Огненный лис

— Когда я в вечернюю смену вагоны разгружал, он к ней в окно шастал. А один раз я его застал, так сказать, на месте… Здоровый был, стервец!

— Да уж вряд ли здоровее тебя, — усомнился Рогов.

Но приятель не обратил внимания:

— Я ж его предупредил тогда по-человечески. Хоть и кипело внутри все… Говорю: забудь дорогу, мил человек! Не то — убью.

— А он что же?

— Видать, не понял. Через неделю, может и раньше, это паскудство опять началось. Мне бы ещё тогда свою шельму бросить, но не смог. Понимаешь?

Виктор молча кивнул.

— Дочка маленькая совсем… — продолжал оправдываться перед самим собой Дядя. — Раскинет рученки в стороны и меня за шею обнимает. Ну как уйдешь?

— Забрал бы с собой. В суд подал! Родительские права… — не очень уверенно вспомнил Рогов.

— Тебе легко говорить, — с укоризной прищурился собеседник. — Ты с семейной жизнью не знаком еще… А она, как говорится, не поле перейти! Так?

— Вроде, так, — Виктор соскочил с подоконника и размял поясницу:

— А дальше чего было?

— Дальше-то? Да завалил я этого, незадачливого. Пистолетом.

— Застрелил? — Удивился Рогов.

— Нет. Пистолет старый был, немецкий, с войны ещё — пацанами в лесу откопали. Конечно, дал осечку… Так я его по башке!

— Правильно.

— Чего уж тут правильного… Восемь лет с одного удара! Не рассчитал я, понимаешь, малость. Какая-то косточка у него в черепушке отвалилась, теперь — дурак.

Дядя размел руками:

— Вот так меня и засудили.

— А жена? — Опять спросил Рогов.

— Падла. На следствии все показания против меня дала. И на суде тоже… Я ещё до Благовещенска не доехал, а она бегом в ЗАГС — развелась.

— А дочь-то что? Видишься с ней сейчас?

— Вижусь. На КПЗ когда сидел, следак сжалился — разрешил свиданку. Мать моя дочь с собой и привезла…

Шипов опять всхлипнул, отер накатившую слезу:

— Она меня как прежде за шею обняла, говорит: «Дядя, я тебя очень люблю!» Во как…

— Это жена его, мразевка! Научила так дочку говорить.

Виктор поднял глаза.

В дверях уборной, оперевшись плечом о косяк, стоял полусонный Росляков:

— Вот с тех-то пор мы его Дядей и прозвали.

Славка подошел к умывальнику, открыл кран и плеснул себе водой в лицо:

— Понимаешь, Витек… На прошлой неделе на свиданку я ходил. Помнишь, небось?

— Ну, конечно.

— Так вот, мать моя приезжала, а дочку с собой не привезла. Говорит жена не пустила. Вроде бы, какого-то другого папу ей нашла, с-сука.

— Удавил бы! Ей-Богу удавил… — Рогов выругался самой грязной бранью и начал бегать по туалету из угла в угол.

— Пошли спать, братва, — предложил Васька. — Все равно, ори не ори сидеть нам здесь ещё долго. Берегите нервы.

— Ну уж на хрен, — вскинулся Шипов. — Вы как хотите, а я сидеть больше не могу. Сваливаю я!

— Во, отмочил! — Рогов даже присел от удивления на корточки.

— Вот поглядишь…

— И когда же вы изволите отчалить? — Хмыкнул Росляков.

— А хоть завтра! К примеру, заберусь под вагон, когда состав из зоны выгонять начнут.

— Не годится, — Рогов помотал головой. — Под вагоном найдут, там спрятаться негде.

— А если в бочку залезть? С пищевыми отходами? И трубку наверх вытянуть, чтобы дышать?

— Нет. Не выйдет.

— Почему это?

— Бочку блевотиной этой почти неделю заполняют. А сейчас зима, морозы… Сверху набрасывают, а внизу уже затвердело. Ты в неё просто не влезешь!

Росляков, часто моргая, глядел на приятелей в изумлении:

— Вы чего, серьезно?

Потом покрутил пальцем у виска и направился к выходу.

— Лечиться вам надо, хлопцы… — посоветовал он уже из коридора. Прямиком в санчасть! А я спать пошел, до подьема-то часа два осталось, не больше.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава 1

— Отличные брючки! Ей-Богу, отличные… Почти новые, вот здесь только подлатать и под коленкой чуть-чуть… Нет, что ни говорите, а брючки достались прямо-таки кайфовые.

Контролер Еремеев чмокнул от удовольствия губами и вытянул их в трубочку, который уже раз встряхтивая перед собой чьи-то поношенные джинсы. Прищурился, прикинул на свет протертость материала:

— Все в порядке! Не прогадал.

В дежурку заглянул прапорщик Коваленко. Рассеянно прошелся туда-сюда, сплюнул пару раз в корзину для бумаг и раскорячась опустил задницу на старый, скрипучий табурет.

Он ещё не проронил ни слова, но по вопросительному движению брови прапорщика Еремеев уже догадался, о чем пойдет речь.

И не преминул похвастаться:

— Этап пришел сегодня. Аж — из улан-удинского талды-балды-калды автономного…

Коваленко кивнул: дескать, вопрос исчерпан. Но контролера понесло:

— Человек под тридцать зэков прикатило. И почти все в вольных шмотках! Как положено, всем по новой робе выдали, а это, — Еремеев любовно погладил джинсы маленькой рыжеватой ладошкой, — это все в общую кучу, для последующего оприходования. Народу сбежалось уйма! Мы с Гелязитиновым даже сцепились. Ему пиджачок вельветовый достался, такой… коричнево-ржавый. Так он, старый гомосек, хотел его мне всучить, а себе, значит, джинсы представляете?

— Ну, и как же ты устоял? Штанов не лишился? — Без особого интереса хмыкнул Коваленко.

Видно было, что мысли его заняты чем-то другим. Растаскивание же личных «неположенных» вещей вновь прибывших на зону зэков считалось делом обыденным и, несмотря на явную прибыльность, прапорщика оно уже давно не прельщало.

— Рогом уперся — ни в какую! — Гордо подбоченился Еремеев. Потом, подмигнув, добавил:

— И не прогадал… Татарин-то после получше свой трофей ощупал, а он сплошь кишит вшами. Не то, что брючата мои — вот они, целехонькие. Почти и не ношены, глянь!

Коваленко раздраженно отмахнулся и даже передвинул табурет чуть подальше. Но увлекшийся контролер все продолжал совать штаны ему прямо в нос:

— Да ты глянь, глянь! Почти не протертые, вот тут только, а так… Фирменная вещь. Похоже, английская.

— С чего это?

— Вот тут — на пуговицах и на жопе написано… Буквы не наши, и слово, — Еремеев сощурился и прочел:

— Т-з-а-р… Тзар!

— Барахло кооперативное, — разочаровал его прапорщик. — Такого говна сейчас везде полным-полно.