Огненный крест
Шрифт:
– А у нас было до трёхсот кур, – подхватывает разговор матушка Ольга, – всех надо было накормить, сделать прививки, то от одной, то от другой болезни... Потом попробовали разводить и выращивать свиней – семьдесят голов держали. Чем кормила? Покупали комбикорма, делала разные мешанки, пойла. Потом свиньи тоже начали болеть, погибать. Ведь не было у нас хороших помещений с бетонными полами. Пойдут дожди – слякоть и грязь, и, конечно, болезни... Взялись выращивать кукурузу. Новая напасть: набеги обезьян – выламывали початки. Набегали и крупные ящерицы. Динозавры этакие!.. Жора, ты помнишь, как с винчестером за ними охотился? Заметят, что с ружьём вышел, прячутся за стволы деревьев. Прошел, они тут как тут. Как ножницами стригут посевы. Ну еще эти красные муравьи! Тоже стригут, как косилкой. Вот и мечешься, бывало,
Отец Сергий в простой деревенской рубахе навыпуск с утра хлопочет над кормом для кроликов. Подсушивает какую-то траву, перебирает капустные листья, морковку, за которыми успел съездить на базар, лихо вкатив затем во двор на этом своём зеленом авто, напомнившем мне послевоенную российскую «Победу». Зашел в дом, снял рясу, сияющий на груди крест с цепью. И вот, расположившись по-крестьянски на бревнышке, занялся привычным утренним делом. По складу характера он философ. И страстный, как признался мне, книгочей. Называет имена наших знаменитых писателей – Распутина, Астафьева, знаком с патриотическими статьями Карема Раша, просит, по возможности, передать ему поклон и лучшие пожелания. Рассуждает о политике в Советском Союзе, о движении «Память», идеи которого он приветствует, говорит и «об этих самых дерьмократах», которые разваливают страну.
– Разваливают... Вот потому-то, отец Сергий, я и определил как главный редактор позицию своей газеты, как позицию сопротивления. Дома не все поняли нас. Но, удивительно, хорошо это поняла и поддержала русская патриотическая эмиграция. Вы поддержали в Венесуэле. Идеи и способы возрождения России.
– Россия возродится только через Бога! Такова её миссия. Но сионисты могут погубить её. И не только Россию. Конец мира близок! – рассуждает он, пока я в каком-то прихлынувшем восторге перед его «внешним видом» – не приходилось видеть попа в простом крестьянском облачении! – наблюдаю, как он сортирует эти кроличьи яства.
– Близок. Возможно. Но это ж не означает конец человечества? Так ведь, отец Сергий?
– Верно, не означает. В Библии сказано, что один мир уже приходил к концу. Помните историю с Ноем и взятыми в его лодку тварями? В Евангелии от апостола Петра сказано о том, что Бог не пощадил первого мира, но в восьми душах сохранил семейство Ноя, праведника правды, когда навел потоп на мир нечестивых... С той поры образовался другой мир, который просуществовал вот до наших с вами дней. С войнами, преступлениями, новы ми насилиями. Уцелеет ли он, как прежний? Думаю, Господь Бог поступит по справедливости. А нечестивцы земные уже привели мир к этому страшному итогу...
– Отец Сергий, – в прихлынувшей тревоге завозражал тут я, но если судьба человека предопределена свыше, так стоит ли бороться за судьбу?
– Стоит! Вот, смотрите, я давлю пальцем на стол с такой же силой, с какой стол давит на мой палец. Понятно? Ну вот, так и судьба человека определяется его деяниями.
Всё так. Но, знаете, мне, не большому знатоку Библии, все же помнятся некоторые высказывания апостолов, соратников Христа. К примеру – «Восстанет народ на народ, и царство на царство», «Будут глады» или «Будут большие землетрясения»...
– Всё уже налицо, Николай Васильевич...
Поговорили...
Во второй половине дня едем двумя машинами на старое кладбище, где похоронена мать Волковых, Ольга Павловна. Скончалась она четыре года назад в возрасте девяносто шести лет. Как многие зарубежные русские, в тропических и европейских странах прижившиеся, приметил уже я, долгожители. Хотя, кажется, всё должно быть наоборот. Но, видимо, есть нечто такое в выпавших жизненных испытаниях, что даёт человеку не только крепость духа, но и привносит в него физическую крепость. И здесь стоит повториться о судьбе волковской семьи, сказать высоким слогом: прошла Ольга Павловна со своей семьей все невзгоды века. Бегство из России, из родного Крыма, в 20-м году. Муж, шестеро детей. Мужа в сорок третьем, повторюсь, растерзали красные югославские партизаны. Мирного православного священника, который был офицером
в минувшем далеке. В сорок пятом расстреляли старшего сына. За то, что тоже бывший «белый».Отслужив молебен у холмика-памятника Ольги Павловны, отец Сергий «разрешает» походить по печальному погосту. Здесь, в буро- красной южно американской земле нашли последнее пристанище и вечный покой католики и православные, буддисты и магометане, иудеи ортодоксальные и язычники индейцы. Больше католических крестов. Русскими откуплено несколько уголков кладбища, где стоят православные восьмиконечные кресты, лежат мраморные плиты – еще незанятых, открытых могил. А рядом полоску земли откупили китайцы. Есть первые китайские захоронения.
– Нет нигде покоя! – говорит отец Сергий. – Всё, как обещано в Священном Писании: всколыхнулись, перемешались народы. Приедут сюда, а местные им говорят: прие-е-хали, а мы вот сами собираемся отсюда бежать...
Напротив старого погоста, через узкую ленточку асфальтированной дороги – новое городское кладбище. Этакое простертое вдаль пространство, напоминающее степное, с чуть видимым гори зонтом вдали, но без привычных глазу ритуальных возвышений и каких-либо памятных знаков: крестов православных и католических, мусульманских полумесяцев, иудейских «тумб», похожих, как рисует их морское воображение, на причальные чугунные кнехты. Ни деревца. Ни кустика. Будто квадратики шахматной доски в таком же чётком, упорядоченном ракурсе, небольшие черные пли ты – на уровне земли. Порядок, как в аптеке, как в хорошо устроенной и дисциплинированной воинской казарме.
– Как скот хоронят людей, – слышится глухое возмущение отца Сергия. – Торжество Сатаны... И так везде. Пришел Сатана и правит миром.
Как ни ворчит отец Сергий на свояка, как ни подтрунивает матушка Ольга над братом, мол, он безбожник и любит поразвлечься, Георгий Григорьевич непременно и каждый день, выкроив «окошко» в гостевании у родственников, стремится показать мне что-нибудь новенькое.
– Разве всё пересмотришь, Коля? Всё это суета сует! говорит мне отец Сергий. – Вот у меня столько книг – таких, что в России вам и не снились. Садитесь, успевайте, читайте, а то с Жоржем только зря время тратите на эти достопримечательности.
Библиотека у четы Гуцаленко богатая. То и дело подкладывают мне том за томом, от которых у меня горят глаза, да только успеваешь перелистать, ознакомиться на бегу и – всё тут. Матушка и церковную библиотеку, что в отдельном домике на территории церковного двора находится, показала. Позволила порыться на пыльных стеллажах. Возьми, мол, себе, что пожелаешь. Желание, конечно, велико! Но знаю, что энное количество книг, чтоб взял в Россию, для меня уже приготовлено и в Каракасе... Роясь в завалах, наткнулся на пожелтевшего от времени «Пугачева» Есенина. Тоненькая книжица на «соломенной» бумаге, изданная в двадцать втором году в Берлине. «Можно взять на память? – Да, да – возьми!»
...Эх, бывало, кто не витийствовал из нас, студентов Литинститута, кто не рокотал в московском общежитском коридоре на Добролюбова 9/11, кто восторженно не читал монолог Хлопуши из есенинского «Пугачева»:
Сумасшедшая, бешеная, кровавая муть! Что ты, смерть или исцеленье калекам? Проведите, проведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека...Церковную библиотеку, как и школу при церкви, давно никто не посещает. Нет учеников. А когда-то здесь столько звенело колокольчиками детских голосов. Русских переливистых, счастливых, как во всяком детстве... На классной доске, как бы застывшей во времени, до сих пор – мелом – нестертое арифметическое упражнение, точнее, нерешенная простенькая задача, на которую тихо и мудро смотрят со стен портреты русских классиков: Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Крылова, Шевченко, Ломоносова. Именно – в данном порядке. И еще тут же портреты императора Николая Александровича и Великого Князя Константина Константиновича Романова – наставника всех военно-учебных заведений царской России в последний её период, да еще – замечательного поэта, которого ныне помнят в современной России-Союзе тоже немногие.