Огненный лис

За спиной Виктора общее настороженное затишье нарушил печальный вздох. Затем послышалось шуршание — видимо, кто-то встал с соседней шконки.

Еще не веря до конца, что на этот раз для него все обошлось, Рогов обернулся.

Немолодой уже зэк, которого все называли Месик, нехотя взял в руки швабру и начал подметать камеру.

— И шмотки свои перекинь, — распорядился «смотрящий».

— А куда? — Сьежился Месик.

— На атасе будешь теперь жить. У «параши»!

Пока заключенный переносил вещи на указанное место, Толик достал из вещевого мешка несколько пачек сигарет. Закурил сам, угостил Виктора, Ваську и Дядю.

Остальные бросил на стол:

— Это на всех. Грев с общака. — Он повернулся и окликнул Месика:

— Держи, тебе тоже… В тюрьме никто не должен быть забыт!

— А за что ты его так? — Не выдержав, поинтересовался Васька.

— Он ещё в Шимановске, в КПЗ, с «обиженкой» жил. Понимаешь?

— Да ну?

— Ел с ними чуть ли не из одной шлемки. Чифирил… Может, и ещё чего делал! — Толик вновь окликнул Месика:

— Что, верно? Или нет?

— Верно, — отозвался бедолага и ещё больше вжал голову в плечи.

— Знал, что с «дырявыми» живешь?

— Да.

— Ну и Бог тебе навстречу… С ними и живи теперь дальше. Сам путь свой выбрал, нехер жаловаться.

По камере прокатился возмущенный ропот. Кто-то крикнул:

— Завалить гниду мало!

— Всех мог под черту подвести. Всех заминехать…

— За стол общий садился, гад! Место правильного мужика занял.

— Через него, падлу, всю хату могли «обиженкой» обьявить!

— Успокойтесь, — Поднял вверх руку Толик. — Успокойтесь…

— Да как же теперь?

— С вас спроса нет, — обьявил «смотрящий». — Вы ведь не знали? Верно?

— Конечно не знали, — послышались со всех сторон обрадованные голоса обитателей камеры.

— Не знали, — подтвердил Росляков.

— Ну и все! Шабаш на этом. — Толик припечатал ладонью доски стола — Но на будущее учтите: хочешь жить мужиком — живи. Никто не тронет. Работай честно, вовремя долю в общак вноси… А если с «опущенными» якшаешься становись и сам пидором.

Глава 3

— Васька! Дрыхнешь, как сурок… Проснись.

Рогов склонился в проход между койками и тряханул приятеля за плечо:

— Проснись, говорю. Хорош харей в подушку упираться.

— Ну чего тебе? — Сердито буркнул Росляков. — Ходишь тут, бродишь… Ни днем, ни ночью покоя нет.

Все же он поднялся, босыми ногами нащупал под койкой тапочки, пару раз шкрябнул ногтями мошонку и лишь после этого приоткрыл глаза:

— Душно как-то, бляха… Опять шныри форточки позакрывали, падлы. Кто сегодня на котельной, не знаешь?

— Китаец.

— Тогда ясно.

Васька с трудом координируя движения потянулся к прикроватной тумбочке, мизинцем зацепил фарфоровую чашку с росписью «под Гжель» и чуть не пролив её содержимое, жадно сделал глоток:

— Чаек будешь? — Протянул он чашку Рогову.

Тот молча отодвинул её обратно, под нос приятелю:

— Хлебни еще. Может, очнешься наконец.

— Да ты вообще сдурел, Циркач! — Возмутился Росляков. — Сейчас, наверное, часа три ночи. Я спать хочу, как покойник!

— Васька… — с нажимом произнес Рогов.

— Ну, что?

— Вставай, говорю. Дело есть.

— Чего случилось-то? Быченко, что ли, хозяина завалил из-за бабы своей?

— Остряк!

То, что начальник Тахтамыгденской колонии частенько спит с женой своего «вечно дежурного» капитана, в зоне знала даже самая последняя, прожженая до дыр кастрюля. И тема эта казалась настолько избитой и обмусоленной, что помянуть её для красного словца можно было разве что спросоня.

— Ну, чего там? — Ваське очень не хотелось выбираться из постели. За окном крепчал морозец, убаюкивающе мела поземка…

— С Дядей нелады.

— Плачет?

Проницательность Рослякова смутила приятеля:

— Ага. Плачет.

— Опять, наверное, где-то втихаря обкурился?

— Не похоже. — Виктор вздохнул. — Сидит в туалете, на подоконнике. Ногтем штукатурку царапает.

— Нашел занятие в три часа ночи… И, главное — место! — Васька выругался, потянулся и вновь с размаху влип физиономией в подушку.

— Ты чего? Эй?

Виктор прислушался к звукам, доносящимся из уст приятеля: нечто среднее между колесным скрипом и сопением тринадцатилетнего пса-пекинеса.

— Вот мудак! Опять спит…

Виктор решительно потянул на себя одеяло:

— Вставай!

В ответ Росляков только вяло отмахнулся, причмокнул губами и произнес:

— Сходи сам к нему, Витек. Пусть он тебе расскажет. А я это… Я то, что он тебе расскажет уже раз девять слышал.

… На территории исправительно-трудовой колонии УВ 14/5, где уже больше полутора лет просидел осужденный Рогов безраздельно властвовала длинная, зимняя приамурская ночь.

Помещение шестого отряда мало чем отличалось от обычной солдатской казармы. Довольно вместительное помещение — человек на сто.

Ряды металлических двухярусных коек вдоль стен, возле каждой прикроватная тумбочка, кое-где даже коврики. На стенах — декоративные цветы в горшочках, чеканка местного изготовления…

Администрация не против — пусть висят, глаз радуют.

Пробираясь впотьмах, Виктор изо всех сил старался не задеть о какой-нибудь стул или табуретку.

Сразу за кладовой и туалетом находилась отдельная комната, предназначенная для воспитательной работы с контингентом.

Здесь имелось все необходимое для скорого и надежного перевоплощения осужденных в людей если и не совсем новой формации, то хотя бы просто не опасных для общества. Деревянная трибуна, покрытая бесцветным лаком, герб, кумачевый стенд с портретами Политбюро в полном составе и отдельная экспозиция, посвященная Железному Феликсу.

Но главное — в комнате находился телевизор, единственная постоянная связь зэков с внешним миром.

Вообще же, колония по своему жизненному укладу являла собой некий нонсенс.

Не имелось в ней ничего общего со сложившимися стереотипами. Полтора года — немалый срок, но даже за это время Рогов так и не разобрался до конца, прав ли был авторитетный сосед по камере Толик, назвав её когда-то «красной».

В учреждении УВ 14/5 режимные установки и воровские законы переплелись между собой столь тесно, что казалось — зоной попеременно правят то «хозяин» в погонах, то «смотрящий» вор по кличке Булыжник.