художественные ценности, созданные «плеядой», можно и нужно поставить под вопрос, однако существование весьма забавной, не очень-то советской, но очень творческой, заводной, полубогемной художественной среды вокруг журнала «Юность» – факт бесспорный.

Вспоминается один из выездов для встречи с читателями, а именно в Ленинград, на поля Мандельштама. «В Петербурге мы сойдемся снова, словно солнце мы похоронили в нем», – восторженный голос молодой Беллы оглашал Невский проспект. Мы шли за ней мимо Казанского собора в сторону Мойки, «блестящая плеяда журнала «Квершнитт». Солнечный морозный день, блестят купола униженной столицы, в хмельных парах шествует группа странных людей. Прохожие оборачиваются – что, мол, за публика – стилягами не назовешь, да и на иностранцев не очень-то смахивают, хоть и говорят стихами, ээ-ээ, братцы, да это же блестящая плеяда журнала «Квершнитт», никто иные… Так жарко, так невыносимо жарко! Белла смахивает с ноги свои бальные туфельки. Одна тонет в пушистом сугробе,

другая уплывает в неизвестность на крыше троллейбуса. Можно и босиком, если Невский вымощен дактилями, ямбами и амфибрахиями!..

Все эти застолья, капустники, пароходные прогулки, пьяный футбол в подмосковной роще, все эти встречи с Жан-Полем Сартром… Мой Сартр, сказал философу один из поэтов «Юности», как будто продолжая классическое:

– Дай, Джим, на счастье лапу мне…

У авторов «Юности» и у руководства журнала в воображении, разумеется, существовали две разные модели этого печатного органа. В сущности Союз писателей СССР выпустил из бутылки джинна молодой послесталинской литературы, а потом в течение порядочного числа лет осторожно старался затолкать его обратно.

У Полевого иной раз в спокойные периоды возникала идея журнальной жизни как продолжительного и весьма приятственного чаепития. Калачи, печатные пряники; угощайтесь, Жан-Поль, мы тут все свои; о’кей, сказал старик Макей; Леопольд, распорядитесь насчет второго чемоданчика, то есть самоварчика; ну-с, товарищи, за чистое небо планеты… Итак, в приятной спокойной атмосфере проводим акцию с противоречивым сторонником мира, который своими глазами может наблюдать отсутствие казенщины и присутствие относительно независимых талантов, с которыми обращаемся по завету учителя осторожно, как с сырыми яйцами. Тут уж вовремя и приятный звоночек по вертушке. Все в порядке, Андр Укич, находим точки соприкосновения, то есть соприкасаемся в горячих точках, нет, только чай пьем, наш русский, калининского расклада, обстановка в журнале хорошая, деловая…

Чаепития иногда нарушались, когда назойливо влезала «другая модель» с какими-то нелогичными, так сказать, произведениями, наводящими на знобящую мысль, что социалистические изменения в природе обратимы. Тогда корявыми буковками писались на полях сокрушительные ремарки. Скрещения рук, говорите, скрещения ног, судьбы, говорите, скрещения? Это еще откуда такую пошлость выкопали? А это еще что за такую дикую затоваренную бочкотару выкопали? Что это за бестактные намеки, что за беспринципное отношение к бочкотаре?

К слову сказать о «Бочкотаре» нашей разлюбезной. Мне всегда доставляет удовольствие видеть, что повесть эта, публикация которой в «Юности» все же состоялась во время боев за мир на Пелопонесском полуострове, до сих пор не забыта в Советском Союзе. Пужают ею малых людей комсомольской словесности; смотрите, мол, не впадите в авангардизм-модернизм-формализм, не катитесь за «Затоваренной бочкотарой», а то так и закатитесь вслед за ней на «заокеанские задворки».

Старая «Юность», между прочим, на заокеанских задворках имеет не такой уж плохой приусадебный участок. Марк Купер, который позвонил мне из Бостона и напомнил о юбилее, даже высказал презабавнейшую идею о юбилейном выпуске журнала за пределами одной шестой части земной суши. Мы стали вспоминать, кто где, и пришли к выводу, что авторов, когда-то выступавших под знаменами «Юности», на «задворках» вполне достаточно. Вот вам прозаики – Анатолий Гладилин, Феликс Кандель, Ицхокас Мерас, братья Шаргородские, ваш покорный слуга, Фридрих Горенштейн, Георгий Владимов, Владимир Войнович (последние двое, если и не печатались в журнале, то были частыми героями его критических статей), в этой же роли фигурировал и Владимир Максимов, вот вам поэты – Наум Коржавин, Андрей Кленов, Виктор Урин, вот вам скульптор Эрнст Неизвестный, о котором не раз писал журнал в хорошие времена, вот график Павел Бунин, вот литературоведы и критики Раиса Орлова и Лев Копелев, вот артистка театра им. Станиславского Жанна Владимирова, о чьей Антигоне в свое время столь восторженно писал журнал, вот вам и мировые и олимпийские чемпионы фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов, когда-то делившиеся с читателями «Юности» своими ледовыми тайнами, вот вам, наконец, писатель Илья Суслов, начинавший в начале шестидесятых годов свою литературную карьеру в качестве заведующего редакцией журнала и бывший в те времена заводилой всех дискуссий, «зеленых ламп», «голубых огоньков», «аэлит», «синих птиц». И так далее, и так далее, многие авторы еще не названы и даже не обнаружены…

Поделиться с друзьями: