Огненное погребение

И думал: «Какие еще на хуй запорожские…»

Правильный подход

Не люблю всякие бычьи мелодии, да и мобилки тогда еще не программировались. Так что мой телефон звонил просто и жестоко, на самой большой громкости, я глуховат, артиллерист.

Любой звонок в час ночи тогда означал какую-то хуйню, приключения, от которых уже кумарило.

Звонил товарищ, мелкий фабрикант, я служил у него менеджером по связям с общественностью, она тогда была очень активна.

– Привет, можешь приехать? – нервный голосок, скороговорочка.

– Могу. Что-то случилось?

– Не по телефону.

Во-во, это самая что ни на есть хуйня, когда не по телефону…

А дело было так.

Товарищ, со своим приятелем, Сашей, вышли из офиса за сигаретами. Это было время ларьков, девяносто пятый, фонари почти не горели на улицах, и жизнь освещали ларьки.

Ошибкой было обнажение полтинника. Компания молодых людей, человека четыре, тусовалась у стойбища ларьков, очага культуры на этой забытой Богом улице.

Главный урел, его называли Слива, не знаю, погоняло это или фамилия, подошел к мирным покупателям и поинтересовался, что означают длинные волосы и серьги в ушах. И предложил отойти за ларьки, во тьму, поспорить, стоит ли на их улице и так далее.

Фабрикантов его предложение не сильно заинтересовало. Диспуты эти они знали еще со времен хиппи, и спорили не раз, с переменным успехом.

Они стали отступать в сторону офиса, а Слива с компанией стал преследовать.

В критический момент, никто еще не знал, что он критический, главшпан достал из-за пояса огнестрельный предмет, скорее всего, самопал, и рявкнул, как герой Котовский: «Ключи от машины сюда!»

У фабрикантов был убитый «фольксваген», второй «гольф», который вызывающе красно стоял у входа в офис.

Дальше все было как в кино. Саша, друг фабриканта, открыл машину, достал пневматический пистолет из-под сиденья, выстрелил – и выбил Сливе глаз.

Он служил в спецназе, в Афгане, а после войны отпустил длинные волосы и продел в ухо серьгу.

На меткость стрельбы не повлияло.

Дальше приехали мусора, свидетели, составлялись протоколы.

Не помню, когда я в последний раз так смеялся.

Отсмеявшись и приколотив еще, я начал выяснять, что от меня требуется, пока при памяти.

Оказалось, мусора, увидев офис, компы и «фольксваген», решили подоить двух коров. По крайней мере, намекнули, что нельзя выбивать хорошим людям глаза.

Идея была в том, чтобы я донес до Сливы смысл поговорки: «Кто старое помянет…»

Трава была хорошей, я сразу сообразил, что делать.

На следующий день я с приятелем поехал в больничку, где лежал Слива, проведать раненого. До этого заехали на рынок, за инвентарем.

Лифт не работал, и мы поднимались пешочком, на седьмой этаж, в глазное отделение.

От этого наше отношение к Сливе лучше не стало.

Когда мы подошли к будке медсестры, чтобы выяснить, где именно его, барана, искать, тусовавшие по коридору слепые стали расходиться по палатам. Наверно, их насторожил наш диалог, в котором часто повторялись слова «…хуйло, сука, смотри, бля, куда забрался, ебучка одноглазая, не хватало еще, чтобы каждый пидарас…».

На перехват нам бросилась какая-то женщина, мне по пояс, с плоским, как блин, ебальником. Одета она была в коричневое кожаное пальто с воротником из чернобурки.

– Я вас не пущу до моего сына!

– Мамочка, да вы что, мы же поговорить, у нас хорошие новости.

– Не пущу, шо вам надо, не надо вам с ним говорить!

Через пару минут уговоров она согласилась пустить одного из нас.

Хуй его знает, чем она руководствовалась.

В палате я обнаружил Сливу. Такой себе штришок, боевой поросенок, мясо с салом. Стильный пацан, синие шерстяные рейтузы в обтяжку, клетчатая рубашка, под ней тельняшка, на руке корявая портачка и «командирские» часы.

Беседовали мы не долго, он говорил, говорил, что у него нет глаза, как он будет работать, нужна компенсация, я кивал, кивал.

Потом он согласился с моими доводами.

Мы попрощались, и я оставил его выздоравливать.

Помахав ручкой мамаше, мы похуярили по лестнице, ну, вниз – это не вверх.

Шило, которое я показал Сливе, я выбросил из окна машины, на хуя оно мне нужно, я вообще-то не хозяин, у меня и дома нет.

Одни жиды

Жираф позвонил утром, он вообще жаворонок, поэтому и виделись мы с ним редко. А может, не виделись, потому что он потихоньку отходил от движения, нащупал себе пару жирных клопов-бизнесменов и сам становился таким же. Я помычал спросонья, что – не помню, а к обеду, приехав на стрелку в спортзал, увидел Жира, он меня дожидался. Верная примета, что дело было важное, по крайней мере, для него, обычно он опаздывал.

Жир – это от Жирафа, он как раз доставал мне до подмышки, значит, Жираф. С усами – Гитлер, карлик – Жираф, я, например, – Мелкий. Конспирация. Хуярить кандидатскую Жир бросил в начале движения, когда кандидаты вышли торговать гондонами на базарах, правильно сориентировался. Так, чтобы покончить с ним, в двух словах – он был еврей и мастер спорта по самбо.

– Привет, Мелкий, есть дело.

– Ну? – я недолюбливал Жирафа, делить деньги с ним было тяжело. Пару раз поделив, я старался в сложные схемы с ним не нырять, а он как раз любил сложные, с расчетом неликвидами и совместными вложениями в убыточные проекты.

– Тут один жид есть, – скороговорочкой понес Жираф, – он квартиру у жидов купил, они в Израильск уезжают, бабло взяли, а с хаты не съезжают…

– Тише, тише, ты притормози, я уже нить потерял, кругом одни жиды. Кто едет?

– Жиды едут.

– А купил кто?

– Жид один, бизнык.

– Так что, можно лавэ за хату у них забрать?

– Нет, бабло уже в Израиловке, их просто поторопить надо, а то уже три дня лишних на хате живут.

– Бля, этот бизнык, он пидор редкий, потерпеть пару дней не может?

– Тебе лавэ надо? – ударил по больному Жираф.

– Давай адрес. И сколько денег?

– Сколько – не знаю, я не договаривался, мы с ним партнеры, другие отношения, сколько даст, в пределах полштуки. Я в доле.

– В равной не получится, я ж сам не полезу, пацаны еще.

– Ну, со всеми в равной. Только я тебя прошу, безо всякой хуйни, как обычно.

– В смысле?

– Их только поторопить надо, желательно – на словах, без террора.

– Как получится, по крайней мере, с хаты съедут, это точно. Пиши адрес.