Одного поля ягоды

Куда движется её рука? Что она делает? Лучше не прерывать весьма провокационные поползновения Гермионы, пока эти настойчивые вопросы не получат ответа.

Ах! Её рука продолжала двигаться.

От нужды его дыхание стало хриплым. Гермиона хихикнула ему в ухо, а её улыбающиеся губы нежно проскользнули по его щеке. Её глаза сияли в полумраке, и они лежали в кровати вместе, лицом к лицу, кожа к коже, пока Том считал в обратном порядке от ста и напоминал себе о существовании своего превосходного самоконтроля.

Когда её рука обхватила его вокруг основания и сжала, он не удержался и вздрогнул.

— Ой! — ахнула Гермиона. — Ты уже закончил? А это всегда так быстро? Я исследовала эту тему, но мне не удалось обнаружить чёткой продолжительности в числах.

— Хн-нг, — простонал Том.

Её большой палец погладил его вверх, огибая головку и проводя прямо по отверстию.

— Ой, хм-м, — сказала Гермиона. — Теперь я поняла. Это всего лишь роса предвкушения, а не потоп удовлетворения.

— А где конкретно, — поперхнулся Том, — ты набралась этих терминов?

— В руководстве здорового брака, которое мне дала мама, — сказала Гермиона. — Ему несколько десятков лет, но, уверена, информация всё ещё актуальна.

— Смотри, — сказал Том, взяв её за руку под одеялом. — Давай я покажу тебе, что актуально. Обхвати вот здесь пальцами. Двигай вот здесь большим пальцем, прямо под ребром… Гах-х!

— Хах, — сказала Гермиона, чья коварная рука тёрла его по самым чувствительным местам, — ты прав.

— Знаю, — процедил Том сквозь зубы. — Общие руководства… Не… Касаются… Кого-то… Вроде… Меня…

Его тело сотрясала невыразимая дрожь, которая не поддавалась его контролю. От этого открытия лицо Гермионы озарила улыбка, и с самодовольным видом она вытерла липкую руку о своё бедро.

— Так вот как это происходит, — сказала она, улыбнувшись себе под нос. — Интересно.

— Это не всё, что происходит, — сказал Том. — Следом идут и другие вещи.

— Да, согласно руководству…

— К чёрту руководство, — сказал Том. — Я уже изучил всё, что мне нужно знать.

Под удивлённые писки Гермионы Том зарылся под одеяла и переполз на её сторону кровати. Гермиона с любопытством подняла покрывало, чтобы исследовать, что происходит, и когда она увидела, как Том проскользнул между её колен, её глаза расширились, а щёки стали розовыми, сгорая от стыда. Она вернула одеяла на место, а Том, как бесстрашный исследователь женских тайн, нырнул обратно во тьму.

Благодаря безжалостным тренировкам на протяжении последующих нескольких месяцев, Тома ничуть не смущало предстоящее путешествие. Его пальцы проскользнули по гладким бёдрам Гермионы, отчего она сдавленно ахнула где-то над одеялом. В коконе темноты он чувствовал, как её тело горит так же горячо, как и его собственное, жар страсти манил его так же сильно, как и её аромат. В прошлом Том заметил, что у Гермионы был отличительный запах. Что-то в её волосах и коже тянуло его к себе, особенно в летние месяцы, когда она ходила лишь в одном или двух слоях одежды, продиктованными скромностью. Сейчас её притягательный аромат был похож на него, но всё же слегка отличался. Он по-прежнему побуждал прикоснуться к ней, но настаивал на куда более… разгульном способе.

Он нашёл морщинку её бёдер, мягкий лоскут кудряшек на их соединении. Он вспомнил откровение, что подобное действие вообще возможно, и к тому же его можно жаждать. Это был поворотный момент в образовании Тома, и теперь он приступил к восхождению за пределы теории. Его руки раскрыли скользкие складки плоти; Гермиона всхлипнула, когда он провёл по самой деликатной и сокровенной части её телостроения. Том сдавленно рассмеялся себе под нос. Так вот о чём толковали все эти вымышленные герои: Сайлас Спикерналл, Максимилиан фон Альдерсбах, Дон Рафаэль — те, кому эпилоги доставались без повествования, закрывающего дверь романтических приличий порядочности им в лицо.

Кончики его пальцев во время своих исследований стали мокрыми и скользкими. Лишь после секундного колебания он попробовал странную, вязкую субстанцию на вкус и рассудил, что она приемлема. Он опустился к её источнику и, к своему удовольствию, обнаружил, что «росы предвкушения» там с лихвой. Его руки надавили и массирующими движениями открыли нежную кожу, высунулся его язык, и прижатые к матрасу весом его рук и плеч бёдра Гермионы рефлекторно дёрнулись.

Он отказывался отступать и удерживал хватку её колен и внутренней стороны бёдер, пока Гермиона издавала такие звуки, что его кровь ревела у него в ушах и кое-где ещё. Том вспомнил своё шутливое замечание о «завоевании» своей жены, и именно тогда он понял его истинное значение. Он снова усмехнулся в окружении наркотического благоухания плотской тьмы и открыл свой рот, чтобы поглотить Гермиону своей неумолимой техникой.

Он превозносился от криков, как всегда и делал, когда ненавистные ему сироты скатывались кубарем по пролёту и разбивали свои головы на лестничной площадке. Но крики Гермионы, эти великолепные вопли, раздающиеся над одеялом, были для него куда ценнее, чем любые когда-либо вызванные им слёзы. Кто угодно может довести сироту до слёз. Просто ударь его посильнее, и потекут сопли, это так же неизбежно, как повернуть кран. Никто другой не мог заставить Гермиону молить о пощаде, как он. Дрожь её голоса пробуждала в нём куда больше чувств, чем простое удовольствие от чужих несчастий. Это была удовлетворённость до самой глубины души. Он задался вопросом, почему традиционные супружеские клятвы в последние десятилетия вышли из моды. Нотт утверждал, что наказание в виде: «Нарушишь её — умрёшь» — отталкивало людей, но Том считал это трусливой отговоркой.

Гермиона дрожала, а Том не шевелился со своими мокрыми до фаланги двумя пальцами. Он продолжил с удвоенным энтузиазмом, пока её ноги не обмякли по бокам, когда она слишком устала от того, чтобы сжимать его плечи, и он не услышал её громкий удовлетворённый вздох. Её рука проскользнула под одеяла и взъерошила его волосы.

— Так вот к чему были все эти глупые романы, — сказала Гермиона, глядя на него сверху вниз.

— Не только для этого, — ответил Том, поднимаясь на кровати выше, крепко вцепившись в изгиб талии Гермионы. — Есть много чего ещё.

— Полагаю, тебе придётся мне всё показать.

— Уверен, ты хочешь узнать, что идёт следом, — сказал Том, — не меньше моего.

— Насколько ты уверен? — спросила Гермиона.

— Крайне, — сказал Том и, приблизившись к ней, очень глубоко её поцеловал. Её волосы разметались по подушкам, накрывая руку, которой он обхватил её зардевшуюся щёку, а другая его рука сжимала её талию. Под одеялом он чувствовал мучительное трение её тела о своё. Пропитанный на всю длину её влагой, он безрезультатно тёрся о скользкое соединение её бёдер.

— Хм-м, — сказала Гермиона, украдкой проведя рукой между их телами. — Может, ты прав.

Прижавшись ближе и согнув ногу в колене на его бедре, Гермиона рукой направила его к своему скользкому входу. Его конец упирался в неё, его собственная рука регулировала угол, пока головка не приоткрыла узкий проём. Гермиона резко вдохнула, и Том остановил все свои движения.

— Это… странно, — пробормотала она.

— Странно в хорошем или плохом смысле? — спросил он.

— Мне тяжело дышать, как будто внутри внезапно меньше места для воздуха, — отметила Гермиона. — Но это же нелогично? Мои лёгкие гораздо выше!