Огненный крест. Книги 1 и 2

Его глаза открылись и уставились в ее лицо с безразличным выражением. Она знала, что выглядела взволнованной и попыталась улыбнуться.

— Ты не выглядишь мертвым, — сказала она. Это сломало безразличный фасад; его брови дернулись, и слабый свет юмора появился в его глазах.

— Роджер… — не находя слов, она импульсивно подвинулась к нему. Он немного напрягся, инстинктивно поднимая плечи, чтобы защитить трубку в горле, но она обняла его за плечи, осторожно, но испытывая отчаянную нужду в ощущении его плоти.

— Я люблю тебя, — прошептала она, сжимая руки, убеждая его верить ее словам.

Она поцеловала его. Его губы были теплыми и сухими, такими знакомыми, и все же она испытала потрясение. Дыхание не коснулось ее щеки ни из его носа, ни из его рта. Словно она поцеловала маску. Влажный воздух из таинственных глубин его легких выходил из янтарной трубочки и касался ее шеи. Гусиная кожа покрыла ее руки, и она отстранилась, надеясь, что ни шок, ни отвращение не отразились на ее лице.

Его глаза были закрыты, веки сильно сжаты. Челюсти его напряглись.

— Отдыхай… — она взяла себя в руки, хотя голос дрожал. — До… до утра.

Она направилась вниз, не замечая, что свет в коридоре уже горел, и что ожидающая рабыня тихо скользнула назад в комнату.

Ее голод вернулся, но она шла вниз не в поисках еды. Она должна сделать что-нибудь с неиспользованным молоком. Она повернула к комнате родителей, чувствуя слабый сквозняк, которым тянуло из теней. Несмотря на теплый душный воздух, ее пальцы были холодными, словно скипидар все еще испарялся с их кожи.

«Вчера ночью мне приснилась моя подруга Дебора. Он обычно гадала за деньги на картах Таро в студенческом союзе и предлагала погадать мне бесплатно, но я всегда отказывалась.

Сестра Мари Ромейн сказала нам в пятом классе, что католикам не позволено гадать; мы не должны дотрагиваться до досок для спиритических сеансов или карт Таро, или хрустальных шаров, потому что это вещи Д-Ь-Я-В-О-Л-А — она всегда говорила его по буквам, никогда не произнося слово целиком.

Я не была уверена, что в них обитает дьявол, но не могла разрешить Деборе погадать мне. Тем не менее, я увидела ее вчера во сне.

Я имела обыкновение наблюдать, как она гадает для других; карты Таро очаровывали меня, возможно, потому, что казались запретными. Но их названия звучали круто — Старшие арканы, Младшие арканы, Рыцарь пентаклей, Паж кубков, Королева жезлов, Король мечей, Императрица, Маг и Повешенный.»

Что еще я могла видеть во сне? Я имею в виду, что это был вполне объяснимый сон. Там была разложена колода карт, и Деб читала их.

«Мужчина подвешен за одну ногу к палке между двух деревьев. Его руки связаны за спиной, и вместе с его головой образуют треугольник, направленный острием вниз; ноги его образуют крест. До некоторой степени человек еще привязан к земле, поскольку его нога присоединена к дереву».

Я могла видеть человека на карте, который находился на полпути между небом и землей. Эта карта всегда казалась мне странной — человек, казался, совершенно равнодушным, несмотря на то, что висел вниз головой и был ослеплен.

Деб продолжала собирать карты и раскладывать их снова, и эта карта появлялась в каждом раскладе.

«Повешенный означает жертву и ответственность, — сказала она. — У этой карты глубокое значение, — она посмотрела на меня и постучала по ней пальцем. — Но большая часть его скрыта. Ты сама должна выяснить ее значение для себя. Самопожертвование приводит к изменению личности, но человек должен совершить свое возрождение».

Изменение личности. Вот этого я и боюсь. Мне вполне нравилась личность Роджера, какой она была!

Черт. Я не знаю, насколько ДЬЯВОЛ замешан во все этом, но я уверена, что попытка заглянуть так далеко в будущее — ошибка. По крайней мер, прямо сейчас.

Глава 74 Звуки молчания

Прошло десять дней, пока портрет Пенелопы Шерстон был закончен и полностью удовлетворил ее. К этому времени состояние и Роджера, и Исайи Мортона улучшилось достаточным образом для путешествия. Учитывая скорое рождение отпрыска Мортона и опасность его появления вблизи Гранитных водопадов или Браунсвилла, Джейми договорился, чтобы он и Алисия остались жить у пивовара Шерстонов. Исайя будет работать возчиком на пивоварне, как только поправится.

— Не могу понять почему, — сказал мне Джейми по секрету, — но мне нравится этот маленький аморальный тип. Мне не хотелось бы увидеть, как его хладнокровно убьют.

Настроение Исайи значительно повысилось с прибытием Алисии, и уже через неделю он спускался вниз, где сидел, наблюдая глазами любящего пса, как она работала на кухне, а когда отправлялся спать, всегда останавливался прокомментировать портрет миссис Шерстон.

— Ну, разве не точь-в-точь она? — произнес он восхищенно, стоя в ночной рубашке в дверях гостиной. — Стоит только посмотреть на картину, сразу поймешь, кто это.

Поскольку миссис Шерстон настаивала, чтобы ее изобразили в образе Саломеи, я не была уверена, можно ли считать это замечание комплиментом, но она мило покраснела и поблагодарила его, очевидно, тронутая его искренностью.

Бри совершила удивительную работу, умудрившись изобразить миссис Шерстон и реалистично, и с долей лести, но без откровенной иронии, что было довольно трудно. Единственным пунктом, где она не удержалась от искушения, была небольшая деталь: отрезанная голова Иоанна Крестителя имела поразительное сходство с мрачным лицом губернатора Трайона, но я сомневалась, что за покрывающей ее кровью кто-либо заметит этот факт.

Мы были готовы двинуться домой, и особняк был полон духом беспокойного волнения и радостного облегчения. Но не Роджер.

Физически Роджер, безусловно, стал лучше. Его руки снова были подвижны, за исключением сломанных пальцев, и большая часть синяков с лица и тела исчезла. Самое главное: опухоль в его горле спала, и он мог теперь снова дышать через нос и рот. Я удалила трубку из его горла и зашила разрез — маленькая, но болезненная операция, которую он вытерпел, напрягшись телом и уставившись в потолок, пока я работала.

В его ментальном выздоровлении я не была уверена. После операции я помогла ему сесть, вытерла его лицо и дала немного воды, смешанной с бренди, в качестве укрепляющего средства. Я внимательно следила, пока он глотал, потом слегка прижала пальцы к его горлу и попросила его сглотнуть снова. Закрыв глаза, я нащупывала движение его гортани и колец трахеи, пытаясь как можно лучше оценить степень их повреждения.

Наконец, я отрыла глаза и в двух дюймах от моего лица увидела его глаза. Они были все еще широко открыты, и в них стыл вопрос, холодный и суровый, как ледник.

— Я не знаю, — произнесла я почти шепотом. Мои пальцы все еще касались его горла; я могла чувствовать пение крови в сонной артерии под его кожей, но твердая выпуклость гортани была деформирована и неподвижна; я не ощущала в ней никакой пульсации, никакой вибрации воздуха, проходящего через голосовые связки.

— Я не знаю, — повторила я и медленно убрала пальцы. — Ты… хочешь попробовать сейчас?

Он покачал головой и, поднявшись с кровати, подошел к окну, где встал, отвернувшись от меня и положив руки на раму. Слабое тревожное воспоминание пришло ко мне.

Тогда в Париже была залитая лунным светом ночь, а не день. Я проснулась и увидела Джейми, который, голый, стоял в оконной раме; шрамы на его спине поблескивали серебром, руки были сложены, а тело мерцало от холодного пота. Роджер тоже вспотел от жары; рубашка прилипла к его телу, но напряжение в его теле было таким же — как у человека, собирающего силы встретить свои страхи и взглянуть в лицо демонов.

Я могла слышать голоса внизу во дворе; Джейми вернулся из лагеря с Джемми, которого он держал перед собой в седле. Он выработал привычку брать Джема с собой, когда отправлялся по ежедневным делам, так чтобы Бри могла работать, не отвлекаясь. В результате Джемми выучил несколько новых слов — два из них непристойных — а хорошее пальто Джейми было в пятнах от джема и пахло, как использованный подгузник, но оба они казались вполне довольными друг другом.