Огненный крест. Книги 1 и 2

В пузырьке было сосновое масло, остро и сильно пахнущее смолой. Он не знал, сколько его использовать, и вылил в таз щедрую ложку. Потом вынул пробку из бутылки, и из нее, словно джин, заструился острый запах камфары. При ближайшем рассмотрении это оказались не совсем кристаллы, скорее кусочки высохшей смолы, гранулированной и немного липкой. Он высыпал несколько гранул на ладонь и растер их, прежде чем бросить в воду, машинально подумав, что жест ему этот знаком.

— О, это, — произнес он, сообразив.

— Что это?

— Это, — он обвел рукой убежище, быстро заполняющееся остро пахнущим паром. — Я вспомнил, как я лежу на кровати с одеялом на голове. Моя мать бросала в воду лекарство, которое пахло точно также. Именно поэтому оно показалось мне знакомым.

— О, — это, казалось, успокоила ее. — У тебя был круп, когда ты был маленьким?

— Я думаю так, хотя не помню точно. Только запах.

Пар к этому времени заполнил всю палатку. Он вдохнул, наполняя легкие острым горячим воздухом, потом похлопал Брианну по ноге.

— Не волнуйся, это поможет, — сказал он.

Джемми закашлялся своим тюленьем лаем, но кашель теперь не казался таким тревожным. Из-за темноты ли, запаха или обычных кухонных шумов снаружи, но все казалось спокойнее. Он слышал, как Бри потянула воздух и тут же выдохнула, и почувствовал, не увидел, как тело ее немного расслабилось.

Они некоторое время сидели спокойно, слушая, как Джемми кашлял, сопел и пыхтел, потом снова кашлял и, наконец, отдышался, икая. Он прекратил хныкать, успокоенный близостью родителей.

Роджер уронил пробку от бутылки и стал хлопать ладонью по полу, пока не нашел ее, потом заткнул бутылку.

— Интересно, что твоя мать сделала со своими кольцами? — спросил он в поисках какого-либо предмета разговора, чтобы нарушить тишину.

— Почему она должна что-то с ними сделать? — Брианна убрала с лица волосы. Она зачесала их в высокую прическу на вечер, но сейчас они выскользнули из своих заколок, падая мокрыми прядями на лицо.

— Их у нее не было, когда она давала мне лекарство.

Он кивнул на бутылку с камфарой, поставленную подальше к стене. Он ясно помнил ее руки с длинными белыми пальцами; они поразили его, так как он никогда не видел их без золотого и серебряного колец.

— Да? Ты уверен? Она никогда не снимает их, если не делает действительно что-то грязное, — она вдруг нервно хихикнула. — Последний раз она снимала их, когда Джем уронил свой баби в горшок.

Роджер коротко фыркнул. Баби они называли железное кольцо, предназначенное для носов крупного рогатого скота, которое Джемми любил грызть. Оно было его любимой игрушкой, и он не ложился спать без него.

— Ба-би? — Джемми приподнял голову, не открывая глаз. Он все еще дышал с трудом, но начал выказывать интерес к чему-то еще, кроме своего дискомфорта. — Ба-би!

— Ой, не стоило напоминать о нем, — Бри стала легонько подбрасывать его на коленях и вполголоса напевать, отвлекая.

— «…Золотая лихорадка! Вот и шахта, где был стан! У шахтера все в порядке, И дочурка Клементайн.» [143] ^>>

143

143 Американская колыбельная песня 19 века. Перевод взят с сайта perevod.megalyrics.ru

Темнота палатки навеяла Роджеру то же самое чувство спокойного уединения, которое он ощущал на скамье под ивой, только в палатке было намного горячее. Его рубашка уже намокла на плечах, и пот струился по спине из-под завязанных на шее волос.

— Эй, — он подтолкнул ногу Бри. — Может быть, ты поднимешься наверх и снимешь свое новое платье. Оно испортится, если ты долго будешь сидеть здесь.

— О, — она колебалась, прикусив губу. — Нет, я останусь, ничего страшного.

Он встал, наклонившись под одеялами и забрал Джемми с ее колен.

— Иди, — сказал он твердо. — Ты можешь принести ему сама знаешь что. И не беспокойся. Пар помогает, он скоро будет в полном порядке.

После ряда аргументов она, наконец, согласилась, и Роджер уселся на освободившийся табурет, обняв Джемми. Давление деревянного сиденья напомнило ему о приливе крови, оставшемся от происшествия под ивами, и Роджер немного переместился, чтобы ослабить дискомфорт.

— Ну, от этого не умирают, — пробормотал он, обращаясь к Джемми. — Спроси любую девочку, они скажут тебе.

Джемми фыркнул, засопел, сказал что-то невразумительное, начинающееся на «Ба» и закашлялся снова, но ненадолго. Роджер потрогал его круглую мягкую щеку и решил, что она стала более прохладной. Хотя трудно было сказать наверняка, учитывая, какая жара стояла здесь. Пот обильно тек по его лицу, и он вытер его рукавом.

— Ба-би? — спросил квакающий голосок возле его груди.

— Да. Тише.

— Ба-би. Ба-би!

— Шшш.

— Ба…

— «Башмаки — девятый номер…»

— Ба…

— «Словно фея, хороша!» — Роджер резко повысил голос, вызвав удивленную тишину, как внутри палатки, так и снаружи на кухне. Он кашлянул и понизил голос до колыбельного тона.

— Хмм… «Дорогая, дорогая, Дорогая Клементайн! Все прошло, любви уж нету, И мне, право, очень жаль».

Пение, казалось, возымело эффект. Веки Джемми прикрылись, он затолкал большой палец в рот, но не мог дышать забитым носом. Роджер мягко вытащил палец у него изо рта и держал маленький кулачок в своей руке. Он был влажный и липкий, но казался успокоительно крепким.

 — «У реки руки коснулась, Утки шли, алел восток… Но споткнулась — навернулась В тот бушующий поток».

Веки немного затрепетали, потом прекратили борьбу и закрылись. Джемми вздохнул и обмяк, излучая волны жара. Крошечные бусинки влаги дрожали на каждой ресничке — слезы, пот, пар или все вместе.

— «Пузыри она пускает И кричит „Скорей спасай!“ Но я плавать не умею, И не спас я Клементайн. Дорогая, дорогая, Дорогая Клементайн!»